язвой работать в вечернюю смену, ест что попало, всухомятку. Потом она вспомнила, как третьего дня в школе на родительском собрании классный руководитель говорила ей, что у Робки совсем плохи дела с учебой, страшно много прогулов, хулиганство — швырнул в окно директорского кабинета кирпич, чуть человека не убил.
- Это не он, — невольно перебила Люба, вспомнив ночной разговор с сыном.
- Как это не он, когда — он, — снисходительно усмехнулась классная руководительница, средних лет женщина в строгом, мужского покроя сером костюме. — Я понимаю, каждый родитель стремится защитить своего сына или дочь, но этим вы оказываете им медвежью услугу.
- Он мне говорил, что это не он, — упрямо сказала Люба. — Я ему верю, он мне никогда не врет.
- Вы в этом уверены? — Опять снисходительная, даже сочувствующая улыбка появилась на губах классной руководительницы. — Подростки в его возрасте и с его наклонностями всегда много врут.
- Мне он никогда не врет, — с тем же упрямством повторила Люба.
- Хорошо. Значит, он вам рассказывает про все свои художества? — Голос классного руководителя сделался ледяным. — Почему же вы не принимаете меры? Или вы ждете, когда он натворит такое, что... его, как… вашего старшего сына, отправят в тюрьму? В конце концов, это ваше дело, дорогая моя! — Классная руководительница перешла на официально-фамильярный тон. — Но мы вовсе не желаем, чтобы позор лег на всю школу!
Если бы они разговаривали один на один, Люба сказала бы этой курве все, что она про нее думает, но в классе сидело полно родителей, и все напряженно слушали, явно осуждающе глядя на Любу.
- К тому же нездоровое влияние вашего сына и его дружка Богдана распространяется на весь класс.
Средний уровень успеваемости за четверть резко снизился, увеличилось количество разных ЧП. Поймите, я должна принимать меры. Думаю, другие родители меня поймут и одобрят мои действия…
И многие родители в знак одобрения закивали, кто-то сказал:
- Давно пора принимать меры.
- Что вы хотите сделать? — едва слышно спросила Люба.
- Скажите, Любовь... э-э, простите, забыла ваше отчество…
- Можно и без отчества, — резко сказала Люба.
Страх и неуверенность у нее прошли. Она поняла, что сыну ее, Робке, угрожает опасность, и Люба была готова защищать его, как тигрица, и она сразу вся подобралась, как перед прыжком, лицо приняло жесткое, бесстрашное выражение.
- Как бы вы отнеслись, если бы мы предложили перевести Роберта в школу вечерней молодежи? — медленно, сбавив тон, произнесла классная руководительница. — Там такие же условия, уровень преподавания высокий, совсем не хуже, чем у нас…
- Нет! — резко сказала Люба. — Не пойдет он в вечернюю.
- Но мы можем его убедить... все вместе... — улыбнулась классная.
- Не буду я его убеждать. Я не хочу, чтобы он куда-то переводился. Поступил в эту школу и закончит ее.
- Но послушайте! — не выдержал один родитель — худощавый, болезненного вида мужчина, в очках в роговой оправе. — Этот вопрос касается не только вас.
Наши дети…
- Ваши дети могут учиться в этой школе, а мой сын не может учиться в этой школе?! — Люба поднялась с парты, на которой сидела, вытянув в проход между партами ноги. — Из моего сына козла отпущения решили сделать? Да я... Я вас... Я к министру пойду! Я вам такое устрою! Сына рабочего человека за второй сорт держите?! Ах, вы... А может, вы просто воспитывать ребят не умеете? Может, это вас надо куда-нибудь перевести? Между прочим, у нас в доме Баглаенко живет! Так вот мой Роберт прекрасно дружит с ним…
- Кто это Баглаенко? — с недоумением спросил кто-то из родителей.
- О ком вы говорите? — резко спросила классная. — Кто этот Баглаенко?
- Ах, вы не знаете? Это, между прочим, танкист, полковник, Герой Советского Союза! Он Берлин брал! Прошел славный путь! Он с маршалом Жуковым дружит! Так вот этот Баглаенко сколько раз приходил к нам в гости. И мне лично говорил: «У вас замечательный сын, Любовь Петровна!» Петровна, между прочим, мое отчество, запомнили? Так вот я завтра же пойду к Баглаенко и все ему расскажу! Пусть он разберется с вашей школой и с вами лично! Пусть выяснит, кому куда надо переводиться. Я ему скажу, как изничтожают сына погибшего на фронте солдата!
- Но позвольте... — Вид у классной был обескураженный — рассказ про Героя Советского Союза Баглаенко явно произвел впечатление, даже напугал классную руководительницу. — Я совсем не настаиваю... Я просто предложила вам подумать. Поверьте, нам совсем не безразлична судьба вашего сына, мы за нее в ответе... И отметки у него, в общем, не такие уж плохие. Он замечательно усваивает историю, да, да! — Классная вдруг нежно и обворожительно улыбнулась Любе. — Историк Вениамин Павлович неоднократно хвалил его и на педсовете говорил о нем хорошие слова.
Так что вы напрасно, Любовь Петровна, так сразу жаловаться... И это прекрасно, что он дружит с таким замечательным человеком, Героем Советского Союза. Я не знала об этом, но теперь спокойна…
Люба слушала, смотрела на нее и едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться ей в лицо. «Ну, курва... — злорадно думала она. — Завертелась, как угорь на сковородке. Тварь паскудная. Ты только такой разговор и понимаешь...» Люба не расхохоталась, а сказала озабоченно:
- Вы меня извините, пожалуйста. Я на работу опаздываю. Мне сегодня в ночную смену, уже время… а мне час на дорогу…
- Да, да, конечно! — еще обворожительнее улыбнулась классная. — Я вас не задерживаю. Всего хорошего…
Выйдя из школы, Люба громко и зло расхохоталась, а потом вдруг заплакала и всю дорогу до дома всхлипывала, платком утирая глаза, и шепотом ругала всех — Робку, классную руководительницу, школу и вообще всю эту чертову жизнь. Дело было в том, что Люба безбожно врала — никакого Героя Советского Союза Баглаенко не существовало, Люба придумала его в ту секунду, когда поняла, что Робку собираются попросту выпереть из школы…
И вот теперь, пока она чистила картошку, все это вспоминалось, и не только это. Вот учитель истории Вениамин Павлович ей понравился. Когда он пришел, Люба встретила его в Штыки, но потом разговорились, и Люба даже приготовила ему чаю, достала банку с вареньем.
- Его учителя несколько раз видели, когда он играл на деньги в