Читать интересную книгу Железный ветер - Игорь Николаев

— Всегда что-то недокрутят, недовинтят, даже немцы, — продолжил, наконец, взрывник с тем же отсутствующим философским выражением лица. — Ветер, автомашины, усталость материалов… Где-нибудь да расшаталось и развинтилось. Надо все осмотреть и обстучать, наверняка найду слабые места, но… — он снова подкрутил ус, — Все равно не хватит. Самое большее — получится «размочалить». Любой инженерный батальон за пару часов кинет направляющие, приварит по-быстрому, положит временной настил и… Тонн до двадцати пройдет точно.

— Делай, Семеныч, делай, — буквально попросил майор. — Очень надо, сам понимаешь.

— Рвать сразу будем или по сигналу? — деловито поинтересовался Семеныч.

— По сигналу, — ответил Зимников. — Может, самим еще пригодится. Но ты уж постарайся…

— Обижаешь, командир, — буркнул сапер и, оскорбленно сопя, пошел «обстукивать», взвешивая в руке солидный ломик — «выдергу».

Зимников еще раз обозрел поле грядущей баталии, в неизбежности которой уже не сомневался. Вспомнилась очередная присказка — «География ТВД определяет бытие и сознание».

Да, тогда им это казалось смешным…

Местность была, прямо скажем, не ахти, но и не безнадежной. С «правильной» стороны моста асфальтовая лента шоссе шла прямо, как серая полоса шпаги. По обеим сторонам рос реденький, типично европейский лесок, даже не лес, а скорее россыпь рощиц, небольших, по полтора-два десятка деревьев. За мостом дорога начинала петлять, лавируя между невысокими пологими холмиками. Ближайший из них, что расположился поодаль и слева от окончания моста, не нравился Зимникову больше всего. Пригорок был нехороший, прямо скажем, скверный, забравшийся на него противник мог обстреливать из чего-нибудь крупнокалиберного всю оборону мотопехоты. Сейчас на холме разместился мотоциклетный взвод и на обратном, ближнем к мосту склоне — два вездехода вооруженные автоматическими двадцатимиллиметровками и минометные корректировщики. Это были застрельщики и первая линия обороны. Строго говоря — вторая, первой можно было считать разведвзвод, но ему майор приказал собраться и укрыться выше по течению, не выдавая свое присутствие. Бесшабашные сорвиголовы из разведки были его последним аргументом и «засадным полком» на самый крайний случай.

Майор предпочел бы поменять обстановку местами и держать оборону в холмах. Батальон был неплохо подготовлен для пехотного боя, но имел очень мало тяжелого вооружения. Четыре штатные восьмидесятимиллиметровые безоткатки — оружие вполне действенное против обычных броневиков класса «Барса» или английского «Чарли». Но бронемашины Врага наподобие «Katzchen» они могли взять уже с большим трудом, а что будет, если противник подгонит какого-нибудь «Пфадфингера» Зимников решил обдумать как-нибудь потом.

Обещанные французы когда еще подтянутся, и что у них с собой будет… Хотя обещали даже морские стопятидесятимиллиметровые пушки, переставленные на эрзац-мехтягу.

Зимников еще раз оценил оборонительную диспозицию. С учетом времени и усталости людей, надеяться на лучшее не приходилось. Полноценную «сеть» с нормальными Z-образными траншеями и ходами сообщения отрыть не удалось, на это требовалось не менее суток и работа всего батальона уставного состава. Но и в чистом поле драться не придется, с наскоку батальон было уже не взять — стрелковые ячейки, замаскированные позиции для тяжелых пулеметов и минометов, запасные позиции. Уже кое-что.

Майор глянул на правый фланг, где окапывалась рота Таланова. Капитан беспокоил Петра Захаровича, беспокоил сильно. Когда Виктор Савельевич вернулся в батальон, Зимников поразился жуткой метаморфозе, постигшей всегда жизнерадостного офицера. Потерявший в одночасье всех близких, Таланов словно вымерз изнутри. С окружающими он общался отрывисто, лающим языком команд, переходя все границы придирчивой язвительности. В старые времена он наверняка бил бы солдат за малейшую провинность, и только военное время уберегало роту от открытого возмущения и выступления против командира. Таланов почти не спал, очень мало ел, худой, мертвенно-бледный, с остановившимся взглядом, он пугал и подчиненных, и коллег-офицеров. В иной ситуации майор отправил бы капитана в тыл, на психическую проверку, а то и списал из действующей армии на лечение. Но здесь и сейчас, в неустанном беге батальона вдоль фронта, заменить Таланова было некем. Оставалось только надеяться, что Виктор не тронется умом окончательно и не угробит роту в угоду своей ненависти и жажде мести.

Про себя, никому не признаваясь, Зимников уже почти надеялся, что Таланов сложит голову в первых боях, избавив командира от постоянных терзаний «сорвется — не сорвется».

* * *

Таланов прикинул, хорошо ли выбрана позиция первого пулеметного расчета. Для фланкирующего огня по мосту и подступам с противоположной стороны она подходила идеально, но противник мог подумать так же… Виктор решил пойти на компромисс и подготовить две запасных, с тем, чтобы при малейшей угрозе пулемет можно было оперативно перетащить. Сложнее всего пришлось с пушкой, для нее, матерясь, сбивая в кровь ладони, подготовили почти полноценную инженерную позицию из трех больших окопов, объединенных узкими переходами и перекрытых импровизированной «крышей» из древесных стволов и веток потолще. В иное время такое укрытие подошло бы и нормальной гаубице, а не короткой безоткатной «фитюльке» весом в неполный центнер вместе с лафетом. Но кроме «фитюлек» противопоставить вражеской «броне» было нечего и легкие пушчонки берегли как стратегический резерв командования.

— Воздух, — крикнули с поста ВНОС[24].

— В укрытие! — рявкнул Таланов, эхом повторяя такой же приказ Зимникова — майор сориентировался раньше. После трехсекундной спринтерской пробежки капитан запрыгнул в окоп, приспособленный под импровизированный наблюдательный пункт и штаб — рация, переносной телефон и стереотруба. Здесь его уже ждали два связиста и порученец, вчетвером они накинули на каркас из свежесрезанных веток маскировочную сеть. Доносившийся со всех сторон топот и шорохи продолжались еще несколько мгновений и как-то разом стихли. В наступившей тишине похрипывание включенной рации казалось неожиданно громким, забивающим все посторонние звуки. Таланов нетерпеливо щелкнул пальцами, ткнул в сторону агрегата, связист, повинуясь молчаливому указанию, выкрутил верньер громкости на минимум.

В наступившей тишине капитан, а вслед за ним и все остальные, услышали характерный шуршащий звук, идущий сверху и со стороны. Вибрирующее монотонное завывание от которого начинало ломить в зубах, совсем не похожее на знакомый рокот привычных винтовых моторов.

«Реактивная авиация», так это именовалось в сводках и ознакомительной брошюре. Планер, или, как его уже повсеместно называли «самолет», летательный аппарат тяжелее воздуха, обладающего двигателем отчасти сходным с ракетным. Самое коварное и страшное изобретение Врага, страшнее его бронетехники и тяжелой сухопутной артиллерии вместе взятых

Судя по звуку, самолет ходил широкими кругами правее и с противоположной стороны моста, вражеская машина оставалась невидимой, прячась в низких тучах, вот-вот готовых расплакаться обычным в этих краях мелким моросящим дождем. Таланов выглянул из-за края окопа, оценивая, насколько хорошо замаскировалась его рота, да и весь батальон. На первый взгляд, казалось, неплохо. Стрелковые ячейки и недлинные траншеи были отрыты так, чтобы теряться среди лесной поросли, брустверы невысоки и замаскированы листвой и дерном, масксети так же не залежались без дела, скрывая технику. Но шут его знает, как это выглядело сверху, и капитан опасался, что цвет маскировки может их выдать — из-за одной из многочисленных ошибок снабженцев мотопехоте выдали сети и пологи предназначенные для лета, соответственно окрашенные. Мотоциклетчики изваляли лохматые, обшитые кусками ткани сетки в грязи, щедро набросав сверху листьев и мелкого мусора, но кое-где зелень предательски просвечивала сквозь насыщенную желто-красную гамму редкого леса.

Чтобы отвлечься, Таланов гадал, кто пожаловал к ним в гости. Солдатская молва делила вражескую «авиацию» на три группы, ориентируясь главным образом по производимому шуму. «Бумерами» прозвали тяжелые бомбардировщики, за характерный звук взрывающихся бомб, короткий и гулкий, словно выстрел в пустую бочку. «Хрюки» — фронтовые бомбардировщики, за очень специфический шум, издаваемый двумя двигателями у оснований крыльев. И, наконец, «визгуны» — одномоторные истребители и истребители-бомбардировщики, завывавшие высоко и пронзительно, подобно гарпиям в аду.

Таланов старался угадать, к чему ближе то, что он слышал — к «хрюку» или «визгуну», но никак не мог определиться окончательно.