на диван
и устраивается рядом. Его губы имеют теперь вкус моих и слегка пахнут моей пудрой… Эти умелые губы хотят показаться новыми, стремятся разнообразить ласку, но я уже смею выказать свое предпочтение к неподвижному, долгому, безотрывному поцелую. Неторопливое слияние двух цветков, в сердцевине которых лишь вибрируют два пестика, касающиеся друг друга…
Теперь мы отдыхаем. Длинная пауза, чтобы отдышаться. На этот раз я оторвалась от него. Я встала, испытывая потребность вытянуть руки, потянуться, вырасти. Мне захотелось поправить волосы и посмотреть на свое новое лицо, я взяла ручное зеркало и засмеялась, увидев, что у нас обоих сонные глаза и вздрагивающие, блестящие, слегка припухшие губы. Максим остался на диване, и его молчаливый призыв получает самый желанный для него ответ: мой взгляд покорной собаки, несколько сконфуженной, слегка побитой, щедро обласканной и готовой принять все: поводок, так поводок, ошейник, так ошейник, а главное— место у ног хозяина…
VI
Он ушел. Мы поужинали вместе чем попало: Бландина подала котлеты с соусом и корнишоны… Я умирала от голода. «Воистину, любовь вытесняет все желания, кроме…» — пошутил он, показав к тому же, что читал Верлена.
После ужина мы не кинулись снова друг другу в объятия, не стали любовниками, потому что он целомудренный, и экспромты мне не по душе… Но я радостно и безо всякого кокетства все ему обещала:
— Нам ведь некуда спешить, правда, Макс?
— Как сказать, дорогая! Я стал таким старым за то время, что вас ждал.
Таким старым!.. Он не знает, сколько мне лет!..
Он ушел. Завтра он снова придет… Он не мог от меня оторваться, я боялась, что сдамся, я отталкивала его, вытянув руки… Мне было тепло, он в запальчивости принюхивался ко мне, словно собираясь укусить… Наконец он ушел. Я говорю «наконец», потому что смогу думать о нем, о нас…
«Любовь…» — сказал он. Любовь ли это? Хотелось бы в этом быть уверенной. Люблю ли я его? Моя чувственность меня испугала. Но, может, это лишь вспышка, разгул той силы, которую я слишком долго обуздывала, а потом я скорее всего пойму, что люблю его… Если бы он сейчас вернулся и постучал в мою ставню… Да, конечно же, я его люблю. Я с волнением вспоминаю какие-то его интонации, эхо его влюбленного гула еще гудит во мне, и у меня перехватывает дыхание, и еще он добрый и сильный, он спас меня от одиночества, когда я уткнулась в его плечо. Да, да — я его люблю! Кто сделал меня такой пугливой? Я так долго не колебалась, когда…
О какую могилу споткнулась моя мысль? Бежать уже поздно, я снова встретилась с моей безжалостной наперсницей, с той, что следит за мной из Зазеркалья.
«Ты так долго не колебалась, когда любовь, обрушившись на тебя, раскрыла всю меру твоего безумия и твоей храбрости! В тот день ты не спрашивала себя, любовь ли это! Ты не могла ошибиться: это была она, любовь, первая любовь. Это была она, и больше ее уже никогда не будет! В своем простодушии маленькой девочки ты ее сразу узнала и, не торгуясь, отдала ей свое тело и свое детское сердце. Это была она — она не объявляет о себе, ее не выбирают, с ней не спорят. И она никогда больше не повторится. Он взял у тебя то, что ты можешь отдать только единожды: доверие, религиозное изумление перед первой лаской, новизну твоих слез, цветок твоего первого страдания!.. Люби, если тебе удастся, это тебе скорее всего еще будет дано, но только для того, чтобы в лучший час твоего бедного счастья ты бы помнила, что в любви бесценна только первая любовь, чтобы ты ежеминутно терпела наказание, вспоминая прежнее, и переживала бы ужас вечных сравнений! Даже когда ты скажешь: «Это лучшее из всего, что было!», ты будешь страдать, понимая, что ценно только единственное. Есть бог, который говорит грешнику: «Ты меня не искал бы, если бы уже не нашел…» Но Любовь не так милосердна: «Ты, который меня нашел однажды, — говорит она, — теряешь меня навсегда! Ты думала, что, расставшись с одним, ты отстрадала свое? Увы, этому нет конца! Смакуй, пытаясь воссоздать в своей памяти себя такой, какой ты была прежде, свою деградацию! Осушай на каждом пиру твоей новой жизни бокал с ядом, который будет тебе подливать твоя первая, твоя единственная любовь!..»
Надо будет поговорить с Марго, признаться ей в том, что произошло, рассказать про этот солнечный удар, который перевернул мою жизнь… Ибо все решилось— мы любим друг друга! Все решилось, да, впрочем, я и сама полна решимости. Я послала к чертям все свои воспоминания и сожаления, и свою манию плести, как я это называю, сентиментальную филигрань, все свои «если», свои «потому что», свои «но», свои «тем не менее»…
Мы видимся ежедневно, постоянно, он увлекает меня за собой, ошеломляет своим присутствием, мешает думать. Он все решает сам, почти приказывает, и я кладу к его ногам не только свою свободу, но и свое самолюбие, потому что позволяю сорить ради меня деньгами, заваливать мой дом цветами и фруктами, привезенными из заморских стран, а еще я ношу на шее сверкающую стрелочку, она как бы впилась мне в горло, расцвеченная, словно моей кровью, шлифованными рубинами.
Однако мы не стали еще любовниками! Отныне, исполненный терпенья, Макс обрекает себя и меня на пост помолвки, который нам обоим дается совсем не легко — меньше, чем за неделю, мы оба осунулись и истомились. У него это не порок, но кокетство мужчины, которому хочется быть желанным и вместе с тем дать мне то время, которое необходимо, чтобы я как бы сама приняла решение…
Впрочем, мне и выжидать-то, собственно говоря, больше нечего… Теперь я опасаюсь только этой неведомой мне прежде страсти, вспыхнувшей при первом же прикосновении к нему и готовой слепо повиноваться… Он, конечно, прав, оттягивая час, который нас соединит до конца. Теперь я знаю, чего хочу, знаю, что дар, ожидающий его, будет поистине великолепен. Я не сомневаюсь, что превзойду все его самые дерзкие надежды! А пока пусть он понемногу обрабатывает свой сад, если хочет…
А он это часто хочет. К моей радости и тревоге, случаю было угодно, чтобы этот красивый рослый парень с простыми чертами лица оказался на редкость проницательным любовником, просто созданным для женщин, он настолько интуитивен, что его ласки всегда соответствуют всем моим желаниям. Мне вспоминается— и я