Карл все шел, пока местность не стала совершенно пустынной. Ему было спокойно, как не бывало уже давно. Ибо его жизнь состояла из постоянной гонки, из опасностей и травли, когда ему приходилось то нападать, то скрываться, ища приюта в случайных убежищах, прибегать ко многим неприятным личинам, постоянно рисковать и спасаться. Поэтому сейчас он радовался этому одиночеству и душевному покою.
Зашел он далеко. Маленький спаниель стал уставать, больше не гонялся за куропатками, плелся следом, а под конец утомленно сел на землю, причем его мордашка даже сложилась в некое подобие кислой мины, что рассмешило короля. Он взял собачку на руки, чтобы дать ей отдохнуть, и пошел назад. Но вскоре понял, что заблудился. Это его не сильно огорчило, ибо он всегда мог сориентироваться по солнцу. И теперь он шел так, что оно светило ему прямо в лицо, поэтому не сразу разглядел небольшую хижину. Ему даже показалось, что дом вырос из-под земли. Правда, Карл тут же понял, что не увидел ее ранее лишь потому, что хижина находилась в небольшой низине и заметить ее можно было лишь с той стороны, с какой он подошел. Это было небольшое каменное строение под поросшей травой дерновой крышей. Она выглядела бы необитаемой, если бы не легкий дымок, струящийся из отверстия в кровле.
Дверь была отворена, и к ней вела узкая, протоптанная в дроке тропинка. Но почему-то у Карла сложилось впечатление, что проем, словно пасть, ухмыляется ему недоброй, темной усмешкой. Он даже остановился, не решаясь приблизиться. Спаниель у него на руках глухо заворчал. Карл тут же понял причину его неудовольствия – на пороге, вытянув лапы, грелся на солнышке большой черный кот. Карл сделал еще несколько шагов и, когда раздался хриплый, шедший словно из-под земли голос, даже вздрогнул.
– Либо заходи, либо убирайся.
Любопытство заставило его войти. После дневного света в темной хижине он ничего не мог разглядеть. Окон здесь не было, а в небольшом очаге хоть и горел огонь, но низко подвешенный над ним на треноге котелок закрывал свет. В домике приятно пахло сушеными травами и ароматом горящего торфа.
В этот миг спаниель на его руках стал вырываться и, когда Карл спустил его, кинулся к кому-то, сидевшему за очагом, и стал радостно поскуливать. Тут Карл заметил склонившуюся к собачке старуху. Поначалу он видел лишь ее голову под темным платком и старческую изуродованную руку, ласкающую спаниеля. Потом она подняла голову, и Карл понял, что хозяйка не так уж и стара. Или все же стара? Ее лицо, хоть изборожденное морщинами, выглядело живым и выразительным. Светящиеся глаза, крючковатый нос, бескровный, тонкий, как шрам, рот, казавшийся запавшим по сравнению с острым выступающим подбородком. Женщина явно зябла – она куталась в темную шаль, а ноги в грубых сабо поставила в теплую золу очага.
Карл шутливо поклонился:
– Добрый день, матушка. Если бы этот зверь не признал вас, я бы подумал, что вас можно испугаться.
Она молча, пристально разглядывала его. И вдруг сказала:
– Мне бы следовало низко поклониться вам, да мои больные кости взвоют в один голос. Так что будьте снисходительны, высокородный господин.
Карл чуть вздрогнул:
– Вы знаете меня?
Она отвела взгляд, пожала плечами.
– От вас исходит сила власти. Хотя одеты вы как обычный человек. – И добавила, поглаживая прильнувшую к ней собачку: – А Спота я лечила этой зимой. Видать, он меня не забыл.
И тут Карл догадался:
– Значит, вы бывали в Сент-Прайори. Выходит, вы и есть та ведьма Мэг, которой покровительствует мисс Рэйчел.
Она глядела на огонь; от этого ее желтые глаза казались прозрачными и словно слепыми.
– Одни называют меня так, другие – иначе. Но я была не так и стара, когда принимала роды у последней жены барона, поэтому, когда та ушла к Богу, я кормила девочку.
Похоже, она чуть улыбнулась.
– Она ведь славная малышка, Рэйчел Робсарт. Совсем другая, чем Ева. – Последние слова она произнесла глухо и печально. И уже совсем тихо добавила: – Но в мире вдвоем им тесно. Бедная Рэч.
Почему-то Карлу стало не по себе от этой фразы. Он продолжал стоять, пока Мэг не проворчала:
– Садись уж, раз пришел. Не дело заставлять стоять почтенного господина.
Она жестом указала ему на низкую трехногую табуретку у стены. Сидеть на ней столь крупному мужчине, как Карл, было неудобно, колени поднялись едва не до плеч, но зато теперь он смог лучше видеть хозяйку и уже не чувствовал себя таким огромным в тесной хижине.
– Зачем пришел? – спросила Мэг. – Хотя вижу – у тебя нет никакой цели. Что ж, я рада и случайному гостю.
Королю было не по себе от ее проницательности. Или она все-таки ведьма? Глупости, только необразованные крестьяне верят в ведьм. Хотя, с другой стороны, она ведь сразу уловила, что он не простой путник.
Карл прокашлялся, почувствовав ком в горле.
– А что, просто так к вам никто не захаживает?
Теперь женщина улыбнулась, почти оскалилась. Карл невольно сделал незаметный старинный знак, предохраняющий от темных сил. Улыбка у Мэг выглядела неприятно.
– Люди уж много лет боятся и чураются меня. Мне дан особый дар от Бога, но они считают, что от дьявола. Хм! Стала бы я помогать им, если бы от дьявола. А так, половина жителей долины побывали у меня со своими бедами. Я всем помогла, но они меня ненавидят. Как и Рэйчел. Я словно наложила свою печать на девочку. Даже в ее доброте они видят что-то таинственное и подозрительное.
Король вспомнил, что и он находил в девушке нечто странное, но умолчал об этом. Он понимал, что местных суеверных жителей должны поражать и странность этой женщины, и таинственность ее молочной дочери. Интересно, сколько же лет Мэг? Если она была кормилицей Рэйчел, то она не так и стара.
– Почему вас не оставили в Сент-Прайори, если вы были кормилицей младшей дочери Робсарта?
– Я сама ушла, – просто ответила она. – Нет у меня силы противостоять давлению камней аббатства. А вот у Рэйчел есть. Она умеет разгонять темноту.
И опять Карл вспомнил Рэйчел в парке Сент-Прайори в ту ночь, когда они видели призрака. Ведь до того, как Рэйчел испугалась, она и в самом деле была там как в своей стихии.
– А Ева?
Ему показалось, что Мэг как-то странно поглядела на него.
– Ева? Ну, от нее хлопот поболее, чем от четырех новорожденных ягнят. Она не так сильна, как младшая сестра. И ей плохо в аббатстве. Ее отец взял большой грех на душу, принудив ее жить там. Сам-то он стремится унестись как можно дальше от проклятого замка.
Старуха говорила все это просто и с подкупающей откровенностью. Это расположило к ней короля. Исчезло даже то напряжение, какое он поначалу испытывал рядом с ней. Она это словно поняла и поглядела на него внимательно.