А тут еще новость — Шуйский со шведами сговорился. Уступил город Корелы с пригородами шведскому королю, а тот ему дел десятитысячное войско, воеводой там полковник Делагарди. Он с лучшим нашим воеводой, Скопиным-Шуйским объединился и погнал поляков прочь с севера. И не знаешь, за кого молиться — за московских воевод или за тушинского вора, Господи! Там-то, при нем, — муж…
За что нам, женщинам, все это? За что такие муки? Господи, на то ли ты нас сотворил, чтобы мы в хитросплетениях и тайных кознях разбирались?
Польский король осадил Смоленск. Господи, такой войны еще не бывало!
И самозванцы полезли из всех щелей! Это было какое-то бешенство. Они не только Москву смущали — в Тушино чуть ли не полками приходили. Тушинский вор семерых мошенников повесить велел, что выдавали себя за русских царевичей, детей царя Федора Ивановича: Клементия, Савелия, Симеона, Василия, Ерошку, Гаврилку и Мартынку. А сколько их еще бродит, народ смущает?
Марина. Он трус, он жалкий трус, он сам себя выдал! Он испугался, что его отдадут польскому королю, и сбежал в Калугу! И это — мой муж? Это — муж московской царицы? За что, матерь Божья? И этот жалкий мужлан должен стать отцом царевича? Матерь Божья, ты ведь меня простишь?..
А, может, оно и к лучшему? Так рассудила я. Глядишь, его где-нибудь зарежут, а я останусь единственной и самовластной московской царицей. Надо поспешить и обзавестись царевичем. И надо сговориться с нашим королем, паном Сигизмундом. Я письмо ему напишу, чтобы он взял меня под свою королевскую опеку. Я так напишу: всего лишила меня превратная фортуна, одно лишь законное право на московский престол осталось при мне, скрепленное венчанием на царство, утвержденное признанием меня наследницей и двукратной присягой всех государственных московских чинов.
Но пан король, видно, не понимает, что к нему обратилась московская царица! От него нет ответа! Что же, буду действовать сама! Жаль, что я мала ростом. Мне трудно подобрать мужской наряд, и в седле я гляжусь не царственно… проклятый рост…
Но я московская царица! Они должны это видеть! Я имею право вести их в бой! Я знаю — донские казаки за меня! Они любят свою царицу!
Я выехала — в мужском наряде, в кирасе, с распущенными волосами, я всю ночь объезжала свой лагерь и собирала своих людей. Но не вышло — не все пошли за мной. Меня чуть не поймали. Если бы поймали и выдали королю Сигизмугду — он бы отправил меня в Польшу. Он хотел посадить на московский трон своего сына Владислава. На мой трон! Я должна быть там, где мое царство, чтобы не потерять его!
Выхода не было — я помчалась в Калугу к ненавистному своему супругу. Но, заблудившись, попала к гетману Сапеге и вместе с ним оказалась в осажденном Дмитрове. Московиты штурмовали крепость, наши дрогнули, я выбежала на вал с криком: злодеи, я женщина, и то не испугалась! Но из Дмитрова пришлось уходить — Сапега сжег крепость и повел свое войско к границе, а я наконец отправилась в Калугу.
Там я встретила мужа. И там я встретила пана Заруцкого…
Старица Марфа. Казалось, вымолили мы у Бога помощь. Войско Скопина-Шуйского воров от Москвы отогнало, в Москву с почетом вошло. Радости было — молодой воевода, двадцать три годочка, едет перед войском, как Георгий-победоносец. И тут новая беда — Скопин-Шуйский вдруг умер. Сказывали — отравлен. А войско наше летом разгромили поляки под началом коронного гетмана Жулкевского. В мае вернулся из Тушина муж — не приласкав, слова доброго не сказав, сел письма писать, с боярами совещаться. А московские бояре переполошились, царя нашего незадачливого Василия Шуйского с трона свели, заставили постриг принять, да и как свели! Чуть не вся Москва в Кремль пришла, и князь Воротынский объявил Шуйскому: «Вся земля бьёт тебе челом; оставь свое государство ради междоусобной брани, затем, что тебя не любят и служить тебе не хотят».
Ничего не понять. Ничего. Объяснить некому. Для чего-то боярской думе польский королевич понадобился — его хотят на трон сажать. Зачем, почему? На что нам польский царь? И мужа нет — поехал с посольством к польскому королю. Трудное у него посольство — надо уговорить короля Сигизмунда, чтобы королевич Владислав принял православную веру и от папы римского отрекся, чтобы невесту себе выбрал русскую, доброго боярского рода. Ох, Танюшка моя, Танюшка…
Как это все скоро сделалось? Присягнула-таки Москва на верность королевичу Владиславу. Взбесилась Москва — вот уж и Владислав у нее в царях!
Опять в Москву вошли поляки… спасу от них нет… и муж все не возвращается…
Марина. Матерь Божья, откуда берутся такие уроды, как мой злосчастный муж? Мы шли на Москву с юга, мы до нее дошли! И он упустил Москву! У него не хватило ума послать боярам подарки! И они присягнули Владиславу, а нам пришлось возвращаться обратно в Калугу.
Но с нами был пан Заруцкий. И я… я уже была уверена — у меня есть царевич! Я знала, что ношу царевича! Именно теперь он был мне необходим. Когда русские узнают, что родился царевич, законный наследник престола, они отвернутся от Владислава!
Старица Марфа. Был бы муж — растолковал бы мне про касимовское царство. А без него одно знаю — что татарское. И есть-де у них свой касимовский царь, который обязался служить нашему царю. Прежде так и было, а теперь такая смута, что он на сторону самозванца переметнулся. Звать его Ураз-Мухаметкой. Он со своим двором поселился в Калуге при ложной царице Маринке с ее мужем, который — неведомо кто, и на прежнего государя Дмитрия Ивановича непохож. Сказывали, самозванцу подбросили донос на Мухаметку. И была охота, и на охоте того касимовского царя по приказу самозванца казнили — то ли закололи и в воду бросили, то ли утопили. Он был родней князю Петру Урусову — тот ведь из крещеных татар. И Урусов с родней зарубили саблями самозванца. Теперь, не иначе, третьего Дмитрия Маринке себе сыщет! На кого пальцем покажет — тот-де и муж, чудом уцелевший!
Марина. Он все делал некстати! И помереть исхитрился некстати — я уже была на девятом месяце. Когда мне донесли про его смерть, я пришла в ярость. Я выбежала на улицу, в чем была, и стала кричать. Я просила милосердия и смерти для себя. Добрые калужане меня пожалели, но бояре, бывшие с нами, оказались изменниками — я это всегда знала. Меня заперли до родов, а сами стали слать письма в Москву, королевичу Владиславу. Я перепугалась не на шутку — коли они сговорятся, я окажусь лишней. Я — законная царица московская!
Ко мне привели повивальных бабок, они причитали, как на похоронах — были уверены, что я не смогу разродиться. А я знала — должна родить царевича, должна родить царевича, должна родить царевича!.. Должна… должна… должна…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});