Он протянул Райне микрофон, снял наушники, включил рубильник, и голос Аркадина заполнил комнату.
— Моя дочь. Я хочу говорить с моей дочерью. Немедленно.
Она взяла микрофон.
— Я здесь, отец. В чем дело?
Голос ее звучал ровно, но в глазах, обращенных ко мне, застыл вопрос.
— Ты видела ван Страттена?
Я схватил ее за руку и крепко сжал.
— Да, отец, он здесь, со мной.
Долгое молчание. Потом вновь раздался голос, искаженный пространством, в котором слышалось смятение, может быть, молчаливая мольба.
— Не слушай его, Райна. Не позволяй ему ничего говорить, пока я не прилечу. Я буду через несколько минут. Не слушай его.
Рука Райны сжала хромированную поверхность микрофона.
— Скажи ему, что уже поздно, — взмолился я.
— Не слушай его, Райна!
— Скажи, что поздно, Райна. Скажи ему, пожалуйста!
— Слишком поздно, — эхом повторила Райна.
Наступила тишина. Непривычная и такая глухая тишина, что все мы стояли не двигаясь, как будто прибитые к месту взрывом. Потом послышался треск и далекие незнакомые голоса.
— Отец! — закричала Райна.
Никакого ответа; долгое молчание внушало ужас.
— Отец, что случилось? Ради бога! Ответь!
Наступил ее черед кричать, умолять, лихорадочно пытаться связаться с тем, с кем ее разделял пролив. Но ответа не последовало, была великая пустота.
Райна медленно положила микрофон на стол. Радист, встревоженный, надел наушники и начал вызывать «пайпер». Тревога распространилась по всему аэропорту. Вдруг разом завыли сирены, на поле поднялась суета. Сверху, из радиорубки, все это было хорошо видно.
Райна высвободила руку и стала спускаться вниз. Боб ждал ее. Я не решался следовать за ней и о чем-либо спрашивать. Я остался в рубке, пытаясь понять по доносящимся из эфира звукам, что же там произошло. Я стоял, тупо уставившись на штекеры, напоминавшие мне стрелы, дрожавшие в приколотой на двери мишени на празднике у Аркадина.
Приземлялся самолет из Танжера. Весь персонал высыпал на поле. Взвыла сирена. Самолет был почти у земли.
Любопытство и волнение заставили меня присоединиться к толпе. Я услышал обрывки разговоров.
«Пайпер» — это был Аркадин… чуть не врезался в самолет из Танжера… Сумасшедший… пьяный.
Я с трудом разобрался, как все произошло. Пилоты танжерского самолета видели, как «пайпер» заходит на их коридор, между ними оставалось меньше двухсот ярдов. Видно было, что самолетик терпит бедствие. Он терял скорость и вертелся, как воздушный змей на ветру. На танжерском решили, что пилот «пайпера» потерял контроль над управлением, это часто бывает с любителями. Они поняли, что сейчас «пайпер» врежется в их четырехмоторный самолет. Столкновение казалось неизбежным. И вдруг чудо: воздушная яма или неожиданный воздушный поток — и самолетик пошел назад, покачался с крыла на крыло и скользнул мимо огромного пассажирского самолета, не задев его. И тут — пилоты утверждали это в один голос — в тот короткий момент, когда самолеты максимально сблизились, они заметили, что кабина была пуста.
Я стоял не шевелясь. Вокруг меня бегали, разговаривали. Я ничего не видел и не слышал. Я думал только о Райне.
Я увидел, как она медленно направляется к машине. Бросился следом.
Она молча и пристально посмотрела на меня сухими глазами, так безучастно, что сердце мое окаменело от горя. Я трясся.
— Райна.
— Ладно, — сказала она. — Я спасла твою драгоценную жизнь. Для этого мне пришлось убить родного отца. Что еще вам угодно от меня, сэр?
Только что, когда жизнь моя висела на волоске, я колебался, стоит ли мне рассказать ей правду об Аркадине. Теперь сомнения мои усилились — ведь говорить пришлось бы о мертвеце. Но я не мог потерять Райну. Если она, оплакивая отца, будет во всем обвинять меня, это будет несправедливо.
— Райна, твой отец… Ты не знаешь, кем был твой отец?
Она пожала плечами.
— Мой отец… был… моим отцом. И все. Я любила его. Тебе хорошо известно, что я не раздаю любовь направо и налево. Дело не в том, что для этого нужно было быть великим, благородным, героичным или могущественным или даже просто честным. Мне не нужны были, я знать не хотела никаких оправданий для любви. Мне не было дела и до твоего прошлого. Откровенно говоря…
Конец этой истории напоминал бал-маскарад в Сан-Тирсо. Столько волнений и выдумки, столько жестокости и терпеливого ожидания, страдания и страха — и все зря. Мы оба рисковали всем, чтобы склонить Райну на свою сторону, а она отвергла роль судьи. Она не стала бы читать досье Аркадина, как не стала читать желтое досье с моим именем. Возможно, она давно обо всем знала, но молчала, как Софи. Если ее отца тешила атмосфера тайны — так что с того?
Но Аркадин, который знал и мог все, не понял этого. Как Тирсо, который сомневался в божественном милосердии и любви, он не доверился снисходительности и покорности дочери. Как Тирсо, он кинулся в бездну.
И получилось так, что это я швырнул его туда. Но я слишком труслив для убийства. Я спрятался за Райну, я продиктовал ей слова, которые достали Аркадина так же верно, как нож в его руках достал Бракко, Мили и остальных…
В этот момент я вспомнил всех их, всех этих людей, которые погибли ни за что. Но кровь требует новой крови, и смерть зовет к отмщению. И Аркадин, и я — оба мы не измыслили себе новых правил, а жили по законам неписаного кодекса нашего железного века. Мира, где приходится платить по счетам.
Какими неисповедимыми путями перепутались судьбы людей, с которыми я был связан в Копенгагене, Амстердаме и Танжере. Профессор, утаивший больше, чем сказал. Мексиканский генерал с глазками-буравчиками и поросячьим смешком. И конечно, Тадеуш — «малыш Тадеуш», как почти с нежностью назвала его Софи, молча достававший из кармана деньги, никогда ничего не забывавший…
А Райна даже не подозревала о туче, маячившей на горизонте ее будущего. Да если бы и знала, искренне не придала бы этому никакого значения.
Я смотрел, как она уходила от меня. Самая прекрасная девушка в мире. Самая богатая девушка. Девушка, которая любила меня. Которую я любил.
Я убил Аркадина. И она отвергла меня. Передо мной разверзлась огромная бездонная пропасть жизни, лишенной надежды.
Я знал, что никогда не увижу ее.
Маркиз, который, как истинно воспитанный британский джентльмен, стоял в стороне, подошел ко мне. С иронией — или по глупости — он спросил, неужели я позволю Райне уехать вот так, совсем одной. Я ответил, что, не будь у меня других забот, я охотно занялся бы его физиономией.
Он невозмутимо посмотрел на меня голубыми детскими глазами.
— Какое совпадение! — воскликнул он. — Я испытываю точно такое желание.
Но я не удостоился этой чести. Пожав плечами, он двинулся вслед за Райной.
1955
Примечания
1
Тебе, Господи (лат.).
2
Ищите женщину (франц.).
3
Amor Brujo (ucn.) — любовь-волшебница.