Читать интересную книгу Петербургские хроники. Роман-дневник 1983-2010 - Дмитрий Дмитрий

— Батя, ну прекрати, — кричал с кухни Серега, — не дави на психику. Как ты завтра к врачу пойдешь?

— Димыч, ты же мне как сын родной, Серега — фашист, налей полтишок…

Я разводил руками и смотрел на Серегу — может, нальем, там еще осталось?..

Серега отрешенно крутил ус и жевал губами. Морщил широкий лоб.

— Виташо! — доставал нас из комнаты стон Хэнка. — Серега с Димычем фашисты, налей соточку, Виташо…

Мих шел к Старику Хэнку и разводил руками. Владимир Иванович пытался разжалобить его воспоминаниями детства.

Дождавшись одиннадцати часов, мы купили еще водки, и стоны Хэнка стали повеселее и напористее. Вскоре он перебрался на кухню, и Серега сдался, поставив отцу условие — не напиваться и не стонать потом всю ночь, что ему плохо. Выпив, мы притупили бдительность, и Старик Хэнк несколько раз уводил у Сереги из-под носа полную рюмку, пожелав нам здоровья и сто лет крепкой мужской дружбы.

Постанывание: «Димыч, Виташо! Серега — фашист, налейте соточку…» — стало в нашей компании присказкой.

Серега рассказывал, как батя, придя с работы, наворачивал суп и спешил поделиться с ним политическими ориентирами:

— Теперь надо жить так-то и так-то, — уверенно объяснял он.

— С чего это ты взял? — вопрошал Серега.

— Нам на партсобрании сказали…

Или:

— Алиев — плохой человек.

— Это почему же?

— Нам на партсобрании сказали…

— А кто же хороший?

— Все остальные. Про них пока ничего не говорили…

И вот — завтра похороны. Хоронят на Волковом.

Поначалу мы с Серегой поехали на Большеохтинское — там похоронены родственники, но не получилось. Ни за деньги не получилось, ни по знакомству — я звонил Б-шу.

Могильщик ходил к могиле родственников и втыкал в землю длинный щуп. «Слышите? — Щуп утыкался в деревянное и пустое. — Тут лежат. И по схеме есть захоронение. Не могу. Санэпидемнадзор докопается». Я отводил его в сторону и предлагал деньги. «Нет, нет, нет. Не тот случай…»

Серегина матушка, Зинаида Васильевна, устроила всё сама, без блата и денег. На Волковом тоже были родственники, и пригодились льготы участника войны.

Читаю Артура Шопенгауэра — «Афоризмы житейской мудрости», купил в Лавке писателей, репринт. То, чего мне не хватает, — житейской мудрости. И просто мудрости.

Цитата: «Самая дешевая гордость — национальная. Она обнаруживает в зараженном ею субъекте недостаток индивидуальных качеств, которыми он мог бы гордиться; ведь иначе он не стал бы обращаться к тому, что разделяется кроме него еще многими миллионами людей. Кто обладает крупными личными достоинствами, тот, постоянно наблюдая свою нацию, прежде всего отметит ее недостатки. Но убогий человек, не имеющий ничего, чем бы он мог гордиться, хватается за единственно возможное и гордится своей нацией, к которой он принадлежит; он готов с чувством умиления защищать все ее недостатки и гадости».

Если говорить об индивидууме, для которого собственное Я превыше всего, то Ш. прав.

Вот Я — великий человек, венец творения, яркая личность, гражданин Вселенной, и мне плевать, какой я национальности, мне плевать на грязных глупых обывателей моей нации, мне также чихать на ее великих мужей и дев — Я сам по себе. При таком подходе Шопенгауэр, наверное, прав.

Но взглянем на проблему с другой стороны — Гражданина своей страны. И Шопенгауэр окажется жалким пижоном, выскочкой без роду и племени.

Посмотреть Л. Толстого — «Соблазн товарищества» и «Соблазн национального» — там есть сходство с позицией Ш., но критика этих типичных заблуждений ведется с позиций веры, служения Господу.

Дошел в коренной переделке повести до 43-й страницы. А всё равно не нравится! Что-то не то.

18 декабря 1990 г. Ленинград.

Получил сигнальные экземпляры «Второго нашествия марсиан» братьев Стругацких. Показал после семинара Борису Натановичу — ему понравилось. В семинаре на книгу Стругацких некоторые семинаристы старались не обращать внимания или листали подчеркнуто небрежно. Причина понятна: почему Стругацкие, а не мы?

В туалете Александровского садика надпись на дверях кабинки: «Ще не вмерла Украйна!» А под ней комментарий: «Бандеровцы е…!» И там же, за столиком у входа, где берут деньги за посещение, стоит милиционер с шипящей рацией и играет в домино с тремя туалетными работниками. Тяжеловатый дух, но они усердно рубятся. Электрические печки на полу. Там всегда играют в домино.

Сегодня писал до 4 утра. Встал поздно и мрачен был.

Начал 60-ю страницу повести.

29 декабря 1990 г.

Вернулся из Москвы — ездил на общее собрание членов кооператива. Нас, оказывается, тридцать человек. Собрание прошло весело. Есть чему радоваться — выпускается две-три книги в месяц. Отвез сорок штук «Второго нашествия марсиан». Хвалили иллюстрации отца и сына Плаксиных. Аркадий Стругацкий, близоруко поднеся книгу к лицу, листал ее всё собрание. Потом пожал мне руку. Спросил про гонорар. Я сказал, что выплатим вскоре.

На собрании постановили: каждый должен написать список книг, достойных, по его разумению, для ближайшего издания. Редколлегия должна обобщить. Получилось, что я спровоцировал это постановление — привез такой список из тридцати позиций. Мнения разделились: некоторые считают, что мы должны не переиздавать (например, «Приключения Томаса Сойера и Геккельбери Финна»), а издавать то, что соответствует политическому моменту, — надо успеть каждой книгой выстрелить в коммунистическую систему, нас в любой момент могут закрыть и жди следующей «перестройки» за колючей проволокой. Резон в этом, безусловно, есть, но мы же не газеты издаем, чтобы ломиться в политику. Я сказал об этом на перекуре. На меня посмотрели неодобрительно.

Конец года в политическом смысле тревожный. Ушел министр внутренних дел Бакатин, торжественно сдав ЦРУ карту-схему закладок прослушивающих устройств в здании американского посольства в Москве. На кой хрен? — непонятно. Ушел А. Яковлев. Подал в отставку министр иностранных дел Э. Шеварнадзе, предрекая надвигающуюся диктатуру. И под занавес — нелепый 4-й съезд Советов, где Горбачёв с Лукьяновым обвели делегатов вокруг пальца, откровенно навязывая залу свои решения. При повторном голосовании Горбачёв протащил вице-президента Янаева.

У Рыжкова инфаркт.

Назначен новый председатель Гостелерадио — Кравченко. Он запретил выпуск «Взгляда» с Шеварнадзе и сказал в тронной речи, что народ устал от политики, ему надо кино.

Вспоминаются наши главные обывательские ценности — кино, вино и домино.

Саня Скворцов сказал про уход Шеварнадзе: «Ему главный грузин велел вернуться, он и вернулся». На вопрос, кто этот главный грузин, Саша махнул рукой: бандит какой-то, не помню имени…

1991 год

1 января 1991 г., 1 час 6 минут.

Дети играют в подкидного дурака с Ольгой. Я уже проиграл и пошел читать «Камень» Мандельштама, подаренный мне на Новый год. По телевизору — муть. Орут, пляшут, сидят за накрытыми столами — пир во время чумы.

Бесцветная речь президента Горбачёва. Сказал вскользь об ошибках нынешнего руководства: это, мол, наши с вами недоработки. Чьи — «наши»?

Я не пил. Ольга выпила чуток портвейна, купленного по карточкам. Есть сухое, привезенное из Москвы — «Текст» помог, обменяли бартером на книги.

Все время думаю о повести: правильно ли двигаюсь? Эпизоды вижу как наяву, и финал вижу, произойдет это с героем-героиней зимой, в сарае около Шуваловских озер. И закадровая развязка предполагается — пусть читатель сам догадывается — жива она осталась или нет. Но что-то постоянно останавливает.

Догадываюсь, что: не христианская это повесть.

Не сказка, и не притча, а жесткий реализм при фантастической тезе, как сказал бы Столяров, умеющий всё раскладывать по полочкам. И что я скажу своим детям, когда они прочтут? Ольга — ладно, взрослый человек, хотя и с ней проблемы будут, она уже грозилась развестись из-за нескольких эротических сцен в романе. Борис Стругацкий, кстати, сказал, что они весьма целомудренны. Я в шутку попросил его написать справку-заключение для жены, но он только азартно улыбнулся и поднял палец: «Вот, Димочка, что значит быть писателем! Вам еще придется и не такое выслушивать! Готовьтесь!»

В любом случае повесть надо дописывать.

Перечитал «Золотого осла»; обнаружил некоторые аналогии, но в «Осле» — это притча, анекдот. Моя повесть — драма при фантастической тезе.

Фантомас какой-то! Только что позвонил Паша Чудников, поздравил с Новым годом. Спросил, какие творческие планы. Знал бы, что в моих творческих планах отправить его в женском облике скитаться по городу, да на панель — прилетел бы на такси разбираться. Но я скромно сказал, что никаких особенно творческих планов не имею — так, пописываю разную мелочь.