Читать интересную книгу Поджигатели (Книга 1) - Николай Шпанов

Генерал недружелюбно уставился в затылок Гесса. Тот, словно чувствуя этот взгляд, повел плечами, но не обернулся.

Автомобиль остановился у небольшой гостиницы. На ее освещенном окне Гаусс прочел: "Цум Тюркен".

Гесс вылез и попрежнему молча, жестом пригласил генерала следовать за собой.

В маленьком низком зале сидело несколько эсесовцев. Они вскочили и в установленном приветствии выкинули руки навстречу входящим. Стремительность этого жеста и громкий крик были так неожиданны, что генерал вздрогнул.

Не хозяин гостиницы, оставшийся стоять за конторкой, а один из эсесовцев проводил генерала в предназначенную ему комнату.

Гесс не дал себе труда объяснить, зачем он привез его сюда, и Гаусс решил, что свидание с Гитлером состоится именно здесь. Но прежде чем он успел осмотреться в своем номере, появился тот же эсесовец.

- Прошу!

Вышли на улицу. В лицо генералу пахнуло той острой и прозрачной прохладой, какою дышат ночью горы. Перейдя улицу, начали взбираться по крутой дорожке к небольшой вилле. В окнах сквозь плотные шторы едва виднелся свет. Это и было жилище Гитлера - Вахенфельд.

Генерал с удивлением отметил, что ему до сих пор нигде не попалось ни одной фигуры в примелькавшейся коричневой форме штурмовых отрядов. Здесь их полностью заменяли эсесовцы.

Оставшись один в просторной комнате, Гаусс с интересом осмотрел обстановку. Во всем сквозил дурной вкус мелкого бюргера, вплоть до нескольких клеток с птицами, проснувшимися при входе Гаусса.

Прошло несколько минут. Дверь порывисто отворилась. Вошел Гитлер в сопровождении Гесса. Генерал и раньше встречался с Гитлером, но лишь в официальной обстановке, мало подходившей для разглядывания. Теперь ему бросилась в глаза странная покатость его лба. Прядь волос, изображаемая на портретах "по-наполеоновски" падающей на лоб фюрера, производила здесь впечатление простой неряшливости. Генерала поразило отсутствие уверенности в движениях Гитлера и странная, бросающаяся в глаза диспропорция его фигуры: длинное туловище, короткие ноги, непомерно широкий торс. Взгляд Гаусса остановился на ногах фюрера - на его плоских ступнях необычайной величины. Гаусс силился припомнить, где он видел такие же неуклюжие ноги. И вдруг вспомнил: в кино, у какого-то американского комика... кажется его звали Цаплин... Каплин... что-то в этом роде...

Глухой голос Гитлера неприятного, свистящего тембра прервал размышления генерала. Слова приветствия Гитлер произнес громко, словно они находились в очень большой комнате и было много народу. Хотя Гаусс и Гитлер были одни исчез даже молчаливый Гесс.

Несколько мгновений Гитлер исподлобья и, как показалось Гауссу, с неприязнью смотрел на него. Вдруг он быстро заговорил таким тоном, как будто посвящал генерала в какую-то тайну:

- Когда-нибудь вы сможете похвастаться тем, что с вами первым я поделился сделанным мною сегодня открытием. Ему суждено перевернуть все прежние представления об огневом бое. - Гитлер потер лоб, силясь что-то вспомнить. - Все подробности нового огнемета пришли мне в голову сегодня ночью, когда я думал об архитектурных деталях моей новой имперской канцелярии... Повидимому, тут все дело в мистическом совпадении "деталь"!.. Да, на сегодня было так предначертано. Детали, детали... Диапазон не имеет для меня значения. Я могу одновременно представить себе и капитель портика, и замок огнемета, и музыкальную фразу в тот период своего мышления, который в моем гороскопе определен, как размышление о деталях. Гитлер еще больше наморщил лоб. - Хотите, я скажу вам кое-что, чего вы не услышите ни от кого другого: "Кольцо Нибелунгов" является, на мой взгляд, истинно-немецким произведением. Вагнер угадал дух грядущего национал-социализма... Он угадал мой дух. Но он ошибся в существенном: никакой гибели богов не будет! Древние боги немцев должны жить! Сегодня ночью... - Он сделал небольшую паузу, придвинулся вплотную к совершенно ошеломленному Гауссу и таинственно зашептал: - Сегодня ночью у меня в голове окончательно сложилась новая музыка. "Гибель богов" должна быть выкинута в печку, новая музыка, моя музыка, займет ее место... Еще несколько мыслей - и я набросаю партитуру... Немецкие боги, как и сама Германия, могут умереть только вместе со мной... А ведь я не имею права на смерть. Мой удел бессмертие.

Гаусс старался сохранить спокойствие, хотя ему начинало казаться, что перед ним помешанный: огнеметы и музыка, возбужденное бормотание о каких-то "деталях"... Бессмертие?!. Может быть, встать и бежать, пока этот сумасброд не вздумал еще ходить на голове, вообразив себя великим клоуном?! Фу, какая чертовщина!..

И тем не менее нужно заставить себя выдержать все это. Гаусс приехал сюда не ради удовольствия. Поскольку именно этого урода нынешние хозяева Германии назвали "фюрером" и посадили в рейхсканцлерское кресло, нужно попробовать с ним договориться. Терпение! Возьмем себя в руки!

Гаусс натянул на лицо маску непроницаемой холодности. Под нею собеседнику представлялось угадывать все, что ему хотелось.

На лице Гитлера появилась улыбка. Она мало шла ко всему его облику и неприятно раздвинула неестественно маленький рот с карикатурными усиками. Выражение его глаз оставалось сердито-сосредоточенным, не согласуясь с улыбающимися губами.

Гитлер сказал несколько любезных фраз. Гаусс продолжал хмуро молчать, исподтишка рассматривая собеседника. Но напрасно он старался поймать взгляд канцлера, - Гитлер старательно отводил глаза.

Гаусс был рад, что беседа происходила без свидетелей. То, что должно быть сказано здесь, касается только их: его, Гаусса, представляющего генералитет рейхсвера, и вот этого... "канцлера"...

Вошел Гесс. Склонившись к Гитлеру, он шепнул ему что-то на ухо.

- Ты можешь говорить громко, - сказал Гитлер.

- Да, мой фюрер, я могу говорить громко, - повторил Гесс. - Доктор Геббельс телефонирует: для успокоения американского общественного мнения необходимо напечатать сообщение о взысканиях, которые наложены на администрацию Дахау в связи с тем, что там плохо обращаются с заключенными.

Гаусс видел, как расширяются глаза Гитлера. Тугая жила наливалась у него на лбу.

- Наказывать тех, кто исполняет мои приказы? Какой болван выдумал эту глупость? Если концентрационный лагерь американцы принимают за семейный пансион, то это их дело. Я не собираюсь кормить марксистов цыплятами.

- Что же мы напечатаем в ответ на выпады американских газет?

- Мне наплевать на эти газеты... и на самих американцев!

С этими словами он движением руки отпустил Гесса и, вскинув голову, сказал Гауссу:

- Жестокость - мое оружие! Я не намерен лишаться его из-за того, что оно кого-то шокирует. - Он остановился перед генералом, заложив руки за спину. - Если я в будущем намерен применять самые жестокие средства против моих внешних врагов, то почему я должен теперь воздерживаться от их применения в отношении внутренних пособников моих врагов?

Генерал молча склонил голову: мысль казалась ему верной.

- Вы заметили, что зеваки всегда собираются, когда два хулигана дерутся на улице? - спросил Гитлер. - Их влечет жестокость. Жестокость и грубость! Люди улицы, женщины и дети уважают только силу и дикость. Люди испытывают необходимость бояться. Если публичное собрание кончается свалкой с хорошей дракой, то именно те, кто подвергся наиболее жестоким побоям, первыми стремятся записаться в нашу партию. Именно так я получил лучшие пополнения!

Гитлер умолк, с досадою глядя, как генерал достает сигару, словно это могло отвлечь внимание слушателя. С видимым нетерпением он ждал, когда Гаусс закурит.

- Нас называют варварами? Ну да, мы варвары! Мы хотим быть варварами... Это почетное звание! Откровенная жестокость поможет мне избежать ненужной волокиты с недовольными и злопыхателями! Скажите, как иначе я достигну нашего господства, которое длилось бы, по крайней мере, тысячу лет? На этом пути меня не остановят никакие политические трактаты, никакие договоры!..

Гитлер уже не говорил, - он кричал, ухватившись за спинку кресла, как за край пюпитра. В углах его рта появилась пена. По исступленной энергии, какую он вкладывал в речь, можно было подумать, что он говорит перед тысячной толпой. У Гаусса создалось впечатление, что он умышленно взвинчивает себя.

- Нам нужно создать такое материальное превосходство над нашими возможными врагами, чтобы победа была обеспечена во всех случаях и в кратчайший срок, - сумел, наконец, вставить Гаусс...

Одно мгновение Гитлер смотрел на него удивленно, как человек, наскочивший на неожиданное препятствие. Потом громко рассмеялся:

- Если я решу воевать с Францией, то мои люди окажутся в ее столице еще в мирное время. Это будут французы. Они будут маршировать среди бела дня по улицам Парижа. Они смогут войти в любое министерство, в парламент, занять телеграф, вокзал, здание генерального штаба!.. Не смотрите на меня такими глазами! Я утверждаю: в течение нескольких минут любая страна - Франция, Польша, Чехословакия - лишится своих руководителей. Задолго до войны мною будет установлен контакт с людьми, которые составят угодное мне новое правительство. Я продиктую им условия раньше, чем раздастся первый выстрел на фронте. Первый огонь следует открывать в тылу!..