Читать интересную книгу Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - Виталий Оппоков

Разоблачение произошло спустя почти три года, когда во Львове хозяйничали немцы, находя духовную поддержку у Шептицкого. Тогда-то, в начале 1942 года, появившись там вторично и снова встретившись с митрополитом, «дочь» под настойчивыми расспросами «опекуна» рассказала уже правдивую историю. Никакая она и не Татьяна, и не Романова, а Наталья Меньшова-Радищева. Уговорил ее на лжекняжество ксендз Теофил Скальский, мотивировав тем, что «святая ложь» нужна для «борьбы с безбожной Россией». Эту идею горячо поддержал примас (первый по сану епископ) католической церкви кардинал Каковский. Он же тщательно проинструктировал «царскую дочь», предписав ей старательно изучать жизнь великой княжны Татьяны, придворный этикет и обычаи царской семьи. Под контролем кардинала Лжетатьяна писала дневник от имени Татьяны, а также «историю своего спасения» под диктовку того же наставника. Эту историю выучить и знать должны были не только «героиня», но ее мать и сестра, которые, выступая в роли приютившей высокородную сироту семьи, в нужный момент смогли бы подтвердить и личность, и рассказ «великой княжны». Кроме дневника, ей вменялось в обязанность писать воспоминания, для чего Каковский дал ей в помощь книгу «Последние дни Романовых», а нунций Мармаджи — мемуары фрейлины Вырубовой.

Кардинал Каковский принудил «Татьяну» поехать в Белград для проверки своих возможностей выдавать себя за царскую дочь. Ведь ей предстояло встретиться с югославским королем. Проверка не удалась. Лжетатьяна была изобличена, арестована и выслана в Австрию. Ее похождения даже стали достоянием прессы.

Начало войны оправившаяся от «второго заключения» самозванка встретила в Варшаве. Опекуншей у нее была графиня Собанская, но вскоре эту роль заняла немецкая разведка. Так «царская дочь» стала немецким агентом, получив вещевую кличку — «№ 3». Закончив разведшколу, она внедрилась в варшавское подполье, выдавая оккупантам его членов. По доносам Лжетатьяны было проведено множество арестов и казней, в частности гестапо разгромило монастырь капуцинов, где находилась подпольная типография и скрывались подпольщики.

Шептицкий одобрил новую роль «великой княжны» и благословил ее на дальнейшее служение «освободителю России» — Гитлеру и «защитнице свободы» — Германии. Именно в этом заключалась его «святая месть» последнему русскому «помазаннику божию» — ославить российский царский дом изменой пусть и с помощью подставного лица. Вместе с тем не ослабла мечта использовать Лжетатьяну в своих корыстных целях. Повысить марку своей избранницы Шептицкий решил с помощью находившейся в эмиграции княжеской элиты. Весной 1942 года он написал письмо князю Петру Волконскому, знавшему царскую семью, где описал «злоключения спасшейся царской дочери». Ответ Волконского не оправдал надежд митрополита. Князь настаивал на том, что всю царскую семью, в том числе и царских дочерей, «зверски уничтожили большевики», а Лжетатьяна — «то ли авантюристка, то ли жертва стаи авантюристов». Вполне возможно, что Волконский был действительно осведомлен об истинном лице агента № 3, поскольку дал понять Шептицкому, что «русская эмиграция знает в течение 15 лет» о незаконных притязаниях «самозванки». Но не исключено и иное: объявись в это время даже настоящие дочери Николая II (ведь муссировались слухи и о спасении Анастасии), их эмиграция могла бы не признать. Во-первых, это могло бы мешать сплоченности монархического движения, делавшего ставку на «мужскую династическую линию», а появление дочерей ослабляло бы эту ставку и все движение служило бы поводом «стае авантюристов», как выразился Волконский, для встречных действий, провокаций, шантажа. Во-вторых, и это главное, монархически настроенной эмиграции выгоднее было поддерживать уже громко озвученную версию о расстреле царской семьи «кровожадными большевиками», которых нужно извести всех под корень. Вот почему можно утверждать, что даже объявившаяся вдруг настоящая царская дочь не смогла бы поколебать их «веры» в эту «единственную для родины» версию. Вот почему они столь решительно отвергли Лжетатьяну, даже скорее всего без должной проверки законности ее притязаний.

Шептицкий был заражен антибольшевизмом в не меньшей степени, чем монархисты, кадеты, эсеры, фашисты, а также объединяющие все эти силы масоны — словом, все, вместе взятые. И все же интересы католической церкви, которые он давно подчинил личным интересам, на данном этапе в его сознании котировались выше. Большевики, по его мнению, получат свое, то есть вскорости будут разбиты Гитлером. Волей-неволей возникнет вопрос о новом монархе для России, пусть и германизированном. А у Шептицкого готовый «законный кандидат на престол». И кто его сберег для России? Греко-католическая церковь в лице ее главы. Раз так, то она имеет полное право стать взамен церкви православной повелительницей российских душ, а Шептицкий — пастырем «от Карпат до Тихого океана».

Имея заслуги не только перед австрийским и германским времен кайзера, но и гитлеровским генеральными штабами, Шептицкому удалось установить единоличную опеку над агентом № 3. Он внимательно знакомится с ее «воспоминаниями» и «дневником», решительно отвергнув их. На его взгляд, они не столько служат доказательством великокняжеского титула Лжетатьяны, сколько разоблачают ее самозванство. Он ставит задачу создавать новые мемуарные фальшивки, беря это творчество под свой контроль, тщательно редактируя каждую фразу. Чтобы с наибольшей достоверностью соблюсти «царский стиль и слог», самолично изучил соответствующую литературу русских монархистов, подчеркивая в них нужные места и обращая на наиболее ценные строки внимание своей подопечной. Подготовка «царской дочки» к царскому мышлению проходила в святой келье собора Святого Юра до февраля 1943 года. Когда же опытный глаз и ум митрополита-«шпиона» признали дневники и воспоминания «Татьяны» почти равноценными по достоверности первозданным, Шептицкий переселяет свою (теперь уже свою!) приемную дочь с «царской родословной» в женский монастырь сестер-василианок (село Подмихайловцы, Станиславская обл.) и постригает в послушницы этого монастыря под именем «сестры Таисии». Этим актом глава греко-католической церкви утверждает «святое» право не только Лжетатьяны на российский престол, но и всей униатской церкви, а значит, и его, митрополита Шептицкого, опекуна и приемного отца «царской дочери», на нее.

В феврале 1943 года Шептицкий пишет письмо папе Пию XII. Ни сан владыки, ни собственная святая должность не остановили его в провозглашении провокационной лжи: «Наисвятейший отче… Считаю своим долгом проинформировать Ваше наисвятейшество о следующем: вторая дочь императора Николая II Татьяна — католичка и послушница — живет в нашем монастыре василианок в Подмихайловцах…»

Мемуары — мемуарами, но нужны и документы, удостоверяющие царское происхождение. И в июне 1943 года с помощью настоятеля ковельского монастыря бельгийца Ван де Мале, пароха монастырской церкви Михаила Пилюха и игумена Василия Величковского Андрей Шептицкий вершит криминальный акт — изготовляет подложные «царские бомаги»: свидетельство о рождении «Татьяны» и выписку из метрического свидетельства.

В последнем из названных документов значилось:

«Выписка из метрики.

Татиана Романов — дочь Николая Александровича Романова и Александры-Алисы Федоровны из рода Гессенского, родилась дня 29 месяца мая года 1897 в Петергофе (Россия).

Ковель, дня 8 июня 1943.

Михаил Пилюх.

Печать греко-католического парафиального правления.

Гр<еко>-кат<олический> парох в Ковеле».

Гитлеровское командование и абвер, где числилась агент № 3, всячески поддерживали старания митрополита Шептицкого. И в их интересах было иметь свое «карманное царское лицо», да еще не православного, а католического вероисповедания. Ведь во всех русских царях после Петра I текла немецкая кровь, так почему бы не продолжить эту традицию, заодно на веки вечные расправившись с советами и большевиками.

Получается интересная цепочка. Шептицкий всем своим святым нутром ненавидит Россию и большевиков, но находит поддержку у «русского патриота» эсеромасона Керенского, объявившего Шептицкого радетелем российской нации, а большевиков — ее злейшими врагами. Бундомасон Бурцев соглашается с Керенским в отношении большевиков, вместе с тем объявляет главу Временного правительства ставленником большевистской и немецкой силы, пользуясь для изобличения воспоминаниями немецкого генерала Людендорфа. Последний является приятелем другого генерала — Гофмана, которого Бурцев тоже зачисляет в лучшие друзья большевиков, но который (уже не надуманно, а в действительности) находится в тесных контактах с митрополитом Шептицким. Генерал Гобман, горячо поддерживаемый врагами большевизма — тем же Шептицким и английским нефтяным магнатом Детердингом, — разрабатывает план новой войны с Советской Россией, который возьмет на вооружение и доработает впоследствии Гитлер. И он, и генерал Гофман считали большевиков своими злейшими врагами, называли их главными виновниками происшедшей в 1918 году революции в Германии и поражения, которое она потерпела в Первой мировой войне. Их последовательным сторонником был Шептицкий, ненавидевший как Советскую Россию, так и Россию вообще.