дверь, Виктор Давидович. Он открыл ее прямо здесь!
Мне не зря не давала покоя вспышка энергии, которую я почувствовал перед тем, как в гостиной началась стрельба. И не случайно охранные чары отреагировали на нее именно так — странная чужая магия не пыталась пробиться снаружи, я возникла внутри защитного контура. Пролезла из мертвого мира и вскрыла бытие острым лезвием, оставляя маленькую прореху, которая через несколько секунд сама собой затянется без следа… И вот как раз ее-то я мог и не заметить — и глаза, и руки, сжимающие оружие, искали человеческую фигуру, а не едва видную в полумраке гостиной рябь в воздухе.
Мне вдруг отчаянно захотелось заехать себе по лбу. Я должен, просто обязан был догадаться! И не после стрельбы, а заранее. Если уж колдун в силах открыть Прорыв, через который сможет вылезти Рогатый, ему ничего не стоит прорезать дверцу где-нибудь за углом на Галерной и зайти в дом через мертвый мир, где, конечно же, нет никаких охранных чар. Потом повторить нехитрую операцию, оказаться у меня в гостиной, сделать свое кровавое дело и точно таким же путем убраться куда подальше.
Оставив мне два трупа, одного раненого, запах пороха, залитый кровью паркет и тягостное и горькое ощущение собственного скудоумия.
— Ты сам-то как? — Геловани опустил руку мне на плечо. — Выглядишь так, будто лимон укусил.
— Пострадала только моя гордость, — проворчал я. — Признаться, я-то считал себя человеком разумным и даже предусмотрительным.
— Не ты один, капитан. — Геловани мрачно усмехнулся — и тут же вновь сдвинул брови. — Так это что же, получается, он может так вообще в любой дом зайти? И даже во дворец⁈
— К сожалению — да, — кивнул я. — Полагаю, вам следует немедленно сообщить его величеству.
— Сообщу. Сейчас отправим… кого-нибудь. — Геловани махнул рукой. — А убитые… твои друзья?
Вместо ответа я поднялся и молча направился к телу деда Федора, которое сыскари почему-то до сих пор обходили стороной. Сибиряк даже в смерти не утратил грозной силы и внушал уважение. Не только гигантским ростом и статью, но и лицом, на котором так и не разгладилась суровая складка между бровей. Покойный до сих пор хмурился, только теперь мне почему-то казалось, что сердится он не на своего убийцу, а на меня. Будто хочет спросить — а чего это ради я, Федор Кудеяров, должен помирать из-за твоей, внучек, непроходимой глупости?
— Прости, дед. — Я опустился на корточки и закрыл мертвецу глаза. — Отыщу я эту паскуду. Слово даю — хоть из-под земли достану.
Я давным-давно научился не привязываться сверх меры к обычным людям, чей век по сравнению с моим каждый раз оказывался слишком коротким. И пусть в этом мире все изрядно поменялось, даже сейчас в груди острой занозой засела не скорбь, а злость и обида — в первую очередь на самого себя.
Но Геловани, конечно же, истолковал все по-своему.
— Соболезную, капитан, — тихо произнес он. — А второй — тоже из твоих товарищей?
— О нет, никоим образом.
Я поднялся и прошагал к распростертому на полу Милютину. Мертвым тот выглядел примерно так же, как и живым: нелепым, маленьким, перепуганным и немыслимо жалким человечком, который по собственному недомыслию оказался в обстоятельствах, которые в конце концов стоили ему жизни. Слишком бестолковый и жадный, чтобы отказаться от блеснувшей где-то впереди перспективы власти и наживы. Слишком трусливый, чтобы до конца хранить верность страшному покровителю… как и для того, чтобы «переобуться» раньше, чем последствия обретут катастрофический масштаб. Но не такой уж и недалекий, раз в конце концов догадался, что ничем хорошим все это не закончится.
Правда, догадался слишком поздно.
— Полагаю, вы будете удивлены, но это, по весьма странному стечению обстоятельств, один из тех, кого мы разыскиваем, — продолжил я. — Его сиятельство граф Милютин– Браницкий.
— Заговорщик⁈ — Геловани нервно огляделся по сторонам. — И какого черта он забыл у тебя в доме?
— Всего-навсего искал защиты. — Я пожал плечами. — Видимо, сообразил, что вся эта история дурно пахнет, и решил выторговать себе хотя бы жизнь.
— Не получилось. — Геловани поморщился, будто у него вдруг заболели все зубы разом. — Наверняка за ним следили… Твой граф успел рассказать хоть что-то полезное?
— Намного меньше, чем мне бы хотелось. И почти ничего нового. Зато он хотя бы назвал имена тех, кто открывал Прорыв на Лазаревском: сам Милютин, покойный Меншиков, князь Павел Антонович Сумароков, — начал перечислять я, — его высокопревосходительство генерал Валуев. И некая графиня Ольга В. Итого пятеро — и двое уже мертвы.
— Трое, — поправил меня Геловани. — Увы.
— Что-что? — Я навострил уши. — Хотите сказать, что?..
— Полагаю, наш покойник не соврал — скорее ему просто еще не успели сообщить. Я и сам узнал всего час или два назад… Его высокопревосходительства Степана Петровича Валуева тоже больше нет среди живых. — Геловани сделал многозначительную паузу и закончил: — Застрелился.
— Застрелился? — переспросил я. — Или его тоже?..
— Нет-нет. Я все-таки склонен думать, что генерал свел счеты с жизнью вполне самостоятельно, — пояснил Геловани. — И перед этим оставил записку, в которой сознавался чуть ли не во всех смертных грехах разом. Не называя имен, конечно же.
Да уж. Дело и так изрядно закрутилось, а теперь и вовсе обретало презанятнейший вид. Неведомый колдун лично избавился от двух своих приспешников. И, вдобавок, еще и лишился третьего. Причем не рядового исполнителя