Читать интересную книгу Гелиополь - Эрнст Юнгер

Дорога поднималась вверх. Они сошли с коней, чтобы облегчить животным путь, и повели их за собой, держа за поводья. По левую руку появились предупредительные сигналы: они вступили на территорию, где под землею хранились государственные сокровища. Казначейство оказалось вторым ведомством, оставшимся на Пагосе и имевшим внутри него разветвленную подземную сеть, оно подчинялось исключительно Проконсулу. Проходы сюда преграждались встроенными в скалу редюитами и специально подобранной охраной. Эту службу несли резервные войсковые части, размещенные вокруг шале, а также курсанты Военной школы.

Казна была двойной и отвечала по своей структуре проведенной Регентом денежной реформе, которая, как все мероприятия тех дней, носила одновременно как консервативный, так и прогрессивный характер. Возвратом к старому было введение вновь в обращение золота как меры стоимости и покрытия эмиссии банкнот. Весь оборот денежной массы обеспечивался золотым запасом, находившимся под присмотром Горного советника. С момента открытия Фортунио и другими новых эльдорадо проще простого было поддерживать эти запасы на должной высоте, разумеется, получив на то «добро» Регента. К этому еще добавилась добыча золота из моря с помощью ауромагнитов.

На основе расчетов золотом заключались сделки по движимому и недвижимому имуществу; золото было мерой всему, что зовется товаром. Новой, прогрессивной стала энергетическая валюта: в основе ее лежали энергетические мощности, что позволяло выражать ее в цифрах и определять ее курс по отношению к золоту. Ее базой было второе валютное хранилище энергией, — сравнимый разве что с подземными кладовыми таких полезных ископаемых, как уголь и нефть. Только энергобассейн представлял собой не залежи, а постоянно функционирующие плутониевые мастерские. Урановый огонь, неограниченное применение которого Регент сделал своей прерогативой, выступал здесь в роли чисто финансовой и рабочей силы. Для пользования энергией была введена разменная монета специальной формы. Ее опускали в бесчисленные автоматы, подававшие в дома, служебные помещения и на транспортные средства энергетические мощности, которые можно было обратить в свет, силу, тепло, движение и любой другой вид технической службы. К этому добавлялось еще общее количество энергии, расходуемой всеми движущимися и недвижущимися машинами на суше, море и в воздухе, находившимися как в общественном, так и в личном пользовании. Энергия передавалась излучателями по ионизированным каналам и измерялась автоматами до того, как была израсходована потребителем. Производство энергии составляло социализированную отрасль экономики, золотое обращение — капиталистическую. В принципе обе они являлись аспектами одного и того же процесса. Товарное производство находилось практически полностью в руках частного сектора, свободу которого регулировал государственный сектор — производство энергии. Таким образом, экономическая структура, в зависимости от того, под каким углом ее рассматривать, носила явно государственный или явно свободно-рыночный характер. Это находило свое выражение, как уже было сказано, и в валюте тоже.

Что касается контроля, то первоначально было распределено так, что Проконсул осуществлял надзор за золотым запасом, а Ландфогт — за энергионом. Недавно, однако, в этой взаимодоговоренности произошли существенные изменения: охрана энергиона и обеспечение его функционирования перешли к войскам. Это было главной заслугой вновь приступившего к своим обязанностям Патрона. За одну ночь достиг он той цели, вокруг которой долгие годы кружил Нишлаг, ведя безуспешные переговоры. Тем самым Проконсул контролировал теперь и энергию. Ландфогт мог противопоставить этому только свою популярность и обратить ее в серьезном случае в реальную силу, вызвав беспорядки. Тщетно пытался он до сих пор добиться личного влияния на рабочий персонал энергиона, но Патрон отбирал его лично и с предельной тщательностью.

* * *

Они дошли до Мальпассо — темного мрачного ущелья, обставленного кипарисами и перерезавшего дорогу. Узкое и глубокое, оно уходило за гору и вело к Кампо-Санто Гелиополя — к третьему подземному сооружению внутри Пагоса, связанному с эпохой Великих огневых ударов.

Возникшая тогда урановая угроза подорвала доверие не только к надежности и прочности городов и человеческого жилья, она также разрушила и надежды на неприкосновенность могил как последнего пристанища на земле. Ведь могилы, по сути, начало и конец жизненных координат в системе универсума. И осознание этого приняло мощный размах перед надвинувшейся смертью.

Изменения в обрядах погребения фиксируют величайшие фазы в истории человечества, простая смена стилей по сравнению с этим эфемерное явление. До Великих огневых ударов мертвых захоранивали в земле, хотя уже начала расти секта тех, кто предпочитал сожжение. Только позднее в этом увидели знак надвигающейся эры уничтожения.

При виде разрушенных кладбищ, развороченных могил и расплавленных памятников поднялась новая волна паники. Оставшиеся в живых, выбравшись наверх из мрака подземелья, не нашли ни крестов, ни могильных камней. Земляной покров с травой и цветами — символ материнского лона отсутствовал. Обелисков — хранителей отцовского начала — тоже не было. Все выжег огонь.

Вот в те времена и заложили на Пагосе некрополь, в тверди скалы, превосходившей по надежности даже пирамиды. Обряд быстро прижился, стал повальным и оправдывал себя. С новой страстью вспыхнувшее желание обрести вечный покой согласно старому христианскому обычаю нашло здесь свое осуществление. Так ущелье в восточной части Пагоса стало местом великого паломничества мертвых. Вход в это царство был торжественным, белые скалы устремлялись, словно мраморные колонны или трубы органа, в такую высь, где пролетал только орел. Давно иссякшие ледниковые воды образовали в скале мощные монолиты. Словно самой природой созданные обелиски обрамляли вход в долину мертвых, торжественно простиравшуюся в глубь горы.

Обустроенные подъезды к могильникам позволяли проникнуть в необъятное царство, заселенное умершими, места захоронений которых напоминали соты мрачного улья. От часовен и наскальных церквей, в которых свершались траурные церемонии, разветвлялись дорожки к криптам и, конечно, колумбариям. В этом находили свое отражение вынужденная теснота и перенаселенность последних пристанищ на земле. Стены колумбария были выложены, словно мозаикой, мемориальными плитами с выгравированными на них именами и двумя датами. Небольшое углубление предназначалось для святой воды, часто там лежала веточка самшита. Узкий каменный бортик внизу был весь покрыт застывшим воском, капавшим на него со свечей, зажженных в память об умерших. На родительскую и в день поминовения усопших в подземных галереях царило оживление, словно в дни больших торжественных приемов.

Луций любил ходить в такие дни по улицам города мертвых, сиявшего тысячами поминальных огней. Вот когда становилось очевидным, у кого из этих тысяч умерших есть еще хоть одна душа, помнящая о нем: имя его освещало тогда пламя свечи. Залы некрополя в скале походили на своды огромной каменной библиотеки. Только названия на корешках были освещены. А за ними покоились книги жизни, забытые быстротечным временем, но не пропавшие для вечности. В обычные дни едва ли когда забредал посетитель в заброшенные склепы, дремавшие в скале. Молчание здесь казалось безмерным.

Не мерцала ни одна свеча, и только тоненький лучик света, словно нить Ариадны, вел по лабиринту, освещая эту резиденцию смерти своим отблеском, не имеющим тени.

Но однажды случалось так, что вдруг все менялось, — обнаруживалось, что личность давно умершего значительна сама по себе. И тогда сразу появлялось много света — словно сама скала воссияла ради него. Здесь были и такие галереи, в которых мертвые лежали по рангу, в том числе большой пантеон с великими блистательными именами — пустынный пышный зал с золотом, мрамором и множеством статуй. При нем находился также героон,[35] посвященный памяти павших героев, с саркофагами известных и останками неизвестных воинов и почетным залом, украшенным трофеями. Среди прочего упоминания достойны еще места захоронения членов Орденов и конгрегации монашеских общин, сиротских приютов и ночлежек, а также братские могилы неизвестных, погибших во время великих пожаров и наводнений.

Огненные смерчи вызвали наряду с массовой паникой еще и особые формы поклонения смерти. Подобные явления наблюдаются всегда, когда в стране начинается поголовный мор. При разрушительном опустошении восточных провинций Германского рейха впервые столкнулись с эпидемией самоубийств. Они повторялись в чересполосице катастроф и политических преследований и даже при возникновении нигилистических слухов. Вскоре как результат душевного томления в ожидании смерти расцвели многочисленные секты, такие, как «Птица Феникс», «Новораскольники» или «Маков цвет», цель которых состояла в облегчении и идеализации перехода в загробный мир. В некоторых местах, например на Кеосе, они даже пользовались поддержкой со стороны государства и были по восстановлении порядка упразднены Регентом. С тех пор даже их склепы опечатали. Ходили слухи, что там хранятся картины и скульптуры более вольного и скабрезного содержания, чем изображения на этрусских саркофагах. Сохранились даже легенды о тех сатурналиях, которые праздновались в этих местах. Подробности о том можно было найти в маленьком эссе Фортунио, взломавшего запретные сургучные печати и спускавшегося в склепы.