Читать интересную книгу Всё взять и смыться - Валентина Демьянова

- Хорош! Уходим!

Второй молча подчинился, схватил канистру и побежал прочь. Тот же, что отдавал команду, остался. Вытащил из кармана носовой платок, поджег его и бросил на капот. Голубое пламя резво побежало во все стороны, в миг охватило весь корпус и машина заполыхала. Парень отскочил на безопасное расстояние, посмотрел через плечо и бросился вслед за товарищем. В тот же миг услыхала я, как в стороне заработал двигатель. Что за машина, в каком направлении уехала, за деревьями видно не было, да я и внимания не обращала, потому как дверь горящей машины вдруг распахнулась и на траву вывалилась женщина. Ну, тут я совсем голову потеряла! Сама не помню, как бросилась к ней, подхватила под руки и прочь поволокла. И откуда только силы у меня, старой, взялись?

А женщиной этой, милая, ты была! И такая ты была слабая, что одной тебе никогда б не справиться, да видно Господь берег тебя, раз меня на помощь послал. Тебе, считай, повезло, ведь кроме меня по этим чащобам никто не лазит, так что ты вполне могла там проваляться без сознания несколько дней да и помереть. Если бы, конечно, уцелела при взрыве.

Отползли мы в сторону совместными усилиями, а тут и бак рванул. Машина полыхает, я возле тебя стою и что делать не знаю. У тебя сил хватило только, чтобы из машины выброситься, да с моей помощью в сторону отползти. После ты сознание потеряла, я рядом топчусь и на тебя гляжу. Ясно, что своим ходом ты до деревни не доберешься, мне в одиночку тебя не дотащить, значит нужна подмога. Постояла, поглядела, поняла, что в себя ты приходить не собираешься, да и потрусила в деревню.

Говоря по справедливости, это давно уж и не деревня, а только воспоминание о ней. Она и раньше-то была не больно большой и процветающей из-за удаленности от районного центра, а теперь в ней и вовсе осталось только три жилых дома. Один мне принадлежит, два других занимают такие же, как я, старухи. Остальные дома стоят заколоченными и не рухнули до сих пор только потому, что сложены из вековых деревьев и клали их в свое время на совесть. Мы все одинокие, сродственников у нас не осталось, районному начальству до нас дела нет и надеяться мы можем только на себя. Кормимся с огородов, которые распахиваем с помощью старого полуслепого мерина Васьки, а потом совместно обрабатываем. Кроме Васьки держим десять ангорских коз. Они нам дают не только молоко, но и пух, из которого долгими зимними вечерами вяжем носки да кофты. Эти самые кофты, милая, чудесным образом спасают наши старые спины от ломоты и ревматизма. А если какая из нас все же захворает, тут уж за дело принимаюсь я. Что и говорить, живем мы бедно, праздник наступает, когда в деревню приезжают больные. В такие дни мы собираемся в моей избе, лакомимся городской ветчинкой, сырком, пьем чай с конфетами да закусываем пряниками. Ну, да к тебе это прямого касательства не имеет и потому слушать не интересно. Это я по стариковской привычке так длинно рассказываю, что б тебе понятнее было.

В помощь позвала Гликерию. Она всего на шесть годков старше меня самой и потому считается у нас молодой. Вместе мы запрягли мерина в телегу и погнали в лес. Ты лежала на том же месте, где я тебя и оставила. Когда мы тебя поднять пытались, открыла глаза и даже с нашей помощью смогла взгромоздиться на телегу. Домой добирались долго, мы старалась ехать осторожно, чтобы не растрясти тебя. В избу ты тоже сама зашла, хотя взгляд у тебя был такой, что трудно сказать, понимала ли ты, что происходит. Мы тебя раздели, уложили на кровать и тут ты снова потеряла сознание. Да, оно и не удивительно. На голове-то у тебя рана! Врать попусту не буду и не скажу, что глубокая... Нет, от этого Господь миловал. Только кожа рассечена, да, похоже, сотрясение мозга имеется. Сдается мне, тебя сначала ударили, потом затолкали в машину и повезли в лес умирать.

Уж почитай вторые сутки пошли, как мы тебя сюда доставили, а ты никак в себя толком не придешь, милая. То откроешь глазоньки, то опять в беспамятство впадешь. Я за тобой ухаживаю, а толку-чуть! Я уж и отварами поила, и компрессы на голову клала, и молитвы за исциление читала, а ничего не помогает. Но, наконец, услышал, таки, Всевышний, мои молитвы, оклемалась ты.

Я смотрела в потолок, слушала Глашу и молчала.

Она пронзительно глянула на меня глубоко запавшими глазами и спросила:

- Понимаешь ли, что я говорю?

- Понимаю. - прошептала я.

- А помнишь ли, что с тобой приключилось?

- Ничего не помню. - прошелестела я в ответ и заплакала.

В последующие дни Глаша много раз возвращалась к происшествию в лесу, надеялась, что её рассказы произведут на меня впечатление и заставят вспомнить хоть что-нибудь. Но этим надеждам не суждено было сбыться, память не хотела возвращаться и мое прошлое оставалось для нас за семью печатями. Как только Глаша поняла это, она оставила свои попытки и принялась лечить меня. Я оказалась женщиной физически крепкой, на поправку пошла быстро и через неделю пришла в норму, если, конечно, не принимать во внимание полное отсутствие памяти. Только став на ноги, я сразу засобиралась в город. Как ни отговаривала меня Глаша, как не стращала всякими опасностями, я твердо стояла на своем. А потом горько пожалела об этом. В первый же вечер ко мне явился человек и попытался меня убить...

За все время, что я сбивчиво излагала эти события, толстяк ни разу меня не перебил, а вот улыбчивый парень возбужденно ерзал на стуле и время от времени тихо восклицал:

- Во дает! Ни хрена себе! Ну, бляха-муха!

Кстати, звали его Степаном, а откликался он на кличку "Щегол". Толстяк именовался Павлом Ивановичем. Но все это я узнала позднее, в тот момент оба они были для меня безимянны. Но странное дело, впервые за последнее время я почувствовала, что нахожусь среди близких мне люди, ощутила прилив необыкновенной радости от этого и поверила им безоговорочно. Больше я была не одна, я нашла своих друзей и они помогут мне! Даже малосимпатичная внешность Павла Ивановича перестала мне казаться таковой, теперь я видела только умный взгляд, слышала только доброжелательный голос.

Наконец, я закончила и спросила:

- Теперь понимаете, почему на Ваше требование рассказать все, я не могла ничего ответить?

Павел Иванович кивнул и задумчиво сказал:

- Теперь кое-что становится ясно.

- Ну, так расскажите мне все. Объясните, что же проиходит. Я устала от неизвестности. Все так непонятно. Вот, например, паспорт. Вы зовете меня Анной. Я и сама так назвалась однажды. А паспорт у меня на имя Альбины.

- Да. Паспорт.. - задумчиво протянул толстяк. - Тут нужно начинать с начала.

- Ну, так начните! - взорвалась я.

Он моей вспышки не заметил или сделал вид, что не заметил. Во всяком случае, вида не показал и остался совершенно спокоен:

- Как я тебе уже сказал, я эксперт по предметам искусства. А ты и Степан-мои помощники. Конечно, роли у вас разные, но мы трое - одна команда, работаем вместе давно, дружно и очень успешно. Наш бизнес приносит нам хорошие деньги и мы не бедствуем. Вот ты, например, смогла купить себе квартиру. Одеваешься в дорогих магазинах, имеешь машину и ни в чем себе не отказываешь. Степан живет скромнее, но это потому, что все деньги на девок тратит. Он у нас Дон Жуан.

- А вы?

- Ну, что я? Я уже старик, мне много не надо. У меня только одна страсть, ею и живу. Я коллекционер, собираю произведения искусства. Приобрету желанную картину-и счастлив.

Я окинула взглядом комнату и не увидела на стенах ни одной картины.

Он перехватил мой взгляд и усмехнулся.

- Это не мой дом. Квартира чужая. На время сняли. Будем здесь жить, пока одно дельце не провернем.

- А на самом деле, где живете?

Он пожал плечами:

- Как это, где? В Москве. Мы все трое там живем, а сюда приехали по делам. В гостинице светиться не хотелось, вот и сняли эту халупу.

- А что за дело?

- Сейчас и до этого дойдем! Дело не простое, оно нам уже много денег стоило. Причем, заметь, я выкладывал их из собственного кармана. Потому я так и нервничал, когда с тобой говорил. Может я был груб, так ты не обижайся, не со зла.

Я понимающе кивнула и он продолжал:

- В этом городе проживает один господин, который владеет очень интересной картиной. Он не коллекционер, искусством не интересуется, в картинах ничего не понимает и эту купил в Москве по случаю. А в столице имеется другой господин, который просто мечтает иметь это полотно у себя. Он готов заплатить за него значительную сумму. Картина сама по себе стоит мало, её художественная ценность сомнительна, но тут есть нюанс... Тот московский господин считает эту картину семейной реликвией, утерянной в революцию. За последние годы он здорово разбогател и им завладела идея собрать у себя все вещи, которые когда-то были реквизированы у его семьи. За картиной он охотился давно и почти получил её, как вдруг, совершенно неожиданно она попала в руки нынешнего владельца. Тот увез её в этот захолустный городок и московскому меценату пришлось начинать все сначала.