– Кто такая Лидия Сергеевна?
– Её жена, Эмин Ибн Хосе Заде, – растолковал Али Шах. – И Зухраб Фазиливич её поздравляль, и сам Фазиль пель, как соловей, да, на его юбилей! – Мамиз ещё долго рассказывал о пышном банкете в честь дня рождения Эмина Хосе, но Аврора уж более не слушала его – в её голове крутилась одна-единственная навязчивая мысль: «Он не в отцы – он в дедушки мне годится! Какой кошмар!»
От этого нового знания героиня наша пришла в тихий ужас.
* * *
Долго тянулись первые полтора года службы Авроры в посольстве. Нетвёрдым её положение было и дома: Геня едва ли не каждый день грозился переехать жить под родную крышу. Не всё у него ладилось с Ириной Стекловой – слишком уж ветреной, по словам Кошелева, оказалась мать его ребёнка. Больно уж любила она повеселиться – обожала застолья, банкеты, гулянки, а главное (что больше всего приводило Геню в бешенство) – неравнодушна она была к мужчинам, самым разнообразным – низеньким, толстеньким, лысеньким, тощеньким – любым.
– Приду я скоро, маманя! – частенько говаривал Кошелев, забегая домой.
– А что же, и приходи! И приходи! – радовалась маманя.
– Вернуться-то я, мамань, конечно, вернусь... Только, боюсь, тесновато нам тут всем будет, – Геня не просто намекал, что сестра с племянницей в их с Зинаидой Матвеевной квартире лишние. Нередко он говорил это открыто, спрашивая, когда же Аврора наконец получит свою долгожданную квартиру, и получит ли вообще.
Одним словом, Аврора существовала (именно существовала!) как на пороховой бочке, мечтая лишь об одном – о долгожданной, свободной жизни, в которой никто ей будет не указ, в которой она станет сама себе хозяйка. Естественно, это её желание самым тесным образом было связано с получением ордера на новую жилплощадь.
Все эти полтора года её успокаивали и радовали следующие мысли: «Наконец-то, наконец-то я стану независимой! Аришка пойдёт в школу... На продлёнку её отдам. Ходят же дети на продлёнку! Пусть в коллектив вливается! Нельзя всю жизнь за бабкину юбку держаться!» Но суждено ли осуществиться её мечтам и чаяниям? В жизни порой происходит совсем не то, чего мы так жаждали, в чём ничуть не сомневались, а вовсе наоборот.
А Ариша, надо сказать, не просто держалась за юбку Зинаиды Матвеевны – похоже, она вцепилась в неё мёртвой хваткой на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, и Гаврилова не собиралась никуда отпускать любимую внучку. Когда Арине исполнилось семь лет и Аврора хотела было пристроить девочку в близлежащую школу, Зинаида Матвеевна встала посреди кухни и, подперев свои аппетитные бёдра сильными короткими пальцами с подстриженными под корень розовыми, не знающими лака и дурного влияния табака ногтями, прокричала довольно базарно:
– Это что ж такое получается?! Дитю только семь лет стукнуло, так сразу от него и избавляться! Да? Всё детство портить?! Не позволю робёнка обижать! – самоотверженно взревела Зинаида Матвеевна и, дабы на деле доказать свою любовь к Арине, хватанула ворот своего уже ветхого ситцевого рыжего с зелёными мелкими колокольчиками халата – мол, давайте, стреляйте в мою комсомольскую грудь, ничего я не боюсь, на любые жертвы ради внучки пойду! Послышался треск оторвавшейся планки её халата – треск неприличный, непристойный, похабный даже, вызывающий самые что ни на есть неприятные ассоциации. – Не позволю, и всё тут! Нечего девочку трогать!
– Мама! Ты в своём уме?! – вспылила тогда Аврора. – Она ведь не будет всю жизнь с тобой за ручку ходить! Ей учиться надо!
– Знаешь что! – напористо воскликнула Зинаида Матвеевна. – Вот взять, к примеру, меня! – и тут лицо её приобрело архисерьёзное выражение. – Училась я, училась! Училась я, училась! И три класса школы окончила, – принялась перечислять Гаврилова, загибая коротенькие свои персты так эмоционально, что Аврора решила: «Она сейчас себе все пальцы переломает!» – И грамоте в ликбезе обучалась, – Зинаида Матвеевна не без чувства самоуважения с силой загнула безымянный палец правой руки. – Обучалась! Потом в этой самой... Ну как её?! В вечерней школе аттестат о среднем образовании получила, – совсем уж возгордилась она, сгибая средний перст. – После чего поступила в бухгалтерский техникум и его тоже окончила, как полагается, – Гаврилова буквально захлёбывалась от собственной значимости и важности – в тот момент она чувствовала себя ни больше ни меньше – Михайло Ломоносовым, который без денег отправился в Москву пешком, с обозом мороженой рыбы, в силу страстной, загоревшейся в его сердце жажды к знаниям. Но меньше чем за минуту настроение Гавриловой на сто восемьдесят градусов повернулось – так, что она уж не чувствовала более себя «строительницей» русской культуры, гениальной русской учёной едва ли не во всех отраслях знаний. Она ощущала себя фонвизинским недорослем, что, надо заметить, ей было намного ближе. – А что толку?! – воскликнула она, хлопнув себя по толстенным ляжкам, которыми гордилась всю свою жизнь. – Что толку? Хоть и училась столько, а много кой-чего ещё не понимаю. Так и помру, наверное, потому как грамотность мала, да и знаний нет! – всхлипнула она и продолжала твёрдым, если не сказать настырным, властным тоном: – Не отдам Ариночку в школу в этом году! Хоть режь ты меня, Аврорка! Не отдам, и всё! Она ещё маленькая, организм у неё слабенький, а в школах одни сплошные инфекции, вши да глисты! Ты что, дочь хочешь уморить?! Хочешь мою девочку угробить?! Не выйдет! Так и знай, Аврорка! Не выйдет! – высказалась Зинаида Матвеевна и, поджав губы, стала пристёгивать булавкой оторванную в порыве праведного гнева полочку к белому хлопковому лифчику.
– Мам! Нет! Ну честное слово! Ты какая-то странная! Все дети в семь лет в школу идут. Чем наша-то хуже?
– Наша – лучше, – отрезала Гаврилова. – И потом, ей совсем недавно семь исполнилось, пускай ещё погуляет.
– Больше полугода назад ей семь исполнилось! – не сдавалась Аврора. – Мама! Ты портишь ребёнка!
– Конечно! – прицепив драный лоскут к бретельке бюстгальтера, самоуничижительно прокричала Зинаида Матвеевна. – Мать – дура! Мать – недалёкая! Тёмная женщина! Конечно! Мы ведь в институтах не училась!
– Да при чём тут это? – удивилась Аврора.
– А при том! – упрямо сказала Гаврилова. – Не буду я больше с тобой спорить! Ты вон, у робёнка-то спроси! Спроси, хочет она в школу? Ежели хочет, так пускай идёт – препятствовать не стану, – высказалась она и, по обыкновению, надула щёки от обиды, что дочь не понимает её тонкого душевного устройства.
– Ариша, собирайся, пойдём в школу записываться, – ласково сказала Аврора и принялась расписывать положительные стороны сего учебного заведения: – Научишься писать – будешь буковки красивые выводить в тетрадке, циферки складывать, рисовать... А я тебе ранец куплю и самое красивое форменное платье с плиссированной юбочкой, с беленьким кружевным воротничком!