Читать интересную книгу Год - тринадцать месяцев (сборник) - Анатолий Емельянов

— А вам нравится здесь работать? Не тянет в город? Ведь при вашем уровне!..

— Нет, — живо ответила она. — Я работала и в городской школе. Должна сказать, что здесь интереснее, у детей проявляется большой интерес к знаниям, чем в городе.

— Любопытное и глубокое наблюдение, — похвалил Алексей Петрович.

— Да, да и не спорьте! А родилась я в Шумерлях.

— Можно сказать, горожанка, а предпочла жить и работать в деревне. Что-то в народническом духе.

— А хотя бы и так! — с вызовом отпарировала она.

— Молодец! Ну просто молодец! — похвалил он. — И вот мой племянник Демьян — тоже молодец.

За столом уже было шумно, говорили наперебой, не слушая друг друга, а когда запустили магнитофон, то сестра Урик и зять Афанасий поднялись из-за стола. Пора было и ему освобождать место. Но в голове уже играло вино, и он остался сидеть за столом. Сидел, слушал разговорчивую Тамару Васильевну, но совершенно не вникал в ее рассуждения, сам что-то говорил, пытался шутить, так что Тамара Васильевна заливалась веселым смехом. А когда стали расходиться, он пошел провожать ее и сказал такую пошлость, от которой покраснел, как свекла.

— Томочка, — сказал он, — вы подарили мне такой прекрасный вечер, что я век не забуду.

Хорошо, что было темно. А она все приняла за чистую монету.

— Да что вы, — сказала она смущенно. — Я тоже…

Он не стал допытываться, что она хотела сказать, шел молча. Над садом взошла большая багровая луна, и в том месте, где она всходила, стояло какое-то мрачное, дымное зарево.

— Как пожар, — оказала Тамара. — Я так боюсь пожаров!..

Он промолчал.

А жила она, оказывается, в том самом двухквартирном школьном доме, в котором во время войны жили эвакуированные из Москвы две семьи.

— Вот я живу здесь, — и она показала пальчиком на темные окна.

Пропало то застольное оживление, при котором можно было говорить о чем угодно, и все было бы уместно, даже самые рискованные игривые намеки. Алексею Петровичу с трудом давалось всякое слово, поскорее хотелось остаться одному, лечь на свою узкую железную койку в беседке, закрыть глаза, а стоит закрыть глаза, как тебя понесет неведомым, но сильным течением памяти в прошлое, где еще живой Игорь, да и Дина тоже, и вся жизнь так прекрасна!..

— Если хотите попить чайку… — сказала она сдавленным от волнения голосом.

Он подавил невольную улыбку, сунул руки в карман и сказал:

— Поздно, у вас завтра первые уроки, вам надо хорошенько выспаться. Первое сентября — это очень важный день, верно?

— Да, — тихо сказала она.

— Отдыхайте. — И он пожал ее пухлый локоток, повернулся и медленно пошел прочь.

Утром опять его разбудило радио.

— Хотите опозориться беготней по лавкам-магазинам? — гремел строгий голос, который показался ему знакомым. — Целыми ящиками покупаете макароны! А того не знаете, что эти продукты нельзя долго хранить, макарон покрывается плесенью, в нем заводятся всякие жуки. Вот к чему может привести жадность. Но пора бы знать, все ведь грамотные, газеты читаете, засуха засухой, а государство никого еще в беде не оставляло. Я только что вернулся из Москвы, был в одном подмосковном колхозе, и могу доложить, что там никто ящиками макароны не покупает. А у нас вот находятся некоторые, бросают работу и едут в Шумерлю или в Чебоксары!..

Конечно, это был сам Сетнер, председатель, только он мог так говорить, так обличать своих односельчан. Оказывается, приехал. Приехал, наверное, вчера вечером.

— Некоторые начали таскать с поля солому, — продолжал Сетнер Осипович в динамике. — Правление опять предупреждает: если попадетесь, дополнительная оплата пропадет вся. Вы думаете, что ваша скотина зимой останется без корма? И нынче, несмотря на трудные погодные условия, дадим зерна, как и в прошлом году, и соломы. Сегодня бригадиры выделят лошадей для возки листьев из лесу, так что имейте в виду. Кто поедет в лес, чтобы с собой не брать ни спичек, ни папирос. Напоминаю еще раз: в такую жару и сушь дом — полено, а деревня — поленница дров. И сами остерегайтесь огня-пожара, а за детьми особо смотрите. Вор ограбит — что-нибудь да оставит, а пожар ничего не оставит. Понятно?

Тут, видно, Сетнер решил передохнуть и попить водички, как это делают ораторы, потому что в динамике щелкнуло, зашуршало и раздалась музыка.

Мы проехали поля,Мы проехали поля,Через полюшко пшеницы…

Голос у певца был домашний, приблизительный, должно быть, записали на магнитофон свою самодеятельность, а теперь по утрам прокручивают, радуют шигалинцев. Когда песня закончилась, снова возник голос Сетнера Осиповича.

— Товарищи! Напоминать часто — это нехорошо, но все еще есть люди, которые вынуждают вспоминать некоторые плохие слова. Вот Хелип Яндараев. Сколько раз мы говорили ему, чтобы он бросил пить, и на собраниях, и лично члены правления вели с ним беседы. Но ему все как об стенку горох. За гулянку во время жатвы юн уже лишил себя дополнительной оплаты. Так ему этого мало, он продолжает свое и сейчас уже сторожит лавку, когда все добрые люди идут на работу.

В динамике опять шипит, потрескивает — и начинается другая песня.

А голова после вчерашнего застолья болела, ломило все кости, так что вставать не было никаких сил. Алексей Петрович выключил репродуктор, хрипевший старыми песнями, и повернулся на другой бок. Значит, приехал Сетнер, подумал он и слабо улыбнулся, воображая его возле микрофона. «Некоторые плохие слова…» Оратор! За все он тут отвечает: и за Хелипа, и за урожай, и за нетелей… Председатель колхоза, голова, первый ответчик, как в семье — отец, старший брат…

А свои заботы казались так далеки!.. К тому же они в воображении освободились от той суеты, которая отнимает половину драгоценного времени, так что Алексей Петрович почувствовал нечто вроде нежной тоски к своему заводу, к разукрашенным въездным воротам, к гулким цехам, к шумным летучкам, к прохладным широким коридорам заводоуправления, где на лестничных площадках нестерпимо пахнет табачным дымом. Он повернулся на другой бок, но и на этом боку было не лучше: отчего-то вообразилась начальник планового отдела Людмила Тимофеевна, дама молодая, с пышными формами и откровенным подобострастием в красивых лукавых глазах…

Но все эти сны наяву разрушил Дима. Оказывается, они с Лидой ждут его завтракать! Волей-неволей пришлось подниматься.

Стол был накрыт в просторной кухне. Нигде никаких следов вчерашнего застолья, все чисто, все прибрано и вымыто, как будто здесь вчера не жарили и не пекли целый день. На распахнутом окне свежий утренний воздух парусом надувает легкую тюлевую штору. Можно подумать, что в доме всю ночь работали добросовестные домработницы.

И опять надо было есть: в красивой рыбнице из цветного красивого стекла лежала аппетитная толстая селедка, в особой тарелочке — кругляш только что спахтанного масла. Масло источало удивительный тонкий запах, от которого Алексей Петрович уже и отвык. Наверное, принесла сестра, нарочно сбила масла для брата и принесла к завтраку. Бутылка сухого вина «Медвежья кровь», помидоры, такие налитые, надутые, словно вот-вот треснут и брызнут соком. А в самом свежем воздухе плавал тонкий запах пельменей и тушеного мяса.

В кухню спустился Дима — в белой рубашке с галстуком, в отутюженных брюках. Да, ведь сегодня первое сентября, первый день занятий в школе, день первого звонка, линейка — и все такое. Лида тоже успела причесаться, и Алексей Петрович видел, что стоит ей сбросить широкий красный передник с белой каймой понизу, как из заботливой хозяйки, занятой приготовлением завтрака, она превратится в строгую учительницу, перед которой будут благоговеть не только первоклашки, но и их родители. Как это у них все просто и красиво получается! И громадный дом, и ребенок, и сад-огород, а вот оделись, причесались — и не то что кухней не пахнет от них, а даже и не подумаешь, что они чем-нибудь и занимаются, помимо высших педагогических материй.

— Ну и как? — спросил Дима с той снисходительной и лукавой улыбочкой, с которой обычно спрашивают мужчины друг у друга после веселого гуляния, разумея под этим «ну, как?» ту завершающую, интимную часть вечера.

Он сразу понял вопрос племянника, но этот фривольный тон не понравился ему. К тому же Дима своим вопросом как-то сразу уронил себя с той высоты, куда его только что вознес сам Алексей Петрович. Оказывается, несмотря на отутюженные брюки, роскошный дом и хрусталь, Дима оставался все таким же простоватым, невоспитанным парнем. И, чтобы скрыть свое огорчение и отвести всякие возможные разговоры на эти темы, Алексей Петрович сказал серьезно:

— Поздравляю вас обоих с началом нового учебного года.

Но ни Дима, ни Лида не захотели принимать такого тона. С лукавыми улыбочками они ждали, как он скажет о том, что их прежде всего сейчас волновало и составляло главную прелесть нынешнего утра: Тамара Васильевна, Тамара!.. Судя по всему, они воображали бог знает что.