в области, при мирных условиях не менее 20-ти батальонов»[419]. Только в 1887 году кавказское руководство решилось сократить общее количество нестроевых нижних чинов и Чири-Юртовскую команду[420]. В Ведено продолжала службу рота пехоты. В конце лета или в начале осени из 12 полевых и горных орудий за слободой производились стрельбы боевыми снарядами, главным образом для того, чтобы «…чеченцы не забывали, что у русских и в горах есть „зелёная арба“ (пушка)»[421].
В 1876 году вышел приказ «Об усилении состава областных и уездных полицейских учреждений Терской и Кубанской области». По этому закону на усиление полицейских учреждений Терскому областному руководству ежегодно выделялось 4160 руб. (из государственной казны 3585 руб., из доходов Терского казачьего войска 1195 руб.). Для сравнения, Кубанской области ежегодно выделялось только 1040 рублей[422]. Обвиняя горские народы в «грабежах» и «хищничествах», руководство пыталось получить дополнительные средства из казны и дать моральное оправдание своим карательным действиям. Но такой тактический приём был малоубедительным. Он вызывал сомнения даже у некоторых правительственных лиц.
После присоединения народов Северного Кавказа к России, царское правительство, достаточно укрепив свои позиции, приступило к установлению колониального режима, к превращению присоединившихся к России районов в колонии[423]. После падения Шамиля в Чеченском округе было введено телесное наказание за самые незначительные преступления. За горцами не признавалось никаких прав. Граф Евдокимов, желая удалить туземное население от Военно-Грузинской дороги и Владикавказа, счёл нужным заселить верховье реки Сунжи казаками[424]. В 1876 году в Терской области насчитывалось 375 676 горцев (61, 2 %); 129 651 (21 %) казаков. В области в это время проходили службу 29 070 военных (4, 7 %) регулярных и иррегулярных (строевых) войск[425]. В 1887 году количество регулярных войск составило 24 тыс. человек. Горское население насчитывало 63, 3 %, а казачье 21, 6 % от всего состава жителей Терской области[426].
3. Военно-народное управление
Создавая в Кавказском крае наместничество, так называемое военно-народное управление, не разрешая населению иметь земства, не
предоставляя Кавказу прав иметь общеимперские судебные органы, ограничивая деятельность городских управ, правительство по существу не управляло Кавказским краем, а продолжало вести себя здесь как в недавно завоёванной стране. Лишая народности Кавказа законных прав в области местного самоуправления, правительство ставило эти народное-ти в исключительное положение неполноправных граждан страны…[427]. Анализ так называемого «военно-народного» управления представляет
для нашего исследования особый интерес, так как именно оно должно было, по мнению целого ряда влиятельных российских политиков середины XIX века, заложить основы политической стабильности на Северном Кавказе, предотвратить распространение шариата и основанного на нём движения мюридизма, как наиболее серьёзной опасности для российского владычества на Кавказе, создать постепенно в регионе условия для распространения общероссийской правовой системы и «насаждения русской гражданственности» в сознании горцев[428]. За понятием «военно-народное» управление во второй половине XIX века закрепилось два значения: особой, отличной от общеимперской системы административных органов по управлению горцами Кавказа и принципа управления «туземными» племенами. Сущность этой судебно-административной системы довольно точно и кратко охарактеризовал наместник Кавказа генерал-адъютант граф И.И. Воронцов-Дашков: «Система военно-народного управления, созданная на Кавказе в период борьбы русских войск с местными горцами, — основана на сосредоточении административной власти в руках отдельных офицеров, под высшим руководством главнокомандующего Кавказской армии и на предоставлении населению во внутренних делах ведаться по своим адатам». При этом допускалось привлечение в низшую администрацию и суд «местного, отчасти выборного элемента»[429]. Главные черты военно-народного управления: 1) Единоначалие; 2) Возможность быстрого перемещения и призыва войск; 3) Народный суд[430].
Как правило, активное воплощение в управленческой практике на Северном Кавказе принципов «военно-народного» управления связывается с именами наместников Кавказа М.С. Воронцова (1844–1854) и А.И. Барятинского (1856–1862). Хотя, по мнению кавказского историка, начальника военно-исторического отдела штаба Кавказского военного округа С.Эсадзе, опиравшегося в своих исследованиях на богатый фактический архивный материал «…творца этой системы трудно определить, так как она создавалась во время военных действий и под влиянием военной обстановки»[431]. Действительно, идея создания системы «военно-народного» управления не возникла в одночасье в коридорах кавказских или центральных властей. Военно-народное управление создавалось под влиянием обстоятельств, не терпящих отлагательства, ещё в ходе многолетней Кавказской войны. Несомненно, элементы военно-народного управления внедрялись с самого начала войны и постепенно укоренялись в виде распоряжений военных начальников, в руках которых сосредотачивалась обыкновенно и гражданская власть.
С завершением Кавказской войны назрела необходимость изменить структуру управления краем, которая до этого строилась не по принципу отдельных административных единиц, а подразделялась на территориальные районы военных действий отрядов Кавказской армии (Правое крыло, Левое крыло и т. д.). Возникла необходимость в создании самостоятельных административных единиц (область, наибство) военно-народного управления и центральных учреждений для руководства и регулирования управления поданными[432].
В специальной исторической литературе вопрос о генезисе, становлении и развитии военно-народного управления остаётся малоизученным. Происхождение этой формы правления, вероятно, связано с воеводской системой, претерпевшей соответствующую трансформацию. Обращает на себя внимание тот факт, что она фиксируется, как правило, на окраинных территориях, присоединённых в результате военных действий. Система военно-народного управления присутствовала в Средней Азии и Казахстане. Несомненно, она имела здесь некоторую специфику. В отличии от Кавказа, где этот термин соотносился в основном с горскими народами, здесь он распространялся преимущественно на кочевое население. Однако сущность этого понятия определялась его ведущим смысловым компонентом, выражавшим объединение функций военной и гражданской власти. Кроме того, в нём отразилось и сохранение традиций местных «народных органов». Под «народными органами» имелось в виду управление по старинным родоплеменным обычаям, базировавшимся на «народных» выборных началах, а также судопроизводство по написанным законам и шариатским нормам.
Рассматриваемая форма административного управления имела свои подвиды. Своеобразным вариантом являлась кантональная система в Башкирии, введённая в конце XVIII в. для перевода служилых башкир и мещеряков в военное сословие. Немалую роль в её зарождении сыграло стремление царских властей ослабить накал социального напряжения в Приуралье. Прежде всего надо было сбить волну перманентных восстаний башкир, наивысшей точкой которых стало участие их в пугачёвском движении 1773–1775 гг. Согласно Указу от 10 апреля 1798 г. создаётся 11 башкирских и 6 мещерякских кантонов. Эта система, призванная также пополнить малочисленный состав оренбургских и уральских казаков, просуществовала до 1865 года[433].
Военно-комендантская система преимущественно служила формой административного устройства на переходном этапе от временного к стационарному управлению, и поэтому ей был присущ ряд существенных недостатков. Главным образом это выражалось в отсутствии твёрдо установленных правил судопроизводства, норм сбора налогов и контроля за деятельностью администрации. Применительно к Северному Кавказу XIX века военно-окружная система выступала как