Читать интересную книгу Вне закона - Дональд Уэйстлейк

Джуд поставила кассету с фильмом «101 далматинец» на стареньком видике, который давным-давно не мешало бы поменять. (Если верить Джуд, она переросла уже целую тысячу видиков!) Это было кино для детей старшего возраста, все мы его уже видели, а вот Кукурузная Дева не видела никогда. Она сидела на полу перед телевизором, скрестив ноги, лопала мороженое из миски, что стояла у нее на коленях. Мы давно уже прикончили свое мороженое и ждали ее, и Джуд спросила, может, она хочет добавки. Кукурузная Дева поколебалась секунду, а потом ответила: «Да, спасибо».

И всем нам досталось еще по одной порции ванильного мороженого. Но оно немного отличалось от того, что получила Кукурузная Дева!

Глаза у нее сияли, вид был самый счастливый. Потому что мы были ее подругами. Надо же, шестиклассница, а в подругах у нее восьмиклассницы. И ее пригласили в гости к самой Джуд Трейерн.

Джуд уже давно обхаживала ее в школе. Приветливо улыбалась, здоровалась. У Джуд была особая манера смотреть на человека. Уставится взглядом кобры, и ты просто не в силах отвести глаз. Это и пугало, и одновременно почему-то возбуждало.

В магазин «Севн-илевн» она зашла купить колы и пакетик орешков. Шла из школы домой и понятия не имела, что двое наших топают за ней по пятам, а одна девочка даже забежала вперед и ждала. Увидев Джуд, она улыбнулась. Еще бы, ведь та всегда была приветлива с ней. Джуд спросила, где ее мамочка, и Кукурузная Дева ответила, что мама работает медсестрой в больнице, в Найаке, что через реку, и придет сегодня поздно.

А потом засмеялась и добавила, что мамочка не любит, когда она покупает еду на улице. Но ведь мама никогда не узнает, верно?..

— …Жертвоприношение Кукурузной Девы — это ритуал индейцев племени онигара, так объяснила нам Джуд. В школе мы изучали предмет под названием «Коренные американцы», но почему-то об индейцах племени онигара там не упоминалось. Джуд говорила, что все они вымерли еще лет двести назад. И что перебили онигара ирокезы. Всегда выживает сильнейший.

Кукурузная Дева будет нашим секретом. Мы сразу поняли: это будет самый главный и ценный из наших секретов.

Джуд и Кукурузная Дева шли впереди. Дениз и Анита — следом за ними. А мы, остальные, прятались на задворках магазина среди мусорных контейнеров. Пришлось потом догонять их бегом.

Джуд спросила, не хочет ли Кукурузная Дева зайти к ней в дом, в гости, и та сказала: «Да, но только ненадолго». Джуд сказала, что до дома рукой подать. Джуд притворилась, будто не знает, где живет Кукурузная Дева (но мы-то знали — в жалком домишке на углу Пятнадцатой и Ван-Бюрен), и ходу до этого дома отсюда минут десять, не больше.

Шли мы задами. Чтоб никто не видел. Старая миссис Трейерн наверняка сидит за телевизором у себя в комнате и ничего не заметит.

А если даже что и увидит, тоже ничего страшного — зрение у нее совсем никудышное.

Гостевое крыло — самая новая часть дома. Окна там выходят на бассейн. Но сам бассейн закрыт брезентом, и Джуд говорила, что давным-давно уже в нем не купается. Сама она помнила, как еще совсем маленькой барахталась с краю, в лягушатнике, но когда это было…

И еще, по словам Джуд, в гостевом крыле никто сроду не жил. Вообще большая часть помещений дома так никогда и не использовалась. Они с бабушкой занимали несколько комнат, им хватало. Порой миссис Трейерн не выходила из дома неделями. Иногда просто злилась из-за того, что произошло в церкви. То священник сказал что-то не так и она сочла это оскорбительным, то вдруг увольняла чернокожего, шофера своего «лимузина». Она также уволила негритянку и служанку-уборщицу, проработавших в доме двадцать лет. Продукты ей доставляли на дом. Потом еду надо было только разогреть в микроволновке. Миссис Трейерн продолжала видеться с некоторыми своими друзьями в женском клубе «Виллидж», в обществе «Друзей истории Гудзон-Вэлли», в клубе садоводов Скэтскила. Но домой друзей не приглашала.

— А ты любишь свою мамочку? — спросила Джуд Кукурузную Деву.

Кукурузная Дева кивнула. И выглядела при этом немного смущенной.

— А мама у тебя хорошенькая. Она что, работает медсестрой?

Кукурузная Дева снова кивнула. Видно было, что она гордится мамочкой, но из скромности не решается ее расхваливать.

Потом Джуд спросила:

— А где твой отец?

Тут Кукурузная Дева нахмурилась. Она не знала, где ее отец.

— Ну где он хоть живет-то?

Она не знала.

— Когда в последний раз видела отца?

Она точно не помнила. Была тогда совсем малюткой…

— Но живет он где-то здесь, поблизости, или нет?

— В Калифорнии, — ответила Кукурузная Дева. — В Беркли.

— Моя мама тоже из Калифорнии, — улыбнулась Джуд. — Живет в Лос-Анджелесе.

Кукурузная Дева улыбнулась. Как-то неуверенно.

— Может, твой отец теперь рядом с моим, — сказала Джуд.

Кукурузная Дева посмотрела на нее изумленно.

— В аду, — уточнила Джуд. И рассмеялась. Как умела смеяться только она — сверкая зубами.

Дениз и Анита тоже захихикали. Кукурузная Дева лишь улыбнулась, не зная, стоит ей смеяться или нет. Она все медленнее подносила ложку с мороженым ко рту, глаза у нее слипались.

Мы вынесли Кукурузную Деву из комнаты Джуд. Пронесли по коридору, а потом, через дверь, в гостевое крыло, где воздух был спертым и прохладным. А потом — вниз по лестнице, в подвал, и уже там дотащили до кладовки.

Кукурузная Дева была совсем легонькая. Каждая из нас весила гораздо больше.

На двери кладовой висел замок.

Анита с Дениз должны были уйти в шесть, чтоб поспеть домой к ужину. Господи, какая скука!

Так что большую часть ночи Джуд предстояло пробыть с Кукурузной Девой наедине. Следить. Глаз не спускать. Бодрствовать. Она была явно возбуждена — может, в аромате свечей было что-то такое… Зрачки глаз расширены. Точно накушалась экстази… Она не станет связывать Кукурузной Деве руки и ноги, ну разве что в случае крайней необходимости.

У Джуд была камера. «Полароид». Она сказала, что будет снимать Кукурузную Деву спящей на похоронных дрогах.

Когда наутро Кукурузную Деву хватятся, все мы будем в школе на занятиях. Никто нас не видел, никто на нас не подумает.

— Помните, Кукурузная Дева пришла к нам в гости добровольно, — сказала Джуд. — Так что никакой это не киднепинг.

Кукурузная Дева пришла в гости к Джуд в четверг, накануне Вербного воскресенья, в апреле этого года.

НОВОСТЬ ДНЯ

Стоит набрать 911, и твоя жизнь уже тебе не принадлежит…

Стоит набрать 911, и становишься нищим просителем…

Стоит набрать 911, и ты раздета донага…

Она встречала их у обочины. Отчаявшаяся мать ждала прибытия полиции под дождем в микрорайоне Врайарклиф, Пятнадцатая улица, Саут-Скэтскил, в 8.20 вечера. Вот полицейские начали выходить из патрульной машины, и она поспешила к ним, встревоженная, умоляющая, изо всех сил стараясь говорить спокойно, но волнение выдавал дрожащий голос.

— Помогите мне, пожалуйста, помогите, прошу вас, моя дочь пропала! Я пришла домой с работы, а девочки нет. Марисе всего одиннадцать. Я понятия не имею, где она, ничего подобного прежде не случалось. Пожалуйста, помогите мне найти ее. Боюсь, кто-то похитил мою дочурку!

Стражи порядка внимательно смотрели на нее: женщина лет тридцати с небольшим, белокурая, голова не покрыта, и еще изо рта сильно пахнет пивом.

Они будут допрашивать ее. Будут повторять свои вопросы, а она — свои ответы. Леа выглядела спокойной. Очень старалась сохранять спокойствие. Потом заплакала. Потом вдруг рассердилась. Она знала, все ее откровения будут записываться, каждое слово может стать достоянием гласности. Леа будет стоять перед телекамерами, а репортеры начнут совать прямо в лицо свои микрофоны на длинных палках. И вести она себя будет неуклюже. Запинаясь, неуверенно станет произносить реплики в этой пьесе, жанр которой можно условно определить так: пропавший ребенок — отчаявшаяся мать.

А позже на экране телевизора она увидит, как умело перейдет режиссер с крупного плана ее скорбного встревоженного лица с покрасневшими глазами к милому и невинно улыбающемуся личику Марисы. Тоже крупный план, ее хорошенькая дочка с сияющими белокурыми волосами, одиннадцати лет от роду, ученица шестого класса. И камера будет по очереди останавливаться на каждом из трех снимков Марисы, которые предоставила ее мать. А затем, когда вконец отчаявшаяся мать заговорит снова, зрители увидят песочно-желтый фасад здания частной — эксклюзивной — школы Скэтскил-Дей и не успеют спохватиться, как им уже будут показывать оживленное движение в вечерний час пик на Пятнадцатой улице, что в Саут-Скэтскил. И под эту картинку нейтральный женский голос будет объяснять, что обычно одиннадцатилетняя Мариса Бэнтри приходила домой из школы в пустую квартиру и начинала готовить ужин для себя и мамы (последняя работает в клинике Найака и раньше восьми вечера домой не возвращается). А затем зрителям покажут район, где проживают мама с дочкой, прямоугольные и безобразные, точно армейские бараки, жилые дома под дождем, и у подъезда одного из таких домов будут стоять несколько здешних обитателей и с любопытством взирать на офицеров полиции и камеры репортеров. И снова покажут мать пропавшей девочки, Леа Бэнтри, женщину тридцати четырех лет и, по всей видимости, никудышную мать. И будет ясно, что ей дурно от чувства вины — и она продолжит блеять умоляющим голосом: