Читать интересную книгу Цена весны (ЛП) - Абрахам Дэниел М. Л. Н. Гановер

Эя улыбнулась и хихикнула. Маати принял позу вопроса.

— В Западных землях лекари — женщины, по большей части, — ответила она. — У меня нет и полудюжины текстов, про которые я могу с уверенностью сказать, что их написали мужчины. Проблема не в этом.

— Ты уверена?

— Да. Дело не в том, что у тебя между бедер. Разрез есть разрез, ожог — ожог, а шрам — шрам. Если сломать кость сейчас, она треснет как и во времена Второй Империи. Пленение Ванджит основано на исследовании глаза и света; тогда таких исследований не было. Но нет ничего нового в том, над чем работаю я.

В ее голосе было разочарование. Возможно страх.

— Есть другой путь, — сказал Маати. Эя задвигалась и внимательно посмотрела на него. Маати вытянул руку.

— У нас есть Ясность-Зрения, — сказал он. — Это доказывает, что мы может пленять; одно это дает нам определенную власть. Если мы пошлем слово Ота-кво и расскажем ему, что мы сделали и что он должен отказаться от своего союза с гальтами, он это сделает. Должен будет сделать. Тогда у нас будет столько времени, сколько нам надо, и мы сможем проконсультироваться со столькими учеными, сколько мы сможем раскопать. Даже Семай придет. Он не сможет отказать императору.

Раньше он не говорил этого вслух. И почти не разрешал себе об этом думать. До Ванджит и Ясности-Зрения, мысль о триумфальном возвращении в дворцы Хайема — к Оте — была чем-то вроде пытки, она просто терзала душу. Вроде желания иметь сына и Лиат рядом с собой, или любого другого из тысяч сожалений о прошлых событиях, которых не вернешь.

Сейчас это стало не только возможно, но и мудро. Еще одно письмо, посланное с быстрым посыльным, которое бы заявило, что Маати преуспел, стал новым дай-кво, и у Оты нет другого выбора — только принять это. Маати почти слышал слова извинения, тем более сладкие, что выходят из губ императора.

— Прекрасная мысль, но нет, — сказала Эя. — Слишком большой риск.

— Не вижу, почему, — сказал Маати и нахмурился.

— Ванджит — только женщина, и пленение андата не означает, что сильный человек и острый нож не смогут покончить с ней, — сказала Эя. — И она может ускользнуть, после чего полмира захочет посадить наши головы на колья, чтобы быть уверенным, что этого больше не произойдет. Вот как только мы сделаем еще несколько, это будет безопасно. И Ранящий не может ждать.

— Если ты вылечишь всех женщин в городах, они поймут, что мы связали андата, — сказал Маати. — И это будет такое же ясное послание, как и письмо. И, судя по твоим доводам, такое же опасное.

— Если они подождут до тех пор, пока я не верну всем возможность иметь детей, гальты могут спокойно убивать меня, — сказала Эя. — Будет слишком поздно.

— Ты же в это не веришь, — ошеломленно сказал Маати. Эя улыбнулась и пожала плечами.

— Возможно, нет, — согласилась она. — Но, если бы я собиралась умирать, то, скорее, сделала бы это после окончания работы.

Маати положил руку ей на плечо, потом дал руке упасть.

Эя описала те проблемы пленения, которые тревожили ее больше всего. Чтобы превратить мысль из абстракции в физическое тело требовалось глубокое понимание как ограничений идеи, так и последствий. Для пленения Ранящего Эе нужно было найти общие черты в порезе пальца и ожоге ноги, разницу между татуировкой пером и шипом розы, и обнаружить определения, которые содержали настолько малую мысль, что их мог вместить самый простой ум.

— Возьмем работу Ванджит, — сказала Эя. — Твои глаза никогда не горели. Никто не повреждал и не ранил их. Но они видели не так хорошо, как в молодости. Так что в них должно было быть какое-то повреждение. И какие изменения приносит возраст? Белые волосы? Облысение? Разве женщина ранена, если она перестает течь каждый месяц?

— Ты не можешь учитывать возраст, — сказал Маати. — Во-первых, это дело темное, во-вторых, клянусь, сразу несколько поэтов сумели пленить Возвращающего-Юность или что-то в этом роде.

— Но как я могу приспособиться к этому? — спросила Эя. — Чем отличается слабеющее бедро старика от ушибленного бедра юной девушки? Степенью повреждения?

— Умыслом, — сказал Маати и коснулся линии символов. Его палец пробежал по чернильным строчкам, время от времени останавливаясь. Он чувствовал, что Эя внимательно смотрит на него. — Здесь. Измени «ки» на «тояки». Раны бывают либо умышленные, либо случайные. «Тояки» включает оба смысла.

— Не вижу разницы, — сказала Эя.

— «Ки» также включает нюанс надлежащего функционирования, — сказал Маати. — Поведения, которое не является несчастным случаем или сознательным намерением, но продуктом структуры. Если ты его уберешь…

Он облизал губы, пальцы зависли в воздухе над страницей. Однажды, много лет назад, его попросили объяснить, почему поэтов называют поэтами. Он смутно помнил свой ответ. На самом деле пленение является тщательным синтезом значения и намерения, который создатели или ткачи мыслей считают подходящим. Это и был настоящий ответ, если не заходить слишком далеко.

И, иногда, грамматика пленения может сказать что-то неожиданное. Что-то наполовину знакомое или наполовину признанное. Его коснулась глубокая печаль.

— Видишь ли, Эя-тя, — тихо сказал он, — времени суждено проходить. И миру суждено меняться. Когда люди тают и умирают, это не отклонение. Так устроен мир.

Он коснулся символа «ки».

— И здесь, — сказал он, — ты должна подчеркнуть это различие.

Эя какое-то время молчала, потом вынула из рукава перо и маленький серебряный ящичек с чернилами. С мягким скрипом, еще более нежным, чем шум дождя по листьям, она добавила строчки, исправлявшие пленение.

— Значит ты приняла мой довод? — спросил Маати.

— Я должна, — ответила Эя. — Поэтому мы здесь, верно? Неплодная не добавила ничего в мир, она только нарушила путь, которым человечество обновляет себя. Я видела достаточно закатов и смертей, и знаю их настоящее место. Я здесь не для того, чтобы остановить время или смерть, но восстановить равновесие, дать возможность появиться новым поколениям.

Маати кивнул. Через какое-то время Эя опять заговорила, усталым голосом.

— Мне не хватает его, — сказала она, имея в виду отца. — Последний раз, когда я видела его, он выглядел таким старым. Я все еще могу представить его себе с темными волосами. Он уже много лет не такой, но в моей душе он не изменился.

— Мы все делаем правильно, — сказал Маати голосом, мало отличающимся от шепота.

— Не сомневаюсь, — сказала Эя. — Он повернулся спиной к поколению женщин, словно их страданий не существует. Место любящих жен должны занять постельные рабыни, и он сделает это с сотнями тысяч, если у него получится. Он собирается раздавать женщин, как тюки с хлопком. Я ненавижу все в этой схеме, но мне его не хватает.

— Мне тоже, — сказал Маати.

— И ты ненавидишь его, — сказала она. В этой комнате не было места для полуправды.

— Да, — признался Маати.

Сегодня на ужин была пара перепелов, которых поймала Большая Кае. Вкусное и нежное мясо. Маати сидел во главе длинного стола — Ванджит и Ясность-Зрения на дальнем конце — и общипывал нежные косточки. Маленькая Кае и Ирит что-то щебетали радостными голосами, Ашти Бег ела с мрачным и `серьезным лицом. Эя тоже казалась подавленной, но, быть может, потому, что думала о пленении. Ужин, казалось, будет длиться вечно, и он удивился, когда Ашти Бег собрала тарелки и разговор перешел на распределение обязанностей по уборке.

— Не думаю, что могу, — сказала Ванджит извиняющимся голосом. — Мне кажется, что надо поменять очередь.

— В последний раз мы тебя пропустили, если ты это имеешь в виду, — сказала Ашти Бег. — Даже не знаю, было ли это согласием ждать, когда ты освободишься.

В голосе более старшей женщины был смех, но были и зубы. Маленькая Кае натянуто улыбнулась и уставилась на стол. Маати подумал, что, если бы он не отвлекся, то мог бы увидеть признаки скандала до того, как тот начался.

— Тем не менее я не думаю, что могу, — твердо сказала Ванджит, не поднимаясь со стула. Существо на ее бедре смотрело то на поэта, то на Ашти Бег, словно было в восторге.