— Привет. — Скованно сказала я, открыв дверь и войдя в помещение.
Кирилл находился на кровати, в полу сидячем положении и что-то печатал на своем лэптопе. Когда я вошла, он резко закрыл компьютер и перевел взгляд на меня.
— Привет. Чего стоишь там? Проходи, коль пришла. — Жестом он указал на стул, стоящий у кровати.
— Неплохо выглядишь.
Романов действительно выглядел достаточно хорошо, особенно для человека с огнестрельным ранением. Волосы, как всегда были взъерошены, оголенный торс, даже перемотанный бинтами, выглядел сексуально.
— Это комплимент?
— Мм. думаю, да. — Ответила я, присаживаясь на стул.
— Ну что ж, спасибо.
— Ты опоздал на самолет.
— Знаешь, я как то и без тебя об этом догадался. Если ты хочешь узнать, полечу ли я после того как меня выпишут, то, да, я полечу.
— Понятно. И когда тебя выпишут?
— Не знаю, сказали еще нужно побыть здесь какое-то время, пока я не стану чувствовать себя лучше и шов начнет затягиваться.
— Ясно. Зачем ты меня позвал?
— Что?
— Ты слышал. Зачем ты меня позвал?
— Я не звал тебя, Ермакова.
— Да, а врач по телефону сказал, что ты попросил позвонить мне.
— А, Лариса, это медсестра.
— Это не важно, просто ответь на вопрос. — Я говорила абсолютно серьезно и уверенно, потому что я ожидала, что на этой встрече мы, в конце концов, расставим все точки над "i". Я конечно, безумно рада видеть Кирилла живым и здоровым, но мне не нравился его настрой и манера разговора. По его тону было заметно, что он совершенно не намерен разговаривать, тогда зачем звал? У меня появилась надежда, что после того случая с Андреем, мы с Кириллом наконец найдем точки соприкосновения, и даже если мы не вернем былую дружбу, то хотя бы сможем перестать быть врагами.
— Ладно, я просто хотел узнать как у тебя дела.
— Ты мог позвонить, раз уж все еще хранишь мой номер.
— Так как у тебя дела?
— Все хорошо, как всегда.
Кирилл, вздохнул и перевел взгляд с меня на окно, по другую сторону от кровати.
— Это плохо.
— Что?
— Ты слышала.
— Прекрати.
— Ты же ответила тоже самое, когда я переспросил, так что, не выпендривайся. Что там с твоим экс-бойфрендом?
— Каким еще бойфрендом?
— Кравцовым.
— Аа… он мне не бойфренд и никогда не был им.
— Не важно, что о нем слышно? Он больше не угрожал тебе?
— Нет, я думаю, и не станет, наверняка, засел на дно.
— Понятно.
— Хочешь узнать как твоя экс-подружка?
— О, не начинай.
— Почему же? Может быть, ты за этим меня позвал?
— Ты идиотка.
— Может быть.
— Я не спрашиваю, я это знаю.
— Почему ты раньше не говорил мне о ней?
— А нужно было?
— Издеваешься? Если бы я знала, я никогда бы не подружилась с ней и возможно, сейчас ты бы не лежал на этой больничной койке.
— Сомневаюсь.
— И все же нужно было сказать мне.
— Нужно заметить, мы с тобой не в лучших отношениях, ни тогда, ни сейчас. И может быть, мне было это на руку, ты не подумала?
— Не подумала, потому что знаю, что это не правда.
— Думай, как хочешь.
— Слушай, Романов, почему ты думаешь, что весь мир крутится вокруг тебя? Сидишь здесь весь из себя, важный, как гусь, а я вытаскиваю из тебя по слову. У тебя помутнение рассудка? Зачем ты хотел меня видеть? Если не хочешь, говорить, то я ухожу, у меня есть дела поважнее, чем просиживать время с тобой. — Я встала со стула и направилась к выходу, с явным видом огорчения и разочарования.
— Тебе не приходила в голову мысль, что я просто хотел, чтобы ты пришла?
Я остановилась у двери, а потом медленно обернулась в сторону Кирилла.
— Не думала о том, что я просто захотел увидеть тебя, узнать в порядке ли ты? Не думала, что мне просто достаточно взглянуть тебе в глаза, чтобы понять, как ты? Мне не нужны тысячи глупых вопросов, ответы на которые я знаю и сам, так же, как и ты. Ты всегда все портишь, Ермакова. Думаешь, что такая хорошая, а все вокруг тебя дерьмо.
— Я никогда так не думаю. — В полтона буркнула я.
Слова Кирилла застали меня врасплох, я даже толком не знала, что ответить, было так не привычно, слышать все это из его уст.
— Да?
— Да.
— Мне кажется, ты уже сама не знаешь, о чем думаешь. Сейчас ты уходишь. А знаешь почему?
Я сглотнула, и продолжила слушать, глядя в изумрудные глаза Кирилла, излучающие, на данный момент искренность и доброту, как давно я не видела этого, казалось, передо мной сейчас совершенно другой человек, не такой, каким я его видела пару дней назад.
— Ты эгоистка, ты никогда не думаешь о чувствах других людей. Всегда думаешь о том, чтобы тебе было хорошо.
— Это не правда. — Я чувствовала, что к горлу подбивается ком горечи, который я должна сдерживать изо всех сил. Только бы не заплакать, только бы не заплакать. Пусть говорит, что угодно, наверняка это очередная попытка досадить мне. Я должна уйти отсюда.
— Помнишь Бьянку?
— Конечно, помню, а это тут причем?
Бьянка — так звали котенка, которого мы с Кириллом нашли у реки, в поселке, убедившись, что он бездомный, я решила, что оставлю его себе, но мама не разрешила, сказав, что за ним некому приглядывать.
— Ты тогда убежала из дома, показывая свое "я", я знал, что ты вернешься, точнее я так думал, пока не наступила ночь. Ты знаешь, как волновались твои родители?
— Ты сдал меня, сказал, где я нахожусь? Конечно ты. — С ухмылкой произнесла я. — Но причем тут это? Зачем вспоминать то, что уже прошло?
— За тем, что люди не меняются. Ты осталась такой же. Ты помнишь, что произошло с Бьянкой?
После того, как я в обиде сбежала из дома, мама позволила мне оставить котенка, но ясно дала понять, что присматривать за ним ей некогда, и вся ответственность будет лежать на мне. Первые несколько дней я души не чаяла в этом маленьком пушистом комочке, а потом все вернулось на круги своя. Я абсолютно не хотела присматривать за шкодливым животным, а иногда Бьянка и вовсе меня раздражала. Кирюха хотел взять ее себе, а в городе отдать кому-то в хорошие руки, но я отпиралась, и, в конце концов, через несколько дней я нашла Бьянку мертвой, раздавленной одним из капканов, которые стояли у нас в саду.
— Хватит! — Крикнула я. — Это был всего лишь котенок, ясно?
— Он был живой, Лера. И дело не в нем, а в тебе, в том, как ты относишься к другим, тебе плевать на всех. Ты захотела котенка, ты его получила и неважно каким путем и не важно, что этот котенок потом умер, потому что кто-то безответственный не захотел передавать его в другие руки.