Читать интересную книгу Крестный отец - Марио Пьюзо

Майкл заметил, что губы водителя тронула усмешка. Машина двигалась в западном направлении, не пытаясь, сколько он мог судить, оторваться от возможных преследователей. Выехали на Уэст-сайдское шоссе и покатили вперед, то ныряя в гущу движения, то вырываясь на свободу. Всякому, кто попытался бы следовать за ними, пришлось бы делать то же самое. Под указателем на мост Джорджа Вашингтона свернули с шоссе, и Майкл с упавшим сердцем понял, что они едут в Нью-Джерси. Тот, кто сообщил Санни, где будут происходить переговоры, поставил ложную информацию.

Машина пробиралась вперед, одолевая подходы к мосту, и вот уже мост был под ними и городские огни остались позади. Майкл продолжал сидеть с бесстрастным лицом. На болотах его, что ли, скинут или же изворотливый Солоццо переменил в последнюю минуту место встречи? Они почти уже проехали мост, как вдруг водитель заложил на скорости отчаянный вираж. Тяжелый автомобиль подпрыгнул, ударясь о разделительный барьер, и вылетел на полосу встречного движения, ведущую назад в Нью-Йорк. Макклоски и Солоццо обернулись, глядя, не повторил ли кто-нибудь за ними тот же маневр. Водитель погнал обратно в полном смысле с ветерком, мост проскочили в мгновение ока и устремились в направлении Восточного Бронкса. Кружили по окольным улочкам, где позади них не было ни единой машины. Время меж тем близилось к девяти ― что ж, убедились, что никто не висит на хвосте. Солоццо, предложив Макклоски и Майклу сигарету ― тот и другой отказались, ― закурил.

― Классно сработал, ― сказал он водителю. ― Я это запомню.

Через десять минут машина въехала в небольшой итальянский квартал и затормозила у входа в ресторанчик. На улице не было видно ни души; за столиками доедали обед немногие запоздалые посетители. Майкл опасался, что водитель последует за ними, но нет, он остался в машине. Посредник о водителе не обмолвился ни словом, да и никто о нем не упоминал. Строго говоря, взяв с собой водителя, Солоццо нарушил договоренность. Майкл решил все же не заводить об этом речь, хотя и знал наперед, что его молчание сочтут признаком малодушия, свидетельством того, что он боится повредить успеху переговоров.

Уселись за единственный круглый стол ― занять один из столиков, разделенных перегородками, Солоццо отказался. Кроме них, в ресторане оставалось теперь всего двое посетителей. Не Турком ли подсажены, промелькнуло в голове у Майкла. Впрочем, неважно. Все равно не успеют вмешаться, все слишком быстро кончится.

Макклоски заинтересованно осведомился:

― Как здесь итальянская кухня, ничего?

Солоццо обнадежил его:

― Возьмите телятину, такой вам больше нигде не подадут в Нью-Йорке.

Появился официант с бутылкой вина, откупорил ее. Налил до краев три бокала. Как ни странно, выяснилось, что Макклоски не пьет.

― Наверно, из всех ирландцев один я трезвенник, ― сказал он. ― Насмотрелся, сколько стоящих людей погубило это зелье.

Солоццо умиротворяюще сказал капитану:

― Я буду объясняться с Майком по-итальянски, но не подумайте, будто я вам не доверяю, просто мне трудно выражать свои мысли на английском языке, а хочется убедить Майка, что у меня добрые намерения и все только выиграют, если мы сегодня придем к согласию. Уж не взыщите ― это не оттого, что я не доверяю вам.

Капитан Макклоски перевел насмешливый взгляд с одного на другого.

― Разумеется, валяйте, ― сказал он. ― А я покуда займусь телятиной и спагетти.

Солоццо повернулся к Майклу и быстро, точно горохом сыпал, заговорил по-сицилийски:

― Прежде всего пойми ― все, что случилось между мною и твоим отцом, имеет сугубо деловую подоплеку. Я питаю глубокое уважение к дону Корлеоне, я сам с охотой попросился бы к нему на службу. Но пойми опять-таки, твой отец ― человек отсталых взглядов. Жизнь движется вперед, а твой отец стоит ей поперек дороги. За делом, которое я развернул, ― завтрашний день, это зов будущего, в нем для каждого таятся бессчетные миллионы. А твой отец из-за какой-то отжившей щепетильности идет против течения. И тем самым навязывает таким, как я, свою волю. Нет, на словах он говорит ― как хотите, дело ваше, но мы оба сознаем, что это не более чем слова. В жизни мы вынуждены наступать друг другу на горло. По сути, он говорит мне другое ― что я должен отказаться от прибыльного бизнеса. А поскольку я себя уважаю и никогда не допущу, чтобы мне навязывали чужую волю, произошло то, чего и следовало ожидать. Прибавлю, что я действовал с одобрения ― пусть молчаливого ― всех Пяти семейств Нью-Йорка. И что семейство Татталья вошло со мною в долю. Если эта распря будет продолжаться, семья Корлеоне останется в одиночестве против всех. Пожалуй, будь твой отец здоров, вы бы выстояли. Но твоему старшему брату, не в обиду ему будь сказано, далеко до Крестного отца. А вашему consigliori, ирландцу Хейгену, ― до Дженко Аббандандо, упокой, господи, душу его. И потому я предлагаю заключить мир, вернее ― перемирие. Давайте приостановим все враждебные действия, пока твой отец не поправится и не сможет лично принять участие в переговорах. Татталья, после моих увещаний и ручательств, согласен оставить мысль о возмездии за жизнь своего сына Бруно. Поживем в мире. Ну, а покуда суд да дело ― зарабатывать-то на хлеб все равно нужно, ― я буду потихоньку заниматься торговлишкой по своей части. Я не зову вас в компаньоны ― я лишь прошу семейство Корлеоне не мешать. Таковы мои соображения. Тебя, как я понимаю, уполномочили решать, устраивают они вас или нет.

Майкл сказал тоже по-сицилийски:

― Расскажите подробнее, как вы намерены повести дело, какую именно роль отводите в нем моей семье, какие выгоды оно нам обещает.

― То есть ты желаешь, чтобы я досконально изложил тебе суть своих предложений? ― спросил Солоццо.

Майкл ответил серьезно:

― Прежде всего мне нужна твердая гарантия, что не будет новых покушений на жизнь моего отца.

Солоццо красноречиво вскинул ладонь.

― Какие я могу дать гарантии? Я теперь сам спасаю свою шкуру. Представился случай ― я его упустил. Ты обо мне чересчур высокого мнения, дружок. Я, знаешь ли, не кудесник.

Сейчас у Майкла не оставалось сомнений, что цель этой встречи ― лишь выиграть время, добиться отсрочки на несколько дней. Солоццо обязательно предпримет новую попытку устранить дона Корлеоне. Самое трогательное, что Турок его недооценивает, видит в нем сосунка, губошлепа. В третий раз восхитительный и непривычный холодок острыми иголками разбежался по телу Майкла. Он с огорченным видом поморщился. Солоццо отрывисто спросил:

― Что случилось?

Майкл сконфуженно сказал по-английски:

― Да вино ― не в голову ударило, а пониже. Уж я крепился, но... Ничего, если я на минуту отлучусь?

Черные глаза Солоццо испытующе впились в его лицо. Он протянул руку и грубо обшарил Майкла в паху и промежности, проверяя, не спрятано ли там оружие. Майкл с достоинством поджал губы. Макклоски бросил:

― Да чист он. Я ж его обыскал. Я ж их, таких, тысячи обыскал, петушков молоденьких.

Все это Солоццо не нравилось. Без причин ― не нравилось, и точка. Он взглянул на мужчину, сидящего за столиком напротив, и вопросительно поднял брови, скосив глаза на дверь, ведущую в уборную. Мужчина едва заметно кивнул, словно бы говоря, что проверял ― что там никого нет. Солоццо сказал неохотно:

― Давай, только долго не засиживайся. ― Этот человек обладал звериным чутьем, он уже заподозрил неладное.

Майкл встал и направился в уборную.

На писсуаре в проволочной мыльнице лежало розовое мыло. Майкл зашел в кабину. Еще и действительно по прямой надобности ― у него взбунтовался желудок. Быстро сделал, что требовалось, потом запустил руку за эмалированный бачок с водой и нащупал маленький тупоносый пистолет, прикрепленный пластырем к задней стенке. Майкл отодрал клейкую ленту, помня слова Клеменцы, что насчет отпечатков на пластыре можно не беспокоиться. Заткнул пистолет за пояс и застегнул поверх него пиджак. Вымыл руки, смочил водой волосы. Протер носовым платком кран, на котором остались отпечатки его пальцев. Потом он вышел.

Солоццо, настороженно поблескивая темными глазами, сидел прямо напротив двери в уборную. Майкл улыбнулся ему.

― Теперь можно и поговорить, ― сказал он со вздохом облегчения.

Капитан Макклоски невозмутимо расправлялся с телятиной и спагетти, которые ему успели подать за это время. Мужчина, застывший за дальним столиком у стены, наблюдая за Майклом, тоже расслабился.

Майкл сел на прежнее место. Он помнил, что Клеменца велел ему не садиться, а палить с ходу, едва он выйдет из уборной. Однако, то ли по неосознанному побуждению, то ли просто из страха, он поступил иначе. Он точно знал, что при первом же торопливом движении его пристрелят. Теперь он чувствовал себя уверенней ― да, наверняка он струхнул, раз так приятно было не стоять больше на ногах. Ноги дрожали, подламывались.