Читать интересную книгу Декабристы - Бригита Йосифова

От смерти его отделяют всего лишь два года и восемь месяцев.

События развиваются бурно. Ермолов в немилости. Его пост занял Паскевич. Грибоедов ведет мирные переговоры с Ираном. 10 февраля 1828 года мирный договор с Ираном был подписан. Договор всецело был подготовлен усилиями Грибоедова.

Он возвращается в Петербург и представляет подписанный договор. Император Николай I доволен. Он осыпает своего дипломата наградами, удостаивает различных почестей, дает ему генеральский чин, награждает орденом Святой Анны с бриллиантами, жалует четыре тысячи червонцев…

И именно тогда Грибоедов пишет письмо Одоевскому в Сибирь.

«Брат Александр. Подкрепи тебя бог. Я сюда прибыл на самое короткое время, прожил гораздо долее, чем полагал, но все-таки менее трех месяцев. Государь наградил меня щедро за мою службу. Бедный друг и брат! Зачем ты так несчастлив! Теперь ты бы порадовался, если бы видел меня в гораздо лучшем положении, нежели прежде, но я тебя знаю, ты не останешься равнодушным при получении этих строк и там… вдали, в горе и в разлуке с ближними. Осмелюсь ли предположить утешение в нынешней судьбе твоей! Но есть оно для людей с умом и чувством. И в страдании заслуженном можно сделаться страдальцем почтенным. Есть внутренняя жизнь нравственная и высокая, независимая от внешней. Утвердиться размышлением в правилах неизменных и сделаться в узах, в заточении лучшим, нежели на самой свободе. Вот подвиг, который тебе предстоит. Но кому я это говорю? Я оставил тебя прежде твоей экзальтации в 1825 году. Она была мгновенна, и ты, верно, теперь тот же мой кроткий, умный и прекрасный Александр, каким был в Стрельне и в Коломне в доме Погодина… Слышу, что снисхождением высшего начальства тебе и товарищам твоим дозволится читать книги. Сей час еду покупать тебе всякой всячины…»

Грибоедов ищет способ помочь своему другу. Сохранилось письмо к его близко знакомой Варваре Миклашевич: «Верно сами догадались, неоцененная Варвара Семеновна, что я пишу к Вам не в обыкновенном положении души. Слезы градом льются. Александр мне в эту минуту душу раздирает. Сейчас пишу Паскевичу: коли он и теперь ему не поможет, провались все его отличия, слава и гром побед, все это не стоит избавления от гибели одного несчастного, и кого!!! Боже мой, пути твои неисповедимы».

Грибоедов снова, в который раз, садится и пишет письмо влиятельному Паскевичу: «Благодетель мой бесценный. Теперь без дальних предисловий просто бросаюсь к Вам в ноги и, если бы с Вами был вместе, сделал бы это и осыпал бы руки Ваши слезами… Помогите выручить несчастного Александра Одоевского. Вспомните, на какую высокую ступень поставил Вас господь бог. Конечно, Вы это заслужили, но кто Вам дал способы для таких заслуг? Тот самый, для которого избавление одного несчастного от гибели гораздо важнее грома побед, штурмов и всей нашей человеческой тревоги. Дочь Ваша едва вышла из колыбели, уже государь почтил ее самым внимательным отличием, Федю тоже, того гляди, сделают камер-юнкером. Может ли Вам государь отказать в помиловании двоюродного брата Вашей жены, когда двадцатилетний преступник уже довольно понес страданий за свою вину, Вам близкий родственник, а Вы первая нынче опора царя и отечества. Сделайте это добро единственное, и оно зачтется Вам у бога, неизгладимыми чертами небесной его милости и покрова. У его престола нет Дибичей и Чернышевых, которые бы могли затмить цену высокого, христианского, благочестивого подвига. Я видел, как Вы добро делаете. Граф Иван Федорович, не пренебрегите этими строками. Спасите страдальца!»

Это письмо Грибоедов написал всего лишь за два месяца до своей гибели.

Надо сказать, что Грибоедов ходатайствовал об Одоевском и перед самим императором. В зените своей славы, когда Николай I давал ему личную аудиенцию по случаю подписания Туркманчайского договора, Грибоедов просил монарха о милосердии. Он говорил пламенно, горячо. Защищал своего друга и брата Александра Одоевского…

Император сильно побледнел. Ему, властелину России, это показалось неслыханной дерзостью. Он сказал об этом своему дипломату.

Грибоедов просит дать ему отставку. Император не соглашается и возвращает его обратно в Иран. Грибоедов напишет позже, из Тавриза, что это направление он считает «политическим изгнанием».

30 января 1829 года Грибоедов был убит в Тегеране. Убит толпой фанатиков. Они волокли его труп по улицам и глумились над ним.

Страшная смерть Грибоедова потрясла всех в России. Декабристы восприняли его гибель как одно из больших несчастий для родины. Молодой поэт Александр Одоевский, далеко в Сибири, написал стихи, посвященные убитому другу.

Где он? Кого о нем спросить?Где дух?.. Где прах?..В краю далеком!О, дайте горьких слез потокомЕго могилу оросить.Согреть ее моим дыханием!Вопьюсь очами в прах его,Исполнюсь весь моей утратой,И горсть земли, с могилы взятой,Прижму — как друга моего!Как друга… Он смешался с нею,И вся она родная мне.Я там один с тоской моеюВ ненарушимой тишине.Предамся всей порывной силеМоей любви — любви святой,И прирасту к его могиле,Могилы памятник живой…

Грибоедова оплакивали, искренне и глубоко горевали о нем. Кюхельбекер в Динабургской крепости отыскал одного офицера, который согласился переправить письмо к его другу. В нем, отринутый от всего, заживо замурованный в каменных стенах своей камеры, Кюхельбекер писал: «Вряд ли буду иметь другой случай сообщить тебе, что я не умер, что люблю тебя, как никого другого. Не ты ли есть самый лучший мой друг?»

Письмо попало в Третье отделение…

«Мыслящая Россия»

В 1890 году Лев Толстой говорил Г. Русанову:

— Много ли у нас великих писателей? Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Герцен, Достоевский, ну и я (без ложной скромности). Некоторые прибавляют Тургенева и Гончарова. Ну вот и все.

В другой связи, говоря только об А. И. Герцене, Толстой заметил:

— Ведь ежели бы выразить значение русских писателей процентно, в цифрах, Пушкину надо бы отвести 30%, Гоголю 15%, Тургеневу 10%, Григоровичу и всем остальным около 20%. Все же остальное принадлежит Герцену. Он изумительный писатель. Он глубок, блестящ и проницателен.

Таким образом, Л. Н. Толстой Герцена поставил на второе место после Пушкина!

12 октября 1905 года в тишине своего дома в Ясной Поляне Л. Н. Толстой записывает в дневнике о Герцене: «Герцен уже ожидает своих читателей впереди. И далеко над головами теперешней толпы передает свои мысли тем, которые будут в состоянии понять их».

25 августа 1852 года Герцен уезжает на несколько недель в Лондон. И остается там на долгие годы! Вместе с Н. П. Огаревым он основал Вольную русскую типографию в Лондоне, издавал альманах «Полярная звезда» и газету «Колокол». Издания его буквально расхватывают! А в 1860 году Герцен переиздает комплекты за 1857—1859 годы. Русская интеллигенция жила, дышала под звуки «Колокола». Его читают даже царские сановники, получает его и сам император Александр П.

Вдалеке от недремлющего ока цензуры Герцен проявил свой исключительный талант революционного публициста. Вершиной этой его деятельности стала книга «Былое и думы».

Эта книга и сегодня является энциклопедией многих исторических событий, рассказов о судьбах людей, целых народов. Она рассказывает не только о личной семейной драме автора, но и о величии и падении идей. Она полна восторгов, но содержит и горечь разочарования. «Былое и думы» не только драматическая исповедь одного человека, но и грандиозная панорама века.

«У никого другого я не встречал позже такого редкого сочинения глубины с блеском мысли», — писал о Герцене Л. Толстой.

А Белинский шутливо напишет Герцену: «У тебя страшно много ума, так много, что я не знаю, зачем его столько одному человеку».

«Былое и думы» Герцена — огромное разнообразие и богатство художественных и жанровых форм, гигантская эпопея русской и европейской жизни. Здесь мы встретим и декабристов, прочтем о большом мыслителе Чаадаеве, узнаем многое и о многом. Книга — словно законченная героическая симфония, которая пьянит звуками, рассказывает нам, как Герцен жил, мыслил, боролся.

С непостижимой силой и остроумием со страниц книги звучит слово Герцена. Отдельные мысли воспринимаются как очень точные афоризмы. Смех, ирония, содержащиеся в них, направлены против всего самодержавно-царского и реакционного старого мира. Ко этот смех отличается элегантностью, изящным стилем и блеском. Этот смех имеет свою градацию, свои кульминационные вершины. Мы читаем строки, пропитанные клокочущим сарказмом и презрением, чередующиеся со строками, исполненными гнева и смеха. Эти строки будто стальные рапиры, которые смертельно ранят врага.

Именно подобную книгу имел в виду Белинский, когда говорил: «Кто знает, может быть, история станет художественным произведением и заменит роман, так же как роман заменил эпопею?»