— Да, конечно, это проще, — согласился Астахов, — но это общее положение, а я беру частный случай. Если бы дело шло о широкой разработке операции с привлечением к этому большого количества исполнителей, то, конечно, правильнее было бы сделать ваше допущение, но ведь тут речь идет об очень ограниченном круге лиц, честность которых вне подозрений. Иными словами, я хочу сказать, что люди в данном случае не могли явиться источником информации.
— Вы имеете в виду больших начальников?
— Да.
— Но ведь, кроме них, могли же иметь отношение к этому и небольшие начальники, — возразил генерал. — Насколько мне известно, в штабе инженерных войск чертежница — не такой уж большой человек. Если мне не изменяет память, она всего лишь старший сержант.
— Так точно, товарищ генерал, старший сержант, но на этот раз она не имела отношения к карте. Это мне известно совершенно достоверно. К тому же, товарищ генерал, чертежница Кедрова работает в штабе инженерных войск вот уже около двух лет, и мы не имеем основания ей не доверять.
Генерал промолчал, хотя принципиально он был не согласен с Астаховым. Переждав несколько минут, капитан продолжал:
— Я все-таки уверен, товарищ генерал, что противник использует наши оперативные карты, каким-то образом проникающие за пределы штаба.
— Что же вы предлагаете?
— Я предлагаю эксперимент. Нужно срочно произвести разработку очень серьезной, но фиктивной операции. Нужно также, чтобы о фиктивности ее знали только два человека: вы и командарм. Все остальные должны принимать ее всерьез. И еще одно непременное условие: к разработке этой операции должно быть привлечено строго ограниченное количество лиц. Лучше всего, если вы сами составите список и предложите его командарму.
— Да, пожалуй, это уместно, — согласился генерал после некоторого раздумья. — Не знаю только, как к этому отнесется командарм…
В тот же день генерал Погодин предложил идею Астахова командарму, и командарм, вопреки опасениям Погодина, одобрил ее.
— Это любопытно, — сказал он. — У нас сейчас оперативная пауза. Народ ничем особенным не занят, так что, пожалуй, можно попробовать.
Командарм перелистал настольный календарь, подумал и спросил:
— Когда лучше, по-твоему?
— Да хотя бы завтра, — ответил Погодин.
— Ну что ж, завтра так завтра.
И вот утром следующего дня командарм собрал у себя командующих и начальников родов войск армии и приказал им разработать план крупной наступательной операции.
В штабе инженерных войск
Поздно ночью в просторной штабной землянке инженерных войск армии помощник начальника секретной части старший сержант Яценко укладывал в обитые железом ящики секретные дела и карты.
В штабе, кроме Яценко да чертежницы Кедровой, никого не было. Генерал Тихомиров и полковник Белов с утра засели в землянке полковника и никого туда не пускали. Старший помощник Белова майор Рахманов и два младших помощника ушли ужинать. Похоже было, что они еще не скоро лягут спать, ибо, по установившейся традиции, офицеры штаба раньше генерала и полковника спать не ложились.
Уставший, вечно недосыпающий старший сержант Яценко ворчал:
— Нет ничего тяжелее штабной работы! Сидишь, как проклятый, день и ночь — и никакой видимости!
— Что ты имеешь в виду под видимостью? — спросила Кедрова. — У тебя очень замысловатый слог, Остап.
— Никакой продуктивной работы не видно, вот что я имею в виду. Одна неосязаемая писанина.
— Неужели все эти ящики с «писаниной» неосязаемы? — засмеялась Кедрова.
— Ты все шутишь, Наташа, а я чертовски спать хочу!
Старший сержант Яценко, веселый, добродушный человек, действительно смертельно хотел спать. Вздремнуть хотя бы только три-четыре часа, но так, чтоб никто не потревожил, не разбудил и не спросил ключей от ящиков и шкафов или очередного исходящего номера, казалось ему верхом блаженства.
— Знаешь, Наташа, — сказал он, — я сейчас дождусь майора Рахманова и буду проситься на отдых, все равно я уже не работник. У меня один глаз только смотрит, а другой давным-давно спит. И тебе советую проситься. Чует мое сердце, будет у нас завтра работенка. Неспроста генерал с полковником заседают — похоже, что к новой операции будем готовиться.
— Что ж проситься, — вздохнула Кедрова, — начальство само знает, когда отпустить.
— Но ведь ты тоже вторые сутки не спишь и вообще все время недосыпаешь. Тебе ведь вредно…
— Э, брось ты это, Остап!
Яценко тяжело вздохнул и, помолчав немного, продолжал:
— Чертежная работа уж очень мытарная. Ты бы на работу полегче попросилась.
Кедрова нахмурилась и сказала строго:
— Оставь, Остап. Не люблю я этих соболезнований! Яценко улегся на сдвинутые железные сундуки, подложив под голову пухлую папку, и хотя он имел обыкновение засыпать почти мгновенно, на этот раз долго ворочался и все не мог успокоиться.
— Мне, знаешь ли, Наташа, — продолжал он, — очень нравится, что ты такая серьезная, рассудительная и строгая.
— Что это ты сегодня разоткровенничался, Остап? — удивилась Кедрова. — Никак, еще в любви вздумаешь объясняться?
— Я бы и объяснился, да ведь ты смеяться будешь.
— Конечно, буду. — Наташа улыбнулась, обнажив удивительно ровные, влажно блестящие зубы. Махнув на Яценко рукой, она добавила: — Ну, да ты спи лучше!
Яценко повернулся на другой бок, но в это время у входа в землянку раздались голоса, и он торопливо поднялся со своего железного ложа:
— Наши, кажись. Ох, чует мое сердце, не спать мне в эту ночь!
В землянку вошли полковник Белов и майор Рахманов.
— А ты чего не спишь, куме? — шутливо обратился Белов к старшему сержанту.
Полковник был постоянно весел. Кажется, еще не было такой неприятности, от которой бы он приуныл. Расточая направо и налево свои иногда несколько грубоватые шутки, он всегда делал это добродушно, не думая никого оскорбить или обидеть.
Пока Яценко бормотал что-то о том, что рад бы поспать, да возможности нет, полковник, не слушая его, направился к Кедровой и, улыбаясь, протянул ей руку:
— Приветствую вас, красавица!
— Вы бы мне лучше доброй ночи пожелали, — засмеялась Кедрова.
— Именно доброй, а не спокойной. До спокойной еще далеко.
— Значит, будем работать?
— Да, работать. Но вы не пугайтесь! Трудиться придется мне, вы же ступайте пока отдыхать. — Полковник снова протянул ей руку и сказал: — Спокойной ночи!.. Ну, а тебе, куме, — обратился он к Яценко, — придется пободрствовать. Ого, как вытянулась твоя физиономия! И здоров же ты спать, куме! Ну, да что с тобой поделаешь. Достань-ка мне дело номер тридцать да устраивайся здесь на ящиках. Ты ведь, говорят, как факир, можешь спать хоть на гвоздях. Ложись, куме, отсыпайся на здоровье, а когда понадобишься, я тебя разбужу.