Человек, слишком далекий от какой бы то ни было «умеренности», Постышев, наоборот, показал себя одним из наиболее кровавых убийц своих соратников по партии. Гетти и Наумов в капитальном труде «Дорога к террору» много места отводят документам, подтверждающим этот тезис.[242]
Касаясь рассуждений Коэна про «умеренных», стоит заметить, как он называет Постышева среди «противников террора в Политбюро» и причисляет его к тем, кто «сделал последнюю попытку к сопротивлению».[243] Речь здесь идет о февральско-мартовском (1937) Пленуме ЦК ВКП(б), о котором теперь известно довольно много и который представлен в книге Коэна в ложном свете. О чем в дальнейшем мы поговорим подробнее.
МАРТЕМЬЯН РЮТИНКак утверждает Коэн, именно Сталин добивался кровавой расправы над Рютиным:
«Он потребовал, чтобы Рютина (и, возможно, его союзников) расстреляли. Сначала дело слушалось в ЦКК — дисциплинарном органе… ЦКК отказалась выносить решение и передала дело на рассмотрение Политбюро. И там Сталин снова потребовал расстрела Рютина».[244]
Нет ни единого документального доказательства, которое могло бы подтвердить справедливость утверждений Коэна, почерпнутых им из «Письма старого большевика» Николаевского. Известный своими антисталинскими убеждениями О.В. Хлевнюк со ссылкой на материалы РЦХИДНИ (ныне РГАСПИ) отмечает, что никаких следов требований Сталина расстрелять Рютина, в сущности, не обнаружено:
«Рютин был приговорен к 10-летнему тюремному заключению коллегией ОГПУ 11 октября 1932 года. Произошло это после обсуждения дела на пленуме ЦК ВКП(б) 2 октября и на Президиуме ЦКК 9 октября 1932 года… ОГПУ поручалось принять против организаторов и участников этой «контрреволюционной группы» судебно-административные меры, «отнесясь к ним со всей строгостью революционного закона». Это постановление Президиума ЦКК от 9 октября было утверждено опросом членов Политбюро 10 октября 1932 года. Сталин сделал в тексте решения Президиума ЦКК лишь незначительные поправки и поставил резолюцию: «Согласен».[245]
Говоря о «Письме старого большевика», Гетти подчеркивает:
«Предполагаемое содержание «рютинской платформы», высказанное на Политбюро сталинское требование вынести Рютину смертный приговор (и противодействие ему со стороны Кирова и других), а также общая «умеренность» Кирова и других (в сравнении со Сталиным) — все это берет начало в том документе» [т. е из «Письма» Николаевского].[246]
В примечании к этому проходу продолжает Гетти:
«В интервью с Северином Бьялером (Severyn Bialer) и Джейн Загория (Jane Zagoria) Николаевский и не указал, какие части «Письма» взяты из Бухарина, Шарля Раппопорта (французского коммуниста), из иных источников или принадлежат самому Николаевскому. Тем не менее Коэн и другие [авторы] считают «Письмо» надежным источником».[247]
Вот, кстати, тот самый фрагмент «Письма»:
«Рютин, который в то время находился не то в ссылке, не то в изоляторе (где и была написана его платформа), был привезен в Москву — и на допросе признал свое авторство. Вопрос о его судьбе решался в Политбюро, так как ГПУ (конечно, по указанию Сталина) высказалось за смертную казнь, а Рютин принадлежал к старым и заслуженным партийным деятелям, в отношении которых завет Ленина применение казней не разрешал.
Передают, что дебаты носили весьма напряженный характер. Сталин поддерживал предложение ГПУ. Самым сильным его аргументом было указание на рост террористических настроений среди молодежи, в том числе и среди молодежи комсомольской. Сводки ГПУ были переполнены сообщениями о такого рода разговорах среди рабочей и студенческой молодежи по всей стране. Они же регистрировали немало отдельных случаев террористических актов, совершенных представителями этих слоев против сравнительно мелких представителей партийного и советского начальства. Против такого рода террористов, хотя бы они были комсомольцами, партия не останавливалась перед применением «высшей меры наказания», и Сталин доказывал, что политически неправильно и нелогично, карая так сурово исполнителей, щадить того, чья политическая проповедь является прямым обоснованием подобной практики, только с советом не размениваться на мелочи, а ударить по самой головке. Ибо платформа Рютина, утверждал Сталин, является не чем иным, как обоснованием необходимости убить его, Сталина.
Как именно разделились тогда голоса в Политбюро, я уже не помню. Помню лишь, что наиболее определенно против казни говорил Киров, которому и удалось увлечь за собою большинство членов Политбюро. Сталин был достаточно осторожен, чтобы не доводить дело до острого конфликта. Жизнь Рютина тогда была спасена».[248]
Если принять за чистую монету намеки Николаевского, что источником слухов стал сам Бухарин, последний, как справедливо указывает Гетти, все равно не мог участвовать в обсуждении рютинской участи.[249] Решение, как стоит напомнить, принималось опросом членов Политбюро.
Теперь известно: «рютинская платформа» готовилась на основе более раннего и подготовленного Бухариным программного документа, поэтому истинным автором платформы был, конечно, не Рютин. В первых же своих признательных показаниях от 2 июня 1937 года Бухарин писал:
«Рютинская группа должна была прикрыть то обстоятельство, что платформа является платформой всей «правой» организации в целом: это был псевдоним, под коим выступала организация «правых», псевдоним, обеспечивавший от ударов центр и организацию в целом».
В тех же показаниях Бухарин отмечал, что еще до его визита к Николаевскому «рютинская платформа» была уже известна последнему от Рыкова. Не только Бухарин, но также Рыков, Зеленский, Икрамов и другие подсудимые подтвердили эти сведения на мартовском процессе 1938 года.
Коэн далее пишет: «Именно в связи с рютинским делом Сталин принял твердое решение избавиться от всех ограничений…».
О чем говорится и в посвященном Рютину сборнике, написанном с откровенно антикоммунистических позиций. Но в отличие от многих других утверждений данный тезис ничем не документирован и опубликован, как если бы речь шла о чем-то общеизвестном. Гетти справедливо указывает, что слух необоснован; что он появился, по-видимому, где-то в Париже и пересказан Николаевским в сборнике «Власть и советская элита» (1965).[250]
УБИЙСТВО КИРОВА
Коэн подчеркивает:
«Не приходится больше серьезно сомневаться в том, что это покушение подготовил с помощью своих агентов сам Сталин».[251]
Дело обстоит ровным счетом наоборот: не вызывает вообще никаких сомнений полная непричастность Сталина к убийству Кирова.[252] Ныне даже приверженцы господствующей «антисталинской» парадигмы начинают отходить от изложенной Коэном версии хотя бы и ценой оскорбительных сравнений с отрицателями «холокоста», выдвигаемых такими деятелями, как Роберт Конквест и Эми Найт.[253]
В одной из недавних публикаций Игорь Пыхалов подготовил краткий обзор главнейших мифов, связанных с убийством «Мироныча». Пыхалов осторожен; его главный вывод состоит в том, что убийца Кирова Николаев совершил свое преступление в одиночку. Однако есть свидетельства, что за спиной Николаева стояли подстрекатели, жаждавшие смерти Кирова. Именно такие показания были получены от тех, кто проходил по делу об убийстве, хотя российские власти доныне рассекретили ничтожно малую часть следственных материалов. Встречу Николаева и Кирова в коридоре Смольного, быть может, следует признать роковой случайностью, однако ненависть, какую убийца испытывал к будущей жертве, не была случайной. На следствии и в суде Котолынов и ряд других подсудимых отрицали, что Николаев действовал по чьей-то указке, но одновременно признались в собственном подстрекательстве. И нет причин считать, что такие заявления не заслуживают доверия.[254]
А вот еще одно коэновское заявление, достойное нашего внимания:
«В ближайшие годы десятки тысяч людей будут расстреляны за участие в покушении на Кирова».
Не ясно, какие именно первоисточники легли в основу данного утверждения, причем неизвестны они до сих пор. Хотя, разумеется, помимо Николаева, чья вина ни у кого не вызывает сомнений, были и другие пострадавшие за причастность к преступлению.
Ни советские, ни нынешние российские власти так и не предали огласке следственные материалы дела об убийстве Кирова, отказано в доступе к ним даже тем немногим избранным и наделенным доверием ученым-историкам. Однако после развала СССР малая толика источников все же просочилась через глухую стену секретности.[255] И те немногие преданные огласке документы указывают на реальную связь Николаева с подпольными группами зиновьевцев, включая тех нескольких людей, которые были осуждены и казнены вместе с убийцей.