ему не поваляться в кровати в выходной?
Хотелось бежать, к тому же промокшие ноги окоченели, но бежать — привлечь к себе внимание. А так я обычный парень. Куртка темно-серая, спортивные штаны. Ну да, не зимние, но кто будет присматриваться, тем более — частный сектор, тут и не такие кадры слоняются.
Как далеко, оказывается, идти до трассы!
Пистолет оттягивал один карман куртки, телефон Кагановского — второй. Я еще раз набрал Юлю, не дождался ответа и вызвал такси.
Машина приехала через семь минут, к этому моменту было уже девять утра. И лишь глядя в окно на проплывающий мимо город, все еще сонный и медлительный, я наконец ощутил, что — на свободе. Пространство кружило голову, я почувствовал себя домашним котом, оказавшимся на улице. Как далеко видно! Какое все яркое несмотря на то, что апрель — месяц дождливый и серый.
Телефон Кагановского разразился какой-то симфонией, заставив меня вздрогнуть. Таксист — тщедушный носатый мужичок, похожий на грифа — всполошился, перья распушил, нос вздернул и блеснул очками:
— Это же Глинка! «Марш Черномора!» Вот уж не ожидал, что молодежь такое слушает, давай руку твою пожму…
А я мысленно выругался: по телефону можно отследить мое передвижение, от него надо избавляться. Дальше я долго слушал то, что предназначалось Кагановскому: про композиторов и их творения.
Проезжая мимо супермаркета, я попросил остановиться, накинул на голову капюшон, рванул в магазин, положил телефон в камеру хранения, запер ее и забрал ключ.
Таксист так обрадовался единомышленнику, что изменил себе и не взял с меня денег, когда мы прибыли на место. Я велел ему забыть о нашей встрече, стер маршрут из навигатора и вышел из машины.
Тридцать четвертый дом, где находилась нужная мне ведомственная квартира, был круглым и огромным, внутри, во дворе, раскинулся парк, а снаружи остальные дома отходили от этого радиально, как лучи солнца. Подъезды были во дворе. Я неторопливо искал нужный и пытался предположить, какой способ убийства выберет киллер: пуля, нож, взрывчатка в машине, имитация ограбления?
Вот подозрительная «девятка» с заляпанными грязью номерами и тонированными стеклами. Дальше — паркетник, тоже тонированный и подозрительный. Я остановился, пытаясь представить, где окна Юлии. Если они выходят во двор, то…
Во двор заехала милицейская машина. Бежать! Ноги сами собрались рвануть прочь, сердце сорвалось в галоп. Так, стоп! Не паниковать! Не факт, что это ко мне. Если меня хватились, то должны пойти по ложному следу. Я заставил себя медленно плестись дальше. Машина повернула в мою сторону. Казалось, я спиной чувствую взгляды, и менты знают, что я — это беглый преступник.
Стоп! Тпр-р-р! На мне ничего не написано. Со спины меня узнать невозможно. Как в РПГшках, надо мной не отображается профиль убийцы-рецидивиста, где имя красное — чтобы все знали, кто перед ними. Машина поравнялась со мной. Время будто поставили на паузу… А потом щелк — и оно потекло, как обычно. Менты проехали мимо, и машина исчезла из виду в закруглении двора.
Фу-ух. Я глянул на номера квартир, написанные на табличке у входа. Вот он, нужный подъезд! В углу была камера, потому я накинул капюшон куртки. В нашей реальности в подъезде был бы домофон, здесь же двери не запирались. Если ты человек системы, бояться тебе нечего.
Потому я спокойно раскрыл дверь и оказался в дендрарии, где каких только не было растений. Вот же озаботился кто-то. На лифте поднялся на третий этаж. Вышел, огляделся и шагнул к тридцать первой квартире.
В том, что Семерка примет меня благосклонно, я не сомневался: она-то умеет читать мысли. Потому я просто надавил на кнопку звонка — разлилась за дверью птичья трель.
Господи, неужели получилось? Юленька, пожалуйста, будь дома! Я очень надеюсь, что ты никуда не убежала с утра. И очень рассчитываю на то, что ты еще жива. Полдесятого только.
Никто не спешил открывать. Может, она вообще в Москву укатила на выходные? Вот будет смешно. Это, конечно, хорошо: значит, ей ничего не угрожает. А вот я подставился. Да что там подставился — сам себя закопал!
Промелькнула мысль найти сотрудников СИЗО и вернуться — вдруг никто еще ничего не понял. Типа свозили меня на допрос, потом вернули. Да нет, в понедельник придет начальник… Да и Кагановский вряд ли будет молчать. Поздно.
Я еще раз вдавил кнопку звонка. Выругался и в сердцах ударил дверь. И тут соседняя квартира приоткрылась, оттуда высунулась бабка, похожая на Шапокляк.
— Чего расшумелся! Ходят и ходят тут всякие!
— Еще кто-то был? — насторожился я.
— Вот же поселили проститутку! — завела пластинку бабка. — Были! Кого тут только не было! Ай-ай, теперь совсем молодой мальчик, вот же сучка бесстыжая! Беги, мальчик!
— А ничего подозрительного не происходило? Может, вы слышали звуки стрельбы?
Неужели киллеры уже здесь побывали? Я потянул за ручку дверь в квартиру Семерки — она была заперта. Бабка глянула в мой пакет, увидела милицейскую фуражку, и затараторила, удвоив усилия:
— Ты милиционер? Привлеки эту! За проституцию! — Она воздела карающий перст.
Вышла и принялась колотить ногой в дверь.
— Выходи, шлёндра!! Чего прячешься! Я знаю: дома ты. К тебе милиция!
И тут случилось дивное: щелкнул дверной замок, высунулась заспанная Семерка, распахнула глаза, увидев меня. Бабку проигнорировала.
«Беда», — подумал я, Семерка схватила меня и затащила в квартиру, оставив бабку недоумевать на пороге.
— Что? — спросила она.
— Тебя заказали, — прошептал я, проходя в комнату и задергивая занавески.
Она протерла красные глаза.
— Что… Как? — понимание мгновенно пробудило ее.
— Это должно случиться сегодня. Кто и как — не знаю. Попытался с тобой связаться — не получилось. Пришлось бежать из СИЗО.
— То есть ты вот так просто взял и… — ее глаза заблестели, как у накокаиненной, она впилась пальцами мне в плечо и посмотрела, как голодающий — на кусок мяса.
— Ух-х-х! Вот это… Это настоящий шторм! — она облизнула губы, заставив себя отстраниться. — Твой дар… Он неимоверно мощный! Я такого еще не видела! Смотри!
Ее рука покрылась мурашками, которые то появлялись, то исчезали.
— Я, между прочим, круто подставился, чтобы тебя предупредить.
Она отошла от меня подальше, села за столик в кухне.
— Не подходи близко, меня кроет. — Семерка закурила, открыв окно, задумалась. — Сейчас, в себя приду, и подумаем.
— Сперва надо отсюда валить в безопасное место, потом — понять, что ты такое раскопала, раз они засуетились и увидели в тебе угрозу.
— Сейчас… Докурю, это помогает успокоиться.
Я оперся о дверной косяк, скрестив руки на груди. Внутри разгоралась злость. Но окончательно