– Спасение папы от злобного императора – без сомнения, достойный поступок, но выход ли это для императора Византии?
– Что ты хочешь этим сказать? – сурово спросил Бодуэн.
– Что спасение может не состояться. Его Святейшество может быть арестован, схвачен, убит, он может даже утонуть, если корабль будет атакован… И что тогда станет с надеждами всей Византийской империи и… императрицы Марии, столь долго пребывающей в одиночестве?
– Сенешаль Филипп де Туси и мои самые мудрые министры опекают императрицу. А у нас, говоря по чести, нет выбора, и терять нам тоже нечего, разве что жизнь, но она приносит нам одни горести, поэтому потеря будет невелика. Вся наша надежда на избранного и увенчанного венцом папу. И еще на моего кузена Людовика. Он слишком хороший христианин, чтобы не внять просьбе Его Святейшества. Людовик не останется глух к голосу понтифика, а значит, и голос его спасителей тоже будет услышан. Однако этой ночью, я думаю, нам лучше помолиться, а не слушать музыку.
На следующий день в украшенном мозаиками Зале совета в присутствии всего папского двора, Бодуэна и его свиты Иннокентий во всеуслышание объявил о своем желании покинуть Рим и провести несколько дней в Чивита Кастеллано, чтобы подышать свежим воздухом, ибо римский отравлен миазмами Понтийских болот.
– Чистый воздух Чивита Кастеллано вряд ли будет целительным для Его Святейшества, если туда явится Фридрих, – подал голос кардинал Колонна. – А он там будет очень скоро. Быть может, даже раньше вас.
– Да, путешествие таит в себе опасность, мы признаем это, но опасность нас не пугает. Напротив. Быть может, встреча лицом к лицу с нашим недоброжелателем приведет к благодетельным последствиям.
– Святой отец! Вы готовитесь совершить безумный поступок! Все говорят, что Фридрих хочет вашей смерти!
– Рано или поздно всем приходится умирать, так что смерть – беда небольшая. Вы изберете другого папу, и наша мать-церковь, не пострадав, будет жить дальше. Более того, если я стану жертвой Фридриха, у вас появится основание подвергнуть его великому отлучению, и тогда он со всеми своими землями окажется за пределами христианского мира. Повторяю, мы приняли решение, и оно неизменно.
И вот неделю спустя, поручив охрану Латеранского дворца своему ближайшему окружению и слугам, Иннокентий с многочисленной свитой покинул Рим. Папский поезд был на этот раз еще более пышным, чем обычно при переездах в другие города и резиденции. Но что удивительного? На этот раз с Его Святейшеством ехал и византийский император, а понтифик Рима щедро одарил этого весьма дорогого его сердцу сына, и его дары везли многочисленные повозки под присмотром слуг. Неожиданная «щедрость» папы объяснялась весьма незатейливо: Его Святейшество нуждался в немалом багаже, чтобы путешествовать достойным образом.
Сенатор Рима, Гаэтано Орсини, стоял на городской стене и наблюдал за удаляющимся кортежем со свирепой радостью в сердце: наконец-то он хоронил своего врага, которого ненавидел так долго! Щедрые дары папы Бодуэну, его пышный поезд Орсини не заботили. В папском дворце осталось намного больше богатств, их хватит и ему, и его императору. Его решение было твердо: ворота Рима никогда больше не откроются перед Иннокентием… Если только тому удастся подойти к ним живым. Сам он между тем готовился к величайшей радости – встрече с Фридрихом в папском дворце, где тот станет полновластным хозяином, а он, Орсини, его первым помощником и самым могущественным человеком на земле.
До Чивита Кастеллано, города, стоящего на равнине, окруженного глубокими рвами, хорошо укрепленного, папский поезд добрался благополучно. Горожане встретили папу, как любящие дети встречают своего отца. Два первых дня Иннокентий только и делал, что принимал посетителей и раздавал бесчисленные благословения, и так переутомился, что тяжело заболел. На третий день он не смог подняться с постели и вынужден был сохранять полный покой, передав все обязанности и полномочия кардиналу Сан-Никколо, который со смирением принял это поручение. Не желая утомлять папу, Бодуэн II с куда большей скромностью двинулся в путь к порту под охраной папского эскорта, который зорко следил за сохранностью повозок с дарами. Кому могло прийти в голову, что императорский дом увеличился, взяв на службу еще одного офицера? Что офицер с бородой и усами, с гербами императорского дома, гордо гарцующий на лошади и ловко управляющийся с оружием, – не кто иной, как папа римский?
В Чивитавеккья начальник эскорта, убедившись, что генуэзский корабль благополучно отплыл от берега, двинулся обратно. Ему не удалось увидеть, как капитан корабля, стоило только судну выйти в открытое море, опустился на колени перед человеком в доспехах и получил от него благословение.
Средиземное море на этот раз было достаточно милостивым и не слишком часто меняло цвета, сохраняя свою синеву, такую яркую и лучезарную, что Рено не уставал ею любоваться на протяжении всего пути во Францию. Обычно он садился на груду канатов на носу корабля и часами любовался морскими просторами, нисколько не страдая от качки. Гильен д’Ольнэ нередко составлял ему компанию.
– Мы могли бы уже плыть в Константинополь, – вздохнул как-то Гильен, увидев, что корабль проплывает мимо острова Монте-Кристо. – А мы снова возвращаемся во Францию. Вас это не огорчает?
– Огорчает? Меня? Ничуть! Если бы я и хотел куда-то плыть, то только в Сен-Жан-д’Акр[23]. И вам это должно быть хорошо известно. Но мы туда не плывем, поэтому все направления для меня хороши. Я рад открывать для себя мир, потому что до сих пор горизонт мой ограничивался пределами Шаторенара… И потом, как не чувствовать счастье и не гордиться, участвуя, пусть в самой ничтожной степени, в избавлении Его Святейшества от его заклятого врага? Думаю, выпавшая нам участь не хуже крестового похода!
Позади Рено раздался смех, молодой человек обернулся и увидел, что перед ним стоит Иннокентий, одетый в белую сутану. После отплытия папа не покидал каюты Бодуэна, расположенной в носовой части, выходил он из нее только глубокой ночью и долго смотрел на звезды.
– Тем более что дорога в Святую землю лежит теперь через Французское королевство, так что с Божьей помощью мы скоро там окажемся, – с воодушевлением произнес папа.
Впервые Его Святейшество обратился прямо к Рено, и юноша, потерявшись от волнения, не мог найти слов. Покрасневший до ушей Рено, прокашлявшись, опустился на колени. Иннокентий, поглядев на него, снова рассмеялся и продолжил игру.
– Я чувствую в вас некую неуверенность, молодой человек. Вы опасаетесь, что могут возникнуть препоны?