Это случилось через полтора года по утверждении императором Павлом единоверия и притом одновременно с разрешением близкой к скиту Городецкой часовни иметь иргизских попов. Излишне говорить, какое впечатление на умы старообрядцев, желавших примирения с церковью, произвело это несчастное стечение обстоятельств. Старообрядцы-фанатики были рады этому; в тогдашней переписке Керженских скитов с Москвой и Иргизом на неудачи Герасима указывалось как на победу, как на милость божью.
Само правительство, как видно из некоторых записок того времени и из писем тогдашнего министра народного просвещения и духовных дел, князя А. Н. Голицына, человека известного старообрядцам и пользовавшегося особенною доверенностью императора Александра I, пришло к убеждению, что правила 27-го октября 1800 года не достигают ожидаемого успеха и что для примирения старообрядцев с церковью необходимо сделать в этих правилах дополнения и исправления. Это было известно старообрядцам, и они не упустили случая воспользоваться таким расположением правительства.
Дело началось в Екатеринбурге. Там было сильное старообрядческое общество, и к нему принадлежало много богатых людей. Старообрядство в Зауралье началось еще в XVII веке и особенно усилилось в царствование Петра I, когда утесняемые Питиримом керженские жители во множестве удалились на заводы Демидова. Центром их был Шарташский скит, подле которого образовалось большое селение.[223]
По учреждении Екатеринбурга, многие из жителей Шарташа поселились в новом городе и составили ядро старообрядческого общества, со временем получившего огромное значение. Здесь, а также на заводах Верх-Исетском[224] и Уктусском,[225] Невьянском, Нижне-Тагильском, Бынговском, Сысертском, Шайтанском, Утклиском, Висимских, и др. число старообрядцев и заведенных ими по лесам около заводов скитов и келий так умножилось, что правительство Анны Ивановны в 1735 году признало необходимым посылать туда через каждые три года опытных миссионеров из православного духовенства для увещания, но это не имело успеха.[226] Особенно много развелось скитов в лесах Висимских по западному склону Уральского хребта.[227] Во второй половине прошлого столетия екатеринбургское старообрядческое общество распространило свое влияние не только на окрестных одноверцев, но и на сибирских. Получая попов с Иргиза, оно рассылало их по заводским старообрядцам и таким образом достигло некоторого рода власти над ними. Все они находились в повиновении старшин екатеринбургской часовни. Эти старшины, избираемые старообрядческим обществом из почетнейших своих членов, преимущественно в качестве посредников и ходатаев пред правительством по делам духовным, а также для управления хозяйственною частью часовни, приобрели власть не только над простолюдинами, но и над самими попами, которые находились у них в безмолвном повиновении и не смели совершить никакой требы без их письменного разрешения.[228] Старшин бывало по нескольку человек, и обыкновенно случалось так, что один из них, отличавшийся умом, богатством сведений, житейскою ловкостью, связью с лицами, власть имеющими, богатством, почетом, становился во главе их и делался таким образом самовластным начальником общины. Таким главою екатеринбургского и заводских старообрядческих обществ, считавших в себе более 150 тысяч человек мужского пола, был в начале нынешнего столетия богатый купец Яким Меркурьевич Рязанов.
Это был один из замечательнейших деятелей старообрядства. Одаренный обширным умом и необыкновенною энергией, он своею честною деятельностью и благотворениями приобрел всеобщее уважение не только между своими одноверцами, но и между православными. Он имел огромный капитал, золотые прииски, богатые рыбные ловли и принимал значительное участие в делах российско-американской компании. Он находился в близких связях с главными торговыми деятелями Москвы, Петербурга, Сибири и был близок к разным лицам, занимавшим высшие государственные должности. Рязанов находился в коротких отношениях и с православными архиереями. Пермский епископ, когда бывал в Екатеринбурге, всегда останавливался у него в доме, и ему Рязанов представил однажды тысячу рублей от имени старообрядцев в пользу духовной семинарии. Для поповщины Рязанов был тем же, чем Ковылин был для федосеевцев; пермские и сибирские старообрядцы считали его главою своих общин, и всякое слово Рязанова было для них законом. Будучи избран в старшины екатеринбургского старообрядческого общества в первых годах нынешнего столетия, он более двадцати лет находился в этом звании и возвысил свою общину на такую степень значения, что она малым чем уступала московской. Сотрудником его был другой старшина, вместе с ним избранный, Фома Казанцев, который, действуя всегда согласно с Рязановым, был деятельным его помощником. Самыми близкими людьми к Рязанову и во всех делах главными его советниками были известные богачи того края управляющие Яковлевскими заводами, Китаев и Полузадов, и Расторгуевскими заводами, Зотов и зять его Харитонов. Это были всесильные люди.
Рязанов был человек строгой жизни и строгих правил; вместе с тем он был довольно начитан и не лишен светского образования. Будучи ревнителем старого обряда, он в то же время хорошо понимал, что устройство старообрядческой церкви неправильно и несогласно ни с каноническими постановлениями, ни с условиями общественного благоустройства. Без высшей степени духовной иерархии, без архипастыря, церковь не полна и не устроена, но искать архиерея тем путем, каким намеревались приобресть его старообрядцы XVIII столетия, Рязанов не хотел, ибо знал, что такая иерархия была бы противна государственной власти, не могла бы быть прочною и навлекла бы на все старообрядческие общины новый ряд преследований. Идти по следам Никодима, просить у правительства законного епископа и помышлять было невозможно. Если при ходатайстве всесильного Потемкина и графа Румянцева, при обещании самой Екатерины дело Никодимово имело исходом неудовлетворявшие ни ту ни другую сторону правила 27-го октября 1800 года, то чего мог надеяться Рязанов? А между тем он, хотя и был привержен к иосифовскому обряду, оставался вполне преданным церкви и всею силой души желал воссоединения старообрядцев с господствующим исповеданием.
В 1802 году открыта была пермская епархия, и архиереем назначен Иустин, епископ свияжский, человек прекрасно образованный, бывший перед тем долгое время при русском посольстве в Венецианской республике. Он познакомился с Рязановым, сблизился с ним и, когда бывал в Екатеринбурге, останавливался в его доме. Рязанов, от лица старообрядческого екатеринбургского общества, давал ему значительные пожертвования на устройство в Перми духовной семинарии и открыл ему свое намерение «мало-помалу преклонить старообрядцев к православной вере». Это намерение Рязанов открыл епископу в 1816 году; что оно было искренно, и что обещания его не были происками хитреца, как обещания Ковылина,[229] Рязанов доказал через 22 года. Истощив все средства к достижению независимого от святейшего синода старообрядческого духовенства, претерпев постыдное, при его положении в свете, месячное содержание под арестом при полиции,[230] получив по высочайшему повелению запрещение ходатайствовать по делам старообрядцев, Рязанов увидел, что тридцатилетние энергические и настойчивые действия его не имели успеха, но не сделался закоренелым врагом церкви, каким его считали, а совершенно бескорыстно, и единственно вследствие глубокого убеждения, обратился на условиях единоверия к православию, которому был постоянно предан, несмотря на видимую борьбу с ним. Обращение Рязанова было столь искренно и усердие к святой церкви столь велико, что не более, как через год после того, святейший синод ходатайствовал пред государем не только о прощении прежних его поступков, сделанных в расколе, но и об оказании ему особой монаршей милости за усердие к православной церкви.[231]
Полную программу своих действий Рязанов никому не открывал. Иначе и поступать он не мог. Говорить о своих обширных замыслах, а тем более поверять их бумаге, значило бы разрушить их в самом начале, подорвав доверие к своим действиям екатеринбургских и сибирских старообрядцев, подчинявшихся его неотразимому влиянию. Он был поставлен в такое положение, что, ведя дело сближения двух враждебных сторон, не мог открыть системы своих действии и конечной их цели ни той ни другой. Будучи уже ревностным сыном церкви, он, по поводу воссоединения униатов (в 1839 году), высказывал доверенным лицам неудавшуюся свою программу. Униаты, говорил он, были уведены из православия архиереями и священниками и через два с половиной века архиереями же и священниками были приведены обратно в недра церкви; подобным образом, во времена Никона, значительная часть народа уведена была из церкви тоже архиереями и священниками, и только одно, пока независимое от синода и епархиальных архиереев, старообрядческое духовенство может со временем, при помощи божьей, привести отделившихся в общение и восстановить мир церковный. Униаты имели независимое духовенство, управляемое особою духовною коллегией, которая сначала зависела от католиков, потом была самостоятельною, потом находилась при святейшем синоде; наконец последовало и соединение. К воссоединению старообрядцев также нет иного пути и иных способов: кто увел, тот и приведет. «Путь указан, — прибавлял Рязанов, разумея воссоединение униатов, — имеяй уши слышати да слышит!»