Вся наша группа замолкает, наше коллективное дыхание задерживается, когда мы думаем об этом, о том, как Дженику тащат по мокрой лесной траве в ночной рубашке. Мои мысли возвращаются к тому ужасному моменту в лесу в лагере «Сумеречный сон». Это вполне могло быть моей последней ночью на земле.
— И ты просто позволил им это делать? — спрашивает Рейнджер, и его голос, как осколок льда, вонзается мне в сердце. Если бы я была Джеком, я бы бежала, и не от культа, а от младшего брата девочки, которую мне не удалось спасти.
— Если они обнаружат, что я знаю, они убьют меня, — шепчет Джек, в то время как близнецы стоят спиной к остальным, внимательно наблюдая за Селеной и Марком. Однако, судя по её стонам, у меня возникает мысль, что она, по крайней мере, частично имитирует оргазм. — Кроме того, что я должен был делать? В одиночку напасть на целую группу психов? Позвонить в полицию? Они владеют полицией Натмега. А также у Братства есть доступ ко всему кампусу через туннели. У них даже есть церковь под школой. Я обошёл весь этот кампус исследуя каждую мелочь. Поверьте мне, я знаю, я видел кое-что, чего никогда не смогу забыть.
— Это какое-то невероятное дерьмо, Джек, — молвит Спенсер, но он не кажется полностью убеждённым.
— В этом участвует половина школьного совета и добрая четверть персонала. Не верите мне? Отлично. Но я, чёрт возьми, жил в этой школе. Я знаю здесь каждый дюйм. Семьи, которые в этом замешаны, могущественны, и я не собирался втягивать наших в эту неразбериху. Прости, Рейнджер. — Джек смотрит на брата Дженики с лёгкой гримасой и вспышкой боли, а затем быстро переключает внимание на Черча. — Может быть, у Монтегю и есть ресурсы, чтобы справиться с этим дерьмом, но для меня оно того не стоило. Я бы предпочёл держаться от них подальше, спасибо.
Я проскальзываю за спину Спенсера, так что оказываюсь между ним и Рейнджером, а затем беру одну из их рук в свои, присоединяясь к ним и утешая обоих одним махом. Спенсеру, должно быть, нелегко видеть брата в таком свете, и я знаю, что Рейнджеру нелегко слышать всё это.
— Тогда зачем запирать меня в домике? — спрашивает Спенсер, и Джек бросает на него взгляд.
— Ты шутишь, да? Они охотятся за твоей грёбаной подружкой. Каждый посвящённый должен обмыть руки кровью, и это должен быть человек, выбранный культом. Никаких исключений. Она опасный человек, держись от неё подальше. Они заперли тебя там только для того, чтобы убрать с дороги, но не думай, что они не убьют и тебя тоже, если им это будет выгодно. Почти уверен, что единственный человек, к которому они боятся прикоснуться — это он. — Джек машет рукой в направлении Черча, а затем качает головой, засовывая руки в карманы и вытаскивая пакетик с таблетками. — Теперь возьми это и притворись, что мы встретились, чтобы поговорить о делах, и не говори, что я никогда не рисковал ради тебя.
Спенсер делает, как просит его брат, но его лицо бледное, губы плотно сжаты. Я могу сказать, что он зол. Трудно сказать, из-за чего он больше всего расстроен; мы вроде как со многим здесь сталкиваемся.
Джек обнимает брата, а затем исчезает в лесу, как будто его там никогда и не было. Спенсер быстро смотрит на таблетки, а затем засовывает их в карман.
— Вы, ребята, в опасности из-за меня, — говорю я, на мгновение задумываясь над словами Джека. Парням действительно было бы лучше, если бы я уехала навсегда, а?
— Ты стоишь этого, Чак-лет, — отвечает Спенсер, поднимая глаза и встречаясь со мной взглядом. Он переключает внимание на Рейнджера, и оба парня долгое время изучают друг друга. — Дженика того стоит.
Рейнджер кивает, и мы направляемся обратно на вечеринку, оставляя стонущих Селену и Марка в темноте позади нас.
Глава 13
Арчибальд Карсон игнорирует меня, и мне это не нравится.
Я имею в виду, что большинство семнадцати, почти восемнадцатилетних подростков хотят, чтобы их родители игнорировали их, но не после того, как им сказали, что да, они почти уверены, что кто-то хочет их убить. Папа что-то знает; мистер Мерфи что-то знает; мистер Дэйв что-то знает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Натан, надоедливый и, казалось бы, бесполезный ночной сторож, в последнее время довольно часто ходит за мной по пятам по приказу отца. Это заставляет меня задуматься, стал ли он чуть менее жутким и в большей степени на нашей стороне, но поскольку я точно не могу подойти к нему и спросить, что он знает о таинственном культе, скрывающемся в подземных туннелях под школой, я смирилась с его присутствием.
— Нам больше не удаётся поговорить, — говорит Моника, откидываясь на спинку кровати с коротко подстриженными тёмными волосами и непринуждённым макияжем. Это большой поворот для неё, учитывая, что в прошлом она предпочла бы остаться дома и пропустить выходные с вечеринками, чем показаться с небольшим вздутием живота после месячных.
— Эм, я умоляла тебя поговорить со мной, когда только приехала сюда, а вы с Коди отшили меня, как ни в чём не бывало, — напоминаю я ей, накручивая прядь светлых волос на палец и понимая, что уже вернулась к своему акценту девушки из Долины.
Моника съёживается, но я не получаю никакого удовлетворения от её реакции. С моей стороны нечестно говорить, что я прощаю её, а потом продолжать вспоминать её загул с Коди. И честно? Она оказала мне услугу. Я бы предпочла любого из своих новых парней Коди в любой день, не говоря уже о пяти восхитительно богатых мудаках.
Подождите-ка.
Восхитительно богатый мудак? Это звучит чертовски мерзко, как… дырка в заднице, покрытая шоколадным соусом или чем-то в этом роде. Фу. Мерзость.
— Ты права, — отвечает она, вздыхая и на мгновение закрывая глаза. Я знаю, что она забыла Коди, и кажется счастливой, но я почти также уверена, что он нравился ей гораздо больше, чем когда-либо нравился мне. Его предательство ранит. — У меня нет права жаловаться, но я скучаю по тебе. После того, как ты уехала, всё перестало быть прежним, как будто волшебство исчезло, когда ты пропала.
Я фыркаю, и она приподнимает прелестную бровь с микроблейдингом, глядя на меня.
— О, пожалуйста. Единственное волшебство, которое я привношу с собой — это врождённый талант выводить людей из себя, привычка ляпать неподобающие вещи и одержимость романтикой. Я влюбилась во всех парней из Студенческого совета. — Кстати, о… сразу после того, как мы вернёмся с осенних каникул, настанет время операции. Неделя дебатов, за которыми последует день выборов.
Возможно, они больше не мальчики из Студенческого совета.
И чтобы кто-то вроде Астер Хейз стал президентом? Нет, спасибо. Черч — грёбаный принц этой школы. Чёрт возьми, он даже на рекламных брошюрах.
— Кстати, где твоя компания бойфрендов? — спрашивает Моника, когда я сажусь и вытягиваю руку над головой, используя другую, чтобы более или менее сфокусировать телефон на своём лице.
— Ну, двое из них отрабатывают приёмы боевых искусств в тренажёрном зале, ещё один из них запекает в духовке, в то время как его лучший друг занимается математикой рядом с ним, а последний ждёт прямо за приоткрытой дверью этой комнаты.
— Извините, что прерываю поток сплетен, — говорит Спенсер, заглядывая внутрь, а затем проходит в комнату, когда я жестом указываю в его сторону. — Если тебе нужно рассказать про меня всякую чушь, я пойму. Просто обязательно дай ей знать, что на самом деле у меня самый большой член из всех парней.
— Я ещё недостаточно рассмотрела Черча, чтобы знать наверняка, — выпаливаю я, а затем со стоном падаю обратно на подушки. — Ладно, я вешаю трубку. Ты пробуждаешь во мне шлюху.
— Внутри каждой девушки есть шлюха, которая только и ждёт, когда её освободят от пуританских оков нашего общества, основанного на скромности, которое стыдит женщин за то, что они получают естественное удовольствие и властвуют над собственным телом. Наслаждайся всеми этими членами, и мы скоро поговорим!