Читать интересную книгу Империя под ударом. Взорванный век - Игорь Шприц

Он перешел в спальню. Халат, домашние туфли, ночная ваза под кроватью… Слабый мочевой пузырь? Навряд ли, скорее дань детским привычкам. Следы женщины… следы женщины… на простынях не обнаружены. Одинок и явно склонен к нарциссизму. Пусто. Никаких следов, никакого оружия.

Берг заканчивал просмотр книг, когда к нему на помощь из спальни вышел Путиловский.

— Пока ничего, — виновато признался Берг.

— У меня тоже.

Путиловский споро принялся за шкатулки, кисеты, ящички из‑под сигар и прочую мужскую мелочь. Ничего. Секретер красного дерева был проверен весь… Весь ли? Взгляд остановился на декоративных колоннах, украшавших фасад. Толстенькие. Наверняка за ними что‑то кроется. Путиловский попробовал и так, и сяк — колонны не поддавались.

— Иван Карлович, помогите, мне не открыть, — позвал он Берга. — Может, вы сообразите?

Берг подошел, молча глянул, выдвинул ящичек под колоннами, засунул внутрь руку.

— Есть! — Голос его охрип от возбуждения. — Дайте какую‑нибудь шпильку!

Путиловский, порыскав по столу, протянул ему маленькую пилочку для ногтей. Берг всунул пилочку внутрь ящичка и стал ею что‑то нащупывать. Послышался щелчок, и выскочил потайной пенал.

Путиловский осторожно взял его в руки. Пенал был узкий, и что‑либо серьезное — оружие или бомба — туда определенно поместиться не могло. На крышечке пенала обнаружилась выемка для ногтя, чтобы легче было открывать. Так Путиловский и сделал. Улов был незначительный, внутри лежала всего одна бумажка с какими‑то цифрами и буквами.

— Почему он ее так спрятал? — вслух подумал Путиловский, пристально изучая текст. — Что это может быть?

— Это? — Берг внимательно просмотрел запись. — Это ключ к сейфу. По часовой стрелке девять, затем полный оборот против часовой, по часовой ноль, полный оборот против, по часовой два. И выставить семь. Обычный домашний сейф. Фабрики братьев Архиповых. У нас на кафедре такой стоит, порох там прячем.

— А буквы?

— Буквы — адрес сейфа. Эн, эф, сто сорок один.

Путиловский прошел по ковру к окну.

— Эн, эф… эн, эф… — Лицо его прояснилось. — Да это же набережная Фонтанки!

— Дом сто сорок один! — радостно подхватил Берг. — Точно!

Но лицо Путиловского вместо того, чтобы выразить такую же радость, внезапно побелело, челюсть отвисла, а глаза стали совершенно потусторонними. Берг даже испугался такой мгновенной метаморфозе:

— Что с вами, Павел Нестерович?

— Это же Нинин адрес… — Путиловский на секунду замер, но усилием воли медленно выдавил из себя: — Там фотограф в полуподвале… лабораторию держит… — И закричал на Берга: — Ну что же вы стоите?! Бегом!

Оба пулей вылетели из кабинета, далее из квартиры и на улицу. Сидевший в прихожей управляющий совершенно естественно решил, что они спасаются от неминуемого взрыва, обмер до невменяемости и рванул за ними. Но ноги ему в движении решительно отказали, и он остался сидеть на стуле как приклеенный, ожидая мгновенной смерти. В эти несколько секунд пред его мысленным взором пронеслась вся его немудреная женатая жизнь.

Однако взрыва почему‑то не последовало, а раздался мягкий хлопок внутри головы, сознание управляющего помутилось и более не прояснилось. С ним случился небольшой удар, в народе именуемый «кондрашкой».

* * *

Эпистолярный жанр Нине удавался более всего. Иногородние подружки зачитывались описаниями красот деревенской природы или подробностями благотворительного бала на четырнадцати страницах с двумя постскриптумами и полным списком кавалеров и бальных фигур. Очевидно, такой талант она унаследовала от отца–патологоанатома, который заполнял бисерным почерком многостраничные протоколы осмотра и вскрытия трупов.

До отъезда оставалось всего три часа, а сделать и написать надобно было многое. Яков скоро должен прибыть, и она всецело будет принадлежать тому единственному, в чьи объятия ее так «быстро и решительно бросила беспощадная судьба!».

Этими словами Нина только что закончила короткое, всего на четыре странички письмецо Бебочке Ширинской–Шахматовой, зная, что письмо оное будет распространено в многочисленных копиях среди их общих подруг, да еще с комментариями Бебочки, весьма острой на язычок. Поэтому написание короткого письма заняло так много времени: пришлось взвешивать каждое слово.

Зато теперь перо скользило как по маслу — Нина писала последнее письмо своему бывшему жениху, Путиловскому Павлу Нестеровичу. Почерк у Нины был красив и оригинален, буквы имели наклон, противоположный обычному, в левую сторону. Написав, она надушила письмо своими любимыми духами, запечатала в конвертик из розовой рисовой бумаги, заклеила и надписала сверху: «П. Н. Путиловскому, лично в руки!»

Все, теперь можно и в путь. Спрятав письма так, чтобы их можно было легко увидеть при осмотре комнаты, Нина оделась в дорожное платье и присела по старому русскому обычаю на край стула. На душе у нее было светло и празднично. Наконец‑то с ней происходит нечто столь необыкновенное, что сказочным образом изменит всю ее только начинающуюся жизнь. Так интересно ждать следующего дня!

«Что день грядущий мне готовит?$1 — пропела она про себя, встала, поклонилась комнатке, перекрестилась на икону своей покровительницы, святой Серафимы, и навсегда покинула отчий дом.

* * *

Лихач не подкачал и получил свой рубль сверху. Евграфий Петрович, не торопясь, но и не опаздывая, обследовал все дома вкруг сто тридцать девятого, вспомнил про проходные дворы и издалека увидел фланирующего там без дела Батько. Он обошел Батько по дуге, мягко ступая, неслышно подкрался сзади и гукнул ему в ухо. Батько даже подпрыгнул от неожиданности и в душе сказал Медянникову спасибо за то, что не гукнул кулаком, — такие случаи бывали. Но сейчас Евграфий Петрович был в прекрасном расположении духа.

— Давай дуй в Измайловскую часть, возьми там трех… нет, четырех городовых и быстро назад! — и в ответ на безмолвный вопрос Батько добавил: — Сейчас сюда твой крестник заявится.

— Топаз?! — не поверил Батько.

— Он самый. За бомбистом идет. А мы за ним. Так и соберемся вместе в одном лукошке. Ну, чего уставился?

И радостный Батько побежал за подмогой.

А Медянников сходил в дворницкую, дал дворнику по шее за плохо вычищенный тротуар, отобрал у него валенки, фуфайку, фартук и лопату и велел не высовываться. Вышел на набережную и начал тщательно подчищать снег у самого Египетского моста.

Когда Батько с городовыми на рысях пробегали мимо, он остановил их и распределил по всем дворам, обязав ждать его сигналов и в случае чего стрелять только по ногам, но не по своим. И продолжал чистить снег: уж очень Евграфий Петрович любил это делать. Поэтому, когда мимо проехал извозчик с Викентьевым, а за ним Топаз, Медянников с видимой неохотой оставил свое занятие, чтобы проследить уже совсем точно, куда пошла его законная добыча.

Викентьев нырнул в полуподвал знакомого дома за номером сто сорок один, где проживала невеста Павла Нестеровича. Подобному совпадению Медянников не удивился, он знавал совпадения и похлеще.

Топаз тоже провел Викентьева до места жительства и побежал, видать за своей подмогой. Так, гости уже начали съезжаться, пора готовиться к балу…

И Медянников вновь зашаркал лопатой, приводя двор в такое чистое состояние, какого тот отродясь не знавал. В чистом дворе и бандитов ловить приятнее.

* * *

Близкие люди, оставаясь наедине, весьма редко называют друг друга по имени, разве что если хотят подчеркнуть значимость обращения. Викентьев не то чтобы путался, но еще не совсем привык к своим многочисленным именам — Алексей, Станислав, теперь вот Яков. И когда он вошел в полуподвал и к нему с возгласом «Яков!» бросилась Нина, он в первое мгновение резко обернулся, но тут же понял, что Яков здесь единственный — он сам.

«Нервы ни к черту… — устало подумал он, обнимая Нину и зарывшись лицом в копну ее белокурых волос. — Сядем в поезд, завтра уже будем в финском отеле. Господи, хоть отосплюсь…» Но Нина всеми своими действиями явно показывала, что отоспаться она ему не даст по крайней мере еще недели две. «Какой же этот следователь осел, такой персик упустил. Опять мне повезло!» Он мягко отстранил Нину, пообещав:

— Обожди, вот сядем в поезд…

Нина успокоилась.

— Что у меня для тебя есть! — и она лукаво спрятала руку за спину. — Подарок!

— Дай сюда!

Нина запрыгала и стала игриво бегать вокруг стола, желая продолжить баловство. Викентьев довольно грубо, в два прыжка догнал ее и отнял фотографию. Нине это не понравилось, однако она сразу же простила, потому что за свою фотографию он ее крепко поцеловал.

— Была у твоего жениха? В полиции?

Нина кивнула.

— Ты у меня молодец.