— Сударыня, — продолжал Амран-Луи. — В тридцати или сорока лье отсюда у меня есть своя Маргарита, которую зовут Адриен. Дни, проведенные вдали от нее, кажутся мне годами. Если граф де Вазаборг, который знает капитана гвардейцев Его величества, мог бы поручить ему напомнить королю Густаву-Адольфу, что один несчастный французский дворянин вот уже шесть недель ждет ответа в трактире, я не забуду о нем в своих молитвах.
— Все, что вы желаете, я сделаю, — заверил его граф де Вазаборг. — Я могу, как и капитан гвардейцев, подойти к королю. Завтра вы получите ответ.
Арман-Луи поднес к губам полный стакан вина, но в тот момент, когда он пил за здоровье шведского дворянина, на сцене появился четвертый персонаж белого домика.
Во вновь прибывшем Арман-Луи узнал всадника, который бросился вдогонку за капитаном Якобусом.
Граф Вазаборг встал:
— Мой дорогой Альберт, это французский дворянин, которому я обязан всем, — сказал он, оживившись.
— Что ж, сударь, настигли ли вы беглеца? — спросил г-н де ла Герш, с которым вошедший успел коротко поздороваться.
— Нет, черт побери! Я домчался до того места, где перекрещиваются несколько дорог… Но там не оказалось никого, кто мог бы мне сказать, по какой дороге он поскакал.
— И вы потеряли следы капитана Якобуса?
Выражение глубокого недовольства появилось на лице того, кого граф Вазаборг только что назвал Альбертом, но, не заостряя боле внимания на словах г-на де ла Герш, тот холодно ответил:
— Да, я их потерял.
На какое-то время взгляды собеседников встретились: насколько нравились г-ну де ла Герш открытое и мужественное лицо и улыбка графа Вазаборга, настолько черты лица человека по имени Альберт — то ли взгляд, то ли линия рта, — внушали ему неприязнь. Однако он тотчас же надел маску благовоспитанного человека.
Граф де Вазаборг, молчаливо глядевший в окно, будто спрашивавший у ночи объяснения какой-то тайны, живо обернулся:
— Капитан Якобус? Кто этот человек и почему вы его знаете? — спросил он, обращаясь к г-не де ла Герш.
Арман-Луи рассказал ему, при каких обстоятельствах они встретились.
— Вот как! И снова похищение?! Может, такова профессия этого капитана? — предположил швед. — Но, надо полагать, на этот раз он это делал не для него, не для того графа… Но ради какого графа на сей раз проник он, как бандит, в это наше убежище? Кто бы это мог быть? Вы не знаете, господин герцог?
— Нет, — сказал Альберт.
Взгляды Маргариты и герцога Альберта встретились. Чернее тучи стало лицо дворянина и, побежденный её молчаливым взглядом, он опустил глаза.
— А вы, Маргарита, вы ни о чем не догадываетесь, вы никого не подозреваете? — обратился к ней граф Вазаборг. Маргарита, все ещё глядя на герцога, медленно проговорила:
— Нет, однако мне надо подумать.
Герцог Альберт глубоко вздохнул и сел. Капли пота выступили на его лбу.
Выражение радостного спокойствия и счастливой уверенности, только что увиденное г-ном де ла Герш, исчезло с лица Маргариты. Она стала серьезной и убрала свою руку с руки графа Вазаборга, которую сжимала. Она встала и подошла к г-ну де ла Герш:
— Храни вас Господь! — сказала она нежным голосом, ласково глядя на него. — Я не знаю, придется ли мне когда-нибудь в жизни ещё раз встретиться с вами… Поцелуйте меня, как брат целует сестру… Чтобы мне осталось что-то на память о вас.
Она потянулась губами ко лбу Армана-Луи. Охваченный вдруг чувством какого-то бесконечного уважения и сердечности он ответил ей своим целомудренным поцелуем, и Маргарита скрылась за длинной колышущейся драпировкой портьеры.
Альберт стал бледнее смерти.
Час спустя, после этой сцены, Арман-Луи возвратился в свою комнату в трактире «Коронованный лосось».
«Не приснилось ли ему все происшедшее?», — с мыслями об этом он упал на кровать и заснул, стиснув кулаки.
К полудню трактирный слуга вошел к нему с поварским колпаком в руке, сгибаясь в поклоне при каждом шаге.
— Гонец в королевской ливрее — у ворот, — сказал он. — Вот что он вручил мне для вашей милости.
Слуга снова поклонился до земли и передал г-ну де ла Герш шкатулку, перевязанную тесьмой, на которой висел ключик.
Протерев глаза, Арман-Луи открыл шкатулку.
Внутри лежало золотое кольцо с рубином и привязанная к нему записка без подписи:
«Еще раз спасибо. Если вам понадобится когда-нибудь друг, смело приходите в королевский дворец и покажите это кольцо капитану гвардейцев: вас примет человек, который никогда не забудет вас».
— Черт возьми! — прошептал г-н де ла Герш. — Граф Вазаборг какой-то важный сеньор при дворе! … Надо же! Он и сам как капитан гвардейцев…
И Арман-Луи надел кольцо на палец.
«Оно сослужит мне службу, если сподоблюсь стать корнетом в шведском полку», — подумал он.
Под кольцом и запиской было письмо, адресованное г-ну де Парделану, скрепленное королевским гербом.
«Вот так так! — подумал г-н де ла Герш. — Граф де Вазаборг — человек слова!»
Все это время трактирный слуг с поварским колпаком в руках смотрел на него:
— Ваша милость не пожелаете ли чего передать гонцу? спросил он.
— Скажи ему, что я уезжаю. Предложи ему бутылку рейнского вина за мой счет, если оно есть ещё в твоем погребке, и выпейте её вдвоем за мое здоровье.
Солнце было ещё над горизонтом, когда с радостным сердцем Арман-Луи галопом помчался по дороге к Сент-Весту. Проезжая мимо белого домика, который виднелся сквозь деревья сада, он взглянул на него и улыбнулся.
— Прощай, Маргарита! И да здравствует Адриен! — сказал он.
И, отпустив поводья своей заржавшей лошади, он исчез в облаке пыли.
Через несколько минут уже не видны были колокольни Готембурга.
16. Раскаты грома
Каркефу наслаждался полном изобилием в замке Сент-Вест, который он называл благородным и великолепным. Своеобразная архитектура здания восхищала его, и он благодарил всех богов за то, что здесь была такая широкая, просторная и настолько хорошо оснащенная кухня, какой он не видывал ни в одном из известных ему замков.
— Сударь, — сказал он Рено. — Обидно видеть дом, полный прекрасных вещей, в руках таких нечестивцев.
Иногда, проголодавшись по утрам, он вздыхал; по вечерам, после вкусного ужина, он лил в свой стакан слезы умиления.
— Сударь, — снова заговорил он, обращаясь к Рено, понятно, что подобные милости Провидения не могут длиться вечно. Кто мы, чтобы быть достойными их? Бедные грешники, погрязшие в пороке!
— Говори за себя! — ответил Рено.
— Какой хозяин, таков и слуга — говорит мудрость, её логика не позволяет мне отделить себя от вас. Однажды утром мы проснемся в какой-нибудь мерзкой конуре, обставленные ловушками, с пустым желудком и пустыми карманами. Надо молиться, сударь, и подкрепляться в ожидании дней испытания.