Обе невесты были заочно представлены Елизавете. Придворным удалось убедить императрицу, что католичку Марианну, происходящую из сильного королевского дома, не удастся воспитать так, как ей того хотелось бы, и уж тем более полностью подчинить своему влиянию. А вот протестантку Софию легко будет обратить в православную веру. Кроме того, скромное происхождение принцессы и стесненность в материальных средствах сразу же обеспечат ее полную зависимость от воли и желаний императрицы. Елизавета распорядилась пригласить Софию и ее мать в Россию. Отцу, находившемуся на прусской службе, в посещении страны было отказано. Учитывая крайнюю бедность Ангальт-Цербстского дома, будущей невесте был отправлен вексель на 10 тысяч рублей на проезд и покупку приличных платьев. Гофмаршал великого князя О. Ф. Брюммер, которому было поручено вести переговоры с невестой, лично заинтересованный в этом деле, писал Софии, чтобы до отъезда она встретилась с прусским королем и переговорила с ним об условиях этого брака. В другом письме он торопит принцессу с приездом, пока настроения двора не изменились. На территории России принцессу Софию с матерью должен был встретить камергер Нарышкин и лично доставить их в Москву к императрице. Брюммер предупреждал принцессу, что великий князь ничего не знает о предстоящем браке, и чтобы она не вздумала с ним встречаться, пока не увидится с Елизаветой Петровной. Он учил Софию быть с императрицей учтивой и любезной, говорить ей комплименты и демонстрировать почтение.
Поездка принцессы в Россию происходила в великой тайне. О сватовстве знали только несколько человек. Король Пруссии Фридрих Великий так писал об этом деле:
«В России Мардефельд (прусский посланник. — Л. С.) умел так хорошо скрыть пружины, которые он приводил в действие, от канцлера Бестужева, что принцесса Цербстская приехала в Петербург к великому удивлению Европы и была принята в Москве императрицею с явными знаками удовольствия и дружбы».
Принцесса София с матерью прибыли в Петербург 3 февраля 1744 года, но здесь они задерживаться не стали и 9 февраля были уже в Москве. Здесь София была представлена императрице Елизавете и горячо благодарила ее за приглашение и все оказанные благодеяния, как учил Брюммер. Елизавета Петровна в ответ ласково улыбнулась молоденькой пятнадцатилетней принцессе и произнесла в ответ: «Я сделала малость в сравнении с тем, что бы хотела сделать для моей семьи; моя кровь мне не дороже вашей». Потом императрица неожиданно прервала разговор и быстро вышла в другую комнату. Позже придворные дамы объяснили принцессе, что Елизавета была растрогана сходством Софии с ее умершим дядей — епископом Любским, своим несостоявшимся женихом, и не могла сдержать слез.
Елизавета выбрала Софию (будущую Екатерину II) умом и сердцем. И в то время ей было безразлично, что ее интересы удивительным образом совпали с интересами прусского императора Фридриха. Тому одновременно удалось просватать свою родную сестру Ульрику за наследника шведского престола. Этими браками Пруссия обезопасила себя с двух сторон. Императрица и император устраивали свои политические и семейные дела так, как считали нужным, о таких пустяках, как чувства женихов и невест, никто даже не собирался задумываться.
Приехавшая в Россию из маленького немецкого княжества принцесса София тоже руководствовалась вовсе не романтическими мечтами, а политическими соображения, которые могли бы быть удивительными для любой другой пятнадцатилетней барышни, но не для нее. Знатные, связанные родством со многими владетельными домами Европы, но изрядно обедневшие, родители Софии все надежды на ее будущее связывали с браком с каким-нибудь принцем или герцогом. Ее воспитывали в строгости и учили подавлять в себе порывы гордости и излишнего тщеславия. К ней самой понимание того, что в число наиболее значительных особ можно попасть только через выгодный брак, пришло довольно рано. В своих мемуарах позднее она напишет, что первый укол честолюбия почувствовала в девятилетием возрасте, когда при ней один из придворных читал ее отцу заметку в газете о свадьбе принцессы Августы Саксен-Готской, троюродной сестры Софии, с принцем Уэльским, сыном английского короля Георга II. При этом придворный не преминул добавить от себя: «Эта принцесса была воспитана гораздо хуже, чем наша, да она совсем и не красива, и, однако, вот суждено ей стать королевой Англии; кто знает, что станется с нашей». Слышала она в доме родителей разговоры и о других родственницах, ставших королевами или, на худой конец, матерями и бабушками царствующих особ.
Говорили при дворе и о возможных будущих женихах принцессы Софии. В качестве одного из них упоминали и Карла Петра Ульриха. Она имела возможность видеть его в 1739 году в Эйтине. Там собралась вся многочисленная семья герцогов Голштинских, чтобы решить судьбу осиротевшего мальчика, потенциального наследника русской и шведской короны, приходившегося, волею судьбы, внуком двум непримиримым противникам — Петру I и Карлу XII. Поговаривали, что одиннадцатилетний подросток уже имеет существенный недостаток: под влиянием некоторых своих придворных и воспитателей пристрастился к спиртному. Но это на принцессу не произвело особого впечатления, зато запомнилось слово «Россия», часто звучавшее из уст старших родственников. Несколько лет спустя она будет рада возможности поехать в эту большую и, по слухам, богатую страну с целью стать возможной невестой юноши, облик которого уже почти стерся из ее памяти.
Отправляясь в Россию, принцесса Фике, как называли Софию Фредерику в домашнем кругу, не рассчитывала произвести на императрицу и ее наследника сногсшибательное внешнее впечатление. Графиня Меллин, видевшая принцессу в отрочестве, так описывала ее наружность:
«Она была отлично сложена, с младенчества отличалась благородной осанкою и была выше своих лет. Выражение лица ее не было красиво, но очень приятно, причем открытый взгляд и любезная улыбка делали всю ее фигуру весьма привлекательною».
У Софии был прекрасный цвет лица, чудесные густые темно-каштановые волосы и ярко-голубые глаза. Она была достаточно мила, чтобы казаться привлекательной своему жениху — великому князю, но не могла соперничать в красоте и умении следовать моде с императрицей Елизаветой. Зато современников поражали недетский ум и рассудительность принцессы, которая сама себя впоследствии называла «философом в пятнадцать лет».
Россия и русская императрица поначалу привели малышку Фике в полный восторг. София решила сделать все, чтобы остаться в этой стране и приблизиться к престолу. Она старалась понравиться Елизавете и не разочаровывать ее. Императрица общалась с ней ежедневно, но на десятый день знакомства уехала из Москвы в Троице-Сергиев монастырь. Софии к этому времени уже определили троих учителей: архимандрита Симона Теодорского для наставления в православной вере, математика и переводчика, первого адъюнкта Петербургской Академии наук Василия Евдокимовича Ададурова для обучения русскому языку и придворного учителя танцев Лоде для совершенствования этого искусства. Особенно принцесса усердствовала в изучении языка, который должен был заменить ей родной немецкий (она будет заниматься русским всю жизнь, никогда не достигнет в нем полного совершенства, но станет упорно говорить преимущественно по-русски с небольшим акцентом и некоторыми ошибками, много писать на нем).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});