Читать интересную книгу Пусть любить тебя будет больно - Ульяна Соболева

– Да нет никакой породы. Все одинаковые, когда дело касается слабостей. Даже более уязвимые, чем люди вашей породы, Оксана, потому что знаем, что такое терять, и рискуем каждый день. Не жалуюсь – это наш выбор. Констатирую факт.

– Наверное, иметь жену и любовницу с двумя детьми – это и есть слабости. Бросить одну ради другой. Подставить детей под удар… это и есть слабость. Впрочем… да. Сильный бы нашел в себе смелость рубить все с самого начала.

Савелий усмехнулся и достал из кармана пачку сигарет, уверенно прикурил и пустил густую струю дыма в потолок. Я невольно проследила взглядом, как он рассеивается на фоне замысловатых узоров, и втянула терпкий запах, ощущая невыносимое желание тоже вот так выпустить дым в потолок, а не дрожать и покрываться липким потом от тошноты… Все той же мерзкой тошноты падения.

– Вы, женщины, смотрите на результат, – его голос снова ворвался в назойливый свист в ушах, отвлекая и заставляя прислушиваться, – не задумываясь ни о том, как он был достигнут, и ни о том, какие последствия последуют за ним. Я Руслана плохо знал, да и адвокатом ничьим никогда не был, но я с отцом его много лет дружил. Дерьма мы вместе сожрали тоннами. Пожалуй, это второй человек в моей жизни, которого я мог уверенно назвать своим другом. Он мне и о жене Руслана говорил, и о вас, Оксана. Много чего в жизни случается, и много решений принимаются вразрез с нашими правилами и принципами, а боимся мы потерять только то, что нам дорого. Вас боялись потерять и лишь потому все держали в тайне. Брак был действительно фиктивным. Я лично читал этот договор, составленный Царем. Политика и умелая стратегия. Бизнес и ничего больше.

Политика. Бизнес! А я?! Как же я? Почему я какая-то жалкая часть чудовищного механизма?

– Ложь. Вот что это. Нескончаемая ложь годами. И выбор он свой тоже в конце концов сделал. С ней остался. Не боялся он меня потерять. А сам выкинул. Сааам! Ничего вы не знаете! Оно и не положено вам знать было.

Сама не заметила, как на крик сорвалась истерический, и даже легче стало, словно вся эта паника наконец-то продралась наружу.

– Это ты, девочка, ничего не знаешь и дальше своих эмоций не видишь, – он подался на кресле вперед, – именно потому что потерять боялся – потому и остался. И не секс с тобой потерять, и не комфорт рядом, и не твое присутствие, а жизнь. Понимаешь? Жизнь. Что значит все остальное в сравнении с этим? Думаешь, кто детей похитил? Тесть его вместе с азиатом. Камрана, думаю, ты хорошо помнишь? Так вот, это его брат родной. Бешеный, может, и дикий черт, но он о вас позаботился, и рядом с ним риск всегда будет. Вот почему к Лариске вернулся, чтоб бдительность усыпить, чтоб детей вернуть. Знаешь, где сейчас Лариска та? Закрытая в подвале валяется – как гарантия, что тесть не стукнет куда не надо об этой ночной вылазке. Вот на что он променял тебя. Понятно? Или мне еще раз по полкам разложить?

Я сама не понимала, что плачу и слезы стекают по щекам и подбородку. Что трясет всю, как в лихорадке.

– Возможно, и не вернется он к тебе именно по этой причине. Страшно ему за вас. Страшно рядом с собой держать и каждую секунду подвергать риску. Прозрей хоть немного, девочка. Посмотри глубже своих эмоций. Ты не фотомодель и не дочь арабского шейха, не принцесса заморская, и между ног у тебя не золото и не бриллианты, а то же, что и у всех баб. Ты не юная нимфетка, чтоб тебя в любовницах держать ради каких-то там неземных благ и потрахушек. Ты самый что ни на есть камень на шее, абсурд, нонсенс и так далее. Обычно таких, как ты, в женах держат, потому что женился по молодости и привык вроде как, а таких, как Лариска, в любовницах, и никак не наоборот. Ничего ты собой не представляешь, а ребенком мужика не привяжешь – это я тебе точно говорю. И при всех этих недостатках он был с тобой и выбирал тебя снова и снова. Что это, а? Что это, если не самая идиотская, слепая любовь? Я тебе сейчас логику раскладываю. Голые факты и не совсем приятные, а ты вместо того, чтоб головой о стены биться, лучше пораскинь мозгами и молись, чтоб он там тоже выжил. Сама знала, с кем связалась. Не девочка уже и не дура, глаза видели, что выбирали. Пожинай плоды своего выбора и не отворачивайся. Если любишь, рядом быть должна, а не против него. Как говорят – патроны подавать, когда весь мир ополчился. Твой мужик – люби каким есть, а если не хочешь, то любить ТЫ не умеешь, а не он. Он тебя такую, как есть – не молодую, не фигуристую, с закидонами, с ребенком чужим… На хер бы сдалась, если бы не любил? Компанию мне отдал. Ради себя? Вряд ли. У него на этот счет свои принципы имелись, а тем не менее вот они – бумажечки. Так что делай выводы, Оксана. Прости, что на «ты». В дочки мне годишься.

Как пощечин надавал, даже щеки загорелись, и я вскочила с пола. Теперь уже падая намного быстрее в ту самую пропасть, прижимая ледяные руки к щекам и задыхаясь от каждого его слова. Как хлыстом по ребрам, где сердце уже не просто скачет, а выпрыгивает.

– Да как вы так… Почему вы мне так? Я же… я его… – захлебываясь слезами, уже не сдерживаясь, потому что держаться сил не осталось.

– По праву старшего и более опытного. Мне можно. Я не оскорбить хочу, а мозги вправить. Со стороны оно виднее. Ты жди его, девочка, а когда вернется, не отпускай никуда. Нельзя свою судьбу отпускать. Она не сама строится – мы ее строим. Слёзы утри и в руки себя возьми. Такому, как Руслан, сильная женщина рядом нужна, а не тряпка, ноющая по поводу и без повода. Иди умойся и жди вместе со мной. Думаешь, мне не херово? Там сыновья мои. Ради твоих детей под пулями бегают.

Нет, я не считала, что он меня оскорбил… у меня вдруг как пелена с глаз упала. Словно Савелий мне их протер, как мутное и грязное стекло после дождя или урагана.

Вся картинка выстроилась еще раз и именно сейчас вдруг стала настоящей. Нет, не стало менее больно. Заболело еще сильнее. Когда прозреваешь и правда бьет и режет на куски по тем же ранам, которые набила, сшибая углы, пока шла в темноте какой-то иной реальности. Я смотрела на Савелия и уже не вытирала слезы, они бежали из глаз, а я смотрела и не моргала. Руслан отрезал меня от себя ржавыми ножницами, кромсая себя самого, чтобы мне не так досталось. Спектакль, где один актер сыграл для всего лишь одного зрителя и сыграл гениально – зритель поверил и даже не заметил фальшь. Как и не заметил, на каком этапе актер начал истекать кровью и умирать, потому это была первая и последняя роль для него. Я не заметила. Я была слишком зациклена на себе, чтобы понять этот сюжет. Я таки закричала. Не поняла, как и что именно, только голос свой услышала и это невыносимое «почему?» в конце.

– Вот, теперь прозрела. Теперь я вижу взгляд зрячей. Смотришь моими глазами? Видишь, почему именно так, а не иначе?

– Он мог мне сказать. Господи! Почему нельзя было сказать? Почему все так? С мясом, наизнанку…

– Потому что мужчины обычно не говорят, а действуют. Это я много разговариваю, так как действовать уже не могу, а то бегал бы с ними бок о бок, а не с тобой о смысле жизни и любви беседовал.

Я без спроса взяла сигарету из пачки Ворона и закурила, с трудом удерживая в дрожащих пальцах зажигалку.

– Ты не трясись так. Все у них получится, и не в таких переделках бывали. Скоро приедут. Не долго ждать осталось. Потом будем решать, что дальше делать. Ты пока подумай сама. Побудь наедине с собой. А я к себе поеду, выпью коньяка. Что-то самого потряхивает.

– Не уходите. Пожалуйста, – взмолилась я, стараясь поймать его взгляд, но Ворон упорно смотрел в окно. Мне хотелось, чтобы он говорил и говорил. Словно снова собирая меня по кусочкам в целостную картину, в человека, заставляя дышать, пусть и с болью от каждого вздоха, но дышать, а не задыхаться.

– Чтоб ты увидела, как мне самому страшно? Всегда страшно, когда они под пули идут или под ножи кидаются. Понимаю, что и сам таким был и что по-иному не получится, только внутри все на части разрывается, пока не возвращаются оба целые и живые.

Зазвонил сотовый Савелия, и мы оба вздрогнули. Он тут же ответил, а я руки сжала в кулаки.

– Как менты? Откуда на хрен? Уходите! Не ввязывайтесь в перестрелку с ними. Просто валите! Валите, я сказал, Афган! Значит, валите сами! Потом разгребем!

Я пошатнулась, услышав эти слова, а Ворон уже закрыл крышку сотового.

– Дети с ними. Они в порядке. Попискивают, плачут. Сам слышал. Афган говорит, на них ни царапины, только испуганы сильно. Их там менты окружают. Видать, крыша у Ахмеда серьезная. Недооценили мы эту падлу.

– А Руслан? – тихо спросила я, чувствуя какое-то дикое облегчение, даже ноги стали ватными и захотелось на пол опуститься от слабости.

– Вот ведь, сука хитрая. Не думал, что он там себе связи обеспечит. А надо было думать, **я!

– Где Руслан? Он с ними? – и напряжение уже новой волной, вместе с волнением.

– Сказали, детей домой везут, наберут, как выскочат из зоны окружения. Мне интересно, кто именно эту мразь покрывает, да еще так не хило.