«Зодиак» скакал по волнам, одолевая пролив, и условий, чтобы спокойно всё обдумать, не было. Вот и держался холодок в душе.
Гирин был военным человеком, моряком…
«Заклепкой ты был, винтиком, — криво усмехнулся Иван. — Дали команду — исполнил. Когда сопровождали того французского летуна, ты же не его самого видел, чтобы так вот — глаза в глаза, там была всего лишь отметка на экране…»
А вот теперь… Теперь всё иначе. Враг окажется прямо перед тобой, как на фронте! Ты вскидываешь «калаш», и жмешь на спуск. И не вверх стреляешь, даже не по ногам, а в грудь или в голову, чтобы наповал!
«Смогёшь?..»
— Подходим! — вздрогнул Якушев. — Порт!
На причалах — никого. Надо полагать, попрятались. «Зодиаки» ткнулись носами в пирс, где швартовались яхты и рыбацкие суденышки. Стихли многосильные моторы, и сразу прорезались совсем иные звуки — на улицах Виктории частили очереди, разок бухнула граната.
— За мной! — крикнул Фролов, срываясь на бег.
Вся пятерка бросилась следом, а за нею и остальные мобгруппы, сбиваясь в крепкий взвод.
— Стой! — затормозил «Фрол». — По машинам!
Несколько грузовиков — облупленных «Рено», приткнулись к пакгаузу — дверцы настежь.
— Как тараканы брызнули! — хмыкнул Пахомов, втискиваясь в малогабаритную кабину. — Детям, что ли, делали… Залазь!
Живо закинув автомат за спину, Гирин перемахнул за истертый борт стального кузова. От крупного калибра точно не защитит, а вот пулю остановит, или пасанёт рикошетом. Да и осколки задержит…
Взревев, самосвал развернулся и покатил, по Гранкур-роуд выезжая на Индепеденс-авеню.
Поперек улицы лежал перевернутый автобус, начиная коптить. Под его защитой азартно перебегала команда «регбистов», приседая, чтобы от души пострелять.
Пахомов взял вправо, заезжая на тротуар, и Гирин различил тех, кому доставалось от «спортсменов» — там горели два удлиненных «Ситроена» с неубранными флажками на капотах. Маленькие, юркие бойцы упорно наступали, заходя с флангов.
Всё было ясно и понятно — вон корейцы, они за президента, сомненья прочь! Но Иван лишь крепче сжимал цевье АКМ, не решаясь жать на спуск.
— Огонь! — крикнул Фролов, срываясь в фальцет.
И Гирина будто кто расколдовал — вскинув автомат, он выдал короткую очередь по «регбистам». Те заметались, паля в ответ, но подъехала еще пара грузовиков с матросами, мичманами и офицерами — пули на инсургентов обрушились косым ливнем.
Юркие стрелки, щуря и без того раскосые глаза, застрочили по окнам первого этажа особняка в колониальном стиле — дом выпирал на тротуар помпезными колоннами.
— Гранатами их! — рявкнул «Пахом».
Иван, досадуя на себя, что не первым догадался, выцепил «лимонку». Чеку долой, замах… ГТО он сдавал, серебряный значок вручали…
Граната, кувыркаясь, влетела в разбитое окно — прямо под нос хилому пулеметчику, рыжему и конопатому. Хиляк тужился взгромоздить на подоконник старенький «Брен», да от испуга уронил на ноги. Тут же рванула «лимонка», перекрывая вой. В окно плеснуло огнем, вышибая остатки стекол.
— Заполучи, фашист, гранату! — заорал Гирин, краем сознания отмечая непонятный толчок в спину. Боль ошпарила ожогом, и автомат выпал из рук. Иван, кусая губы, нагнулся за оружием…
И бысть тьма.
* * *
…Гирин пришел в себя не сразу, возвращаясь постепенно, от усилия к усилию. Первым делом вернулось ощущение пространства. Он лежал, но вовсе не твердый, исцарапанный металл кузова вжимался в спину. Ивану было мягко.
Потом прорезался слух. Привычная гулкость корабельной утробы… Грюканье люков, визг кремальер…
И вот открылись глаза. Заморгали от неяркого света, покосились, обвели взглядом… Корабельный медблок. Лазарет.
«Ага… Ранили меня, что ли?» — лениво протекла мысль.
Иван пошевелил ногами. На месте. Испуг, только что холодивший душу, опал. Руки… Ох… Похоже, грудину задело. Вот же ж…
Негромко клацнула дверь, и комингс переступил врач, седоусый и седобровый.
«Ему бы еще бородку, — подумал Гирин отстраненно, — вылитый Айболит получится…»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ага! — довольно покивал капитан медслужбы. — Глазами лупаем? Это хорошо…
Врач присел, ухватив Ванино запястье. Сопя и глядя на секундную стрелку, измерил пульс.
— Товарищ капитан, здорово меня?
— Жить будешь, товарищ старший матрос.
— А как мы… Справились хоть?
— Президента спасли, белых наемников перебили, среди наших потерь нет. Доволен?
— Ага! А черные? Ну, эти, на «Бонавентуре»?
— А, эти… — капитан медслужбы отошел к умывальнику, и обстоятельно вымыл руки. — Этим, товарищ Гирин, сильно не повезло — встретились с «Ташкентом». Хватило двух очередей АК-726… Ну, ладно, у меня еще Баныкин. Выздоравливай!
— Ага… — слабо отозвался Иван. Заспешил: — Привет ему! — но дверь уже лязгнула, закрываясь.
«Ну, и ладно, — вздохнул Гирин. — Поправлюсь — сам передам… Только… это… Слышь, организм? Ты давай поживее… того… выздоравливай, а то я так ничего толком и не увижу!»
Суббота, 21 января. День
Москва, проспект Калинина
Наш милый заговор с мамой удался на славу. Мне, правда, пришлось задействовать свои связи, но куда ж без них? Выезд в страны СЭВ официально разрешили, однако осторожничали. А то мало ли… Вдруг сразу миллионная масса народу рванет за границу? Хаос, давка, пробки… Кому это надо? Вот и прикручивали кран, дозировали выезжающих тонкой струйкой.
Хотите устроиться на работу в ЧССР? А приглашение у вас есть? Ах, нету? Ну, тогда приходите позже, когда будет… А вы, значит, желаете поступить в Берлинский университет? Похвально. А направление ваше где?.. Слушаю вас. Куда? В Прагу? С целью?.. Просто посмотреть? Понятно… Студентка? Ясно… Ну-у, можно по путевочке. Через наш «Спутник» или чешский «Орбис». Пожалуйста…
В агентство «Орбис» я заехал утром, уже на нервах. Время, время… Мама вот-вот закончит зимнюю сессию, двадцать шестого ей вылетать! Съездил, купил сначала два билета на самолет, и помчался за путевкой для Ритки… Были!!!
Оформил. Рассчитался. Успокоился. Фу-у…
…Я с удовольствием потянулся, вспоминая мои утрешние метания. Созвониться-то я созвонился, в турагентстве меня заверили, что недельные туры в наличии, несезон ведь. «Тем более, пани Гариной не требуется гостиница…»
У девушки из «Орбиса» был приятный голос, она мило тянула гласные и смягчала «г» почти на украинский манер…
Тут в тихой приемной вдруг зашумели, загомонили, и в дверь просунулась хорошенькая Наташина мордашка.
— Шеф, — улыбнулась секретарша, — тут к вам…
— Запускай! — сделал я благодушный жест.
И в кабинет решительно шагнул Жорес Алферов. Будущий нобелевский лауреат еще не успел, как следует поседеть. Двигался он энергично и был весьма оживлен, а за профессором и член-корреспондентом, как выводок за уткой, семенили молодые, зубастые мэ-нэ-эсы.
— Жорес Ива-анович… — вышел я из-за стола.
— Михаил Петро-ович! — в тон заулыбался Алферов.
— Просто Михаил, этого достаточно. Не дорос я пока до отчеств.
Мы церемонно пожали друг другу руки, будто на высшем уровне, и я предложил всем садиться. Благо, Ромуальдыч подсуетился и заволок мне в кабинет пару диванов. Спасибо, хоть не длинный стол для заседаний.
— Меня очень, очень заинтересовали работы парней из МФТИ, — Жорес Иванович повел рукой в сторону смирно сидевших физиков, рослых, бородатых очкариков. — Жаль, очень жаль, что мы поздновато спохватились, и первооткрыватели светодиодов — сплошь западные…
— А наш Лосев? — чуть обиженно забасил широкоплечий бородач в круглых очках, как у Гарри Поттера.
— Лосев умер в блокаду, — суховато напомнил я, — и о его «световых реле» благополучно забыли.
— Увы, — чуть виновато покивал Алферов. — Байард и Питтман изобрели инфракрасный светодиод. Ник Холоньяк разработал красный, а Крафорд — желтый. Жак Панков создал первый синий светодиод на основе нитрида галлия… Ладно, приоритеты не за нами! Но ребята открыли технологию изготовления дешевых… этих самых… «световых реле»! Остается лишь впрячься по-хорошему, и начать серийное промышленное производство светоизлучающих диодов!