Структура ПКАРТ предусматривала создание различных новых правительственных департаментов, например, финансов, образования, земледелия, коммуникаций, здравоохранения, религии и безопасности. Ими должны были руководить преимущественно тибетцы. Кроме того, администрация Чамдо должна была вернуться в Лхасу. Эта область включалась в состав так называемого Тибетского Автономного Района. Однако остальная часть Кхама и весь Амдо оставались под непосредственным контролем Пекина. Сам Комитет должен был состоять из пятидесяти одного регионального делегата. Только пять из них были китайцами. В то же время, предполагалось сохранение Кашага и Национального Собрания, хотя было ясно, что китайцы намереваются постепенно покончить со всеми остатками традиционного правительства.
Тогда как на бумаге провозглашалось, что ПКАРТ будет означать важный шаг к автономии, на самом деле все обстояло иначе. Когда Чень И объявил назначения, оказалось, что из этих пятидесяти одного делегата (ни один из которых не был выбран народом) почти все, кроме нескольких человек, обязаны своим положением китайцам: и власть, и имущество им разрешено было сохранить в обмен на безропотное послушание. Другими словами, это была сплошная липа.
Но обнаружилось и несколько сюрпризов. Одним из них стало назначение членом вновь созданного департамента безопасности Лобсан Самтэна, настолько доброго и мягкого человека, что нельзя было выбрать менее подходящего для такой работы, чем он. Я никогда не забуду выражение его лица, когда он вернулся после встречи со своим китайским коллегой. Все шло хорошо, пока этот человек не обратился к Лобсан Самтэну (который немного говорил по-китайски) с вопросом, как будет по-тибетски "убей его". Вплоть до этого момента мой брат считал этого нового работника очень приятным и откровенным человеком, но вопрос его ошеломил. Мысль убить даже насекомое настолько была чужда его убеждениям, что он не мог вымолвить ни слова. Когда он в тот же вечер появился в Норбулингке, его лицо выражало полное замешательство. "Что же мне делать?" — спрашивал он. Эта история представляет собой еще одну иллюстрацию отношения к жизни китайца и тибетца. Для одного убийство человеческого существа — дело житейское, а для другого — совершенно немыслимое.
Вскоре после открытия ПКАРТ я услышал, что китайские власти в Кхаме предприняли попытку склонить на свою сторону местных лидеров. Они собрали их всех вместе и попросили проголосовать за введение "демократических реформ", конкретно означавших организацию нескольких тысяч сельскохозяйственных кооперативов, в состав которых должны были войти более ста тысяч личных хозяйств в области, включающей Гарчу и Карзе. Из трехсот пятидесяти человек, которых они собрали, около двухсот согласились участвовать в реформах в том случае когда я и мой кабинет дадим согласие на их проведение. Сорок человек выразили готовность принять их сразу же, а остальные заявили, что они никогда не примут этих так называемых реформ. После этого всех отпустили по домам.
Месяц спустя опять собрали несогласных, на этот раз в крепости под названием Чомда Дзонг, которая находится на северо-востоке Чамдо. Как только они очутились внутри, здание было окружено пятью тысячами солдат НОАК, и пленникам было объявлено, что их не выпустят, пока они не согласятся принять реформы и не дадут обещание, что будут помогать их проведению. После двухнедельного заточения кхампинцы сдались. Казалось, выхода не было. Однако в ту ночь охрану крепости уменьшили и, увидев благоприятную возможность, все узники бежали и скрылись в горах. Так одним махом китайцы создали собственными руками ядро людей, стоящих вне закона, которые в ближайшие годы причинили им немало трудностей.
Инцидент в Чомда Дзонге произошел приблизительно в то же самое время, когда мне дали экземпляр газеты, издававшейся китайскими властями в Карзе, провинция Кхам. Не веря своим глазам, я увидел фотографию, на которой были изображены разложенные в ряд отрубленные головы. Подпись была примерно такого содержания, что эти головы принадлежат "реакционным преступникам". Это было первое конкретное доказательство зверств китайцев, которое я видел. Впоследствии я узнал, что все ужасы, которые я слышал о поведении новых хозяев, были правдой. Китайцы, со своей стороны, понимая, что эта газета может иметь отрицательное воздействие на людей, попытались помешать ее распространению — даже предлагая купить весь тираж. Имея эту новую информацию и к тому же поняв, что ПКАРТ — не что иное, как "цума" (очковтирательство), я стал искать хоть какую-то надежду на будущее. Предсказание моего предшественника начинало сбываться с большой точностью. У меня было тяжело на сердце. Однако внешне моя жизнь протекала во многом, как раньше: молился, медитировал, напряженно учился под руководством наставников, как и прежде, продолжал участвовать во всех религиозных праздниках и церемониях и время от времени получал различные учения. Иногда я использовал свое право на передвижение и уезжал из Лхасы, чтобы посетить монастыри. Одна из моих поездок была в монастырь Ретинг, резиденцию бывшего Регента, расположенный в нескольких днях пути к северу от Лхасы. Незадолго до отъезда я получил письмо от одного видного тибетца, который жил уже в эмиграции. Ситуация в Лхасе стала такой гнетущей, что даже я стал проявлять подозрительность и прежде, чем вскрыть письмо, держал его при себе, осторожно перекладывая на ночь под подушку, пока не уехал в Ретинг.
Каким облегчением было выехать из города и отвлечься от безумных попыток одновременно сотрудничать с китайскими властями и уменьшать вред, который они наносили. Как всегда, я путешествовал как можно более незаметно и старался оставаться инкогнито. Так я мог встречаться с местными жителями и слушать, что они говорят. Один раз недалеко от Ретинга у меня завязался разговор с одним пастухом. "Ты кто?" — спросил он. "Слуга Далай-ламы", — ответил я. Мы поговорили о его жизни в деревне, о его надеждах и опасениях. Он мало знал о китайцах и никогда не был в Лхасе. Он был слишком занят, добывая пропитание на своей бедной неплодородной земле, чтобы беспокоиться о том, что происходит в городах и во внешнем мире.
Но несмотря на всю простоту этого человека, я с радостью обнаружил, что у него была глубокая религиозная вера, и что Дхарма Будды процветает даже в его глухом краю. Он жил, как живут крестьяне во всем мире, в гармонии с природой и всем, что его окружает, но не проявляя большого интереса к миру, лежащему за пределами его непосредственного поля зрения. Я спросил, что он думает о местных правительственных чиновниках. Он сказал, что большинство из них справедливы, хотя есть несколько лезущих не в свое дело. Я был очень доволен нашей беседой, позволившей мне сделать много полезных открытий. Прежде всего, я узнал, что несмотря на то, что этот человек не получил совершенно никакого образования, он был удовлетворен и хотя у него не было материального достатка, он точно знал, что его жизнь нисколько не отличается от жизни бесчисленных поколений его предков и, несомненно, будет оставаться такой же для его детей и детей его детей. В то же время я понимал, что такой взгляд на мир уже недолговечен, что Тибет не может больше существовать в избранной им для своего спокойствия изоляции, независимо от того, как разрешатся взаимоотношения с китайскими коммунистами. Мы расстались с этим пастухом лучшими друзьями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});