— Отставить! — скомандовал вдруг подошедший к нам Туркул.
Оборвался вдали и «Интернационал».
И опять, перебивая друга друга, затрещали вдали два кузнечика.
— Десять!
Пальцы нащупали прицел.
— По линии черных кустов! — Генерал Туркул отошел к правому флангу и, кажется, поднял в темноте руку.
— …пальба… ротой!.. Ро-та… — Затворы звякнули.
— …пли!..
Залп ударил, как доской по воде, и сразу же оборвался.
— Ро-та… пли! Ро-та…
Между каждым залпом над степью взлетала испуганная тишина. После шестого она потекла спокойно. Кузнечики затрещали с новой силой. Мы ответили им тихим звоном обойм.
…Чтоб свергнуть гнет рукой умелой,
Отво…
— Ро-та… — Затворы опять звякнули.
— …Пли!
— Ура-а-а-а! — нагоняя эхо нашего залпа, раскатисто покатилось по степи.
— Ура-а-а! — закричали мы, нагоняя эхо курсантов. И огромная, четырехсотштыковая офицерская рота, не ломая фронта, двинулась вперед.
— …ротой!
Кузнечики трещали уже позади нас.
— Ро-та… пли!
— Рот-та… пли!
— Ротт-та… пли!..
По всей степи бежали быстрые залпы.
…Это есть наш последний
И ре-ши… — отходя за кусты, вновь, уже далеко запели курсанты. Мы отходили к ограде кладбища. Потом курсанты замолчали.
— Эх, закурить бы! — сказал кто-то, когда, дойдя до кладбища, рота опять легла в траву.
…Пробежал ветерок. Кусты за оградой зашумели.
Кладбищенские кусты, подступив за нами к самой ограде, висели в небе тяжелыми перекладинами.
А в тылу далекий Орехов молчал все так же выжидающе.
И в шестой раз встали мы и пошли с пением на пение. Потом в седьмой и, уже без песен, в восьмой и в девятый раз.
Когда мы пошли в десятый, пулеметы курсантов нас нащупали, и мы залегли цепью.
Подтянулась, выйдя налево, и команда разведчиков.
Разведчики открыли огонь. Скользнул влево и огонь курсантов.
Мы лежали в траве, не только не стреляя, но и почти не двигаясь.
— Тише, господа!.. Подпускай!
Две пули звонко ударились в траву за ногами. Третья звякнула о чью-то винтовку.
— Не стонать!.. Оттяните его!.. Тише!..
Поручика Иванова 2-го отнесли в кусты за кладбищем, к которому, по звеньям, уже оттягивалась и команда разведчиков.
А пулеметы курсантов, очевидно, растерянные нашим молчанием, подняли прицел и били сквозь чащу сонного кладбища, куда-то далеко за выселки Орехова.
…Ухнула пушка. Кажется, наша. Потом еще раз. Завязался короткий артиллерийский бой.
— Эх, ракетку бы!..
— Дались тебе эти ракеты! Молчи ты!.. Наконец и нас отвели к ограде.
Прошло полчаса.
И вот сквозь темноту опять пополз сдержанный шепот.
— Идут!.. Идут!..
— Донесли разве?..
— Кто?.. Секреты?.. Кто донес?..
— Да тише, господа!..
— Рав-ня-айсь!
На минуту из-за тучи выпала луна. Далекие кусты в степи быстро пригнулись.
— Вот они!.. Вот!.. Видите?..
Но луна опять опрокинулась за тучи, и между нами и курсантами вновь тяжелою стеной опустилась темнота.
Локтем левой руки мы искали соседа. Ладонь правой лежала на винтовке. Щека тянулась к штыку. Когда холодок штыка ее обжигал, делалось как-то спокойнее.
— Ждите команду! — обходил роту полковник Лапков. — Без команды не бить!.. Никто без команды огня не откроет. Полковник отошел к левому флангу. Кто-то зевнул:
— Спать бы!..
И вдруг над нами взвизгнула скользкая полоса пуль. И в тот же момент перед нами сверкнули острые змейки огня, и что-то черное метнулось к нам навстречу, клином ударило в развернутый строй, смяло кого-то и нескольких бросило в сторону.
Мы кинулись за ограду.
…Два куста хлестнули меня по лицу. Зацепившись за третий, я упал лицом в свежую зелень могильной насыпи. Надо мной кто-то пробежал. Кто-то ударил сапогом по затылку, и я скатился с могилы.
Над деревьями гудели снаряды. Крапива жгла лицо. Совсем близко за кладбищем снаряды разрывались.
«Заградительный огонь…» — подумал я и, ощупью отыскав винтовку, снова встал на ноги.
— Эй! Кто здесь?
Я пошел на голос, раздвигая кусты винтовкою.
— Что случилось?.. Мичман!..
— Поручик!..
Мичман Дегтярев стоял над холмиком осевшей могилы и тяжело дышал, обхватив крест рукою. Крест медленно наклонялся.
Ни пулеметной, ни ружейной пальбы слышно не было. Затихала и артиллерия.
— Черт!.. А?.. Или красные уже отбиты, или… или… Вы понимаете что-либо, поручик?
Крест под ним повалился на землю, задев за кусты, которые всплеснули, точно волны.
Подошли еще два офицера. Потом еще три.
— Господа, нужно назад!..
— Господа, смелее!..
И мы пошли к ограде, на всякий случай рассыпавшись цепью.
* * *
— …Нервы, черт дери!
— Одиннадцатая атака!.. Шутка ли!.. Здесь и сам дьявол…
— Но что случилось, господа?..
— Господа, построимся. Господа, нельзя так! Ведь красные под самым носом!..
— Капитан!..
— Поручик!..
— Капитан, примите команду!..
— Капитан Темя!..
— Ста-но-ви-ись!..
За оградою собиралась разбежавшаяся офицерская рота. Строились уже и разведчики, нами же смятые и побежавшие вслед за нами. Командира офицерской роты с нами еще не было.
— Далеко забежал!.. — сказал кто-то. — Я его у мельницы видел. Как заяц прыгал. А ну, равняйсь! Да рав-няйсь же!..
— Вот и все! Не предупредив, Лапков выдвинул пулеметные двуколки, рассказывал из строя подпоручик Морозов, кажется единственный офицер, не поддавшийся панике. — Конечно, не перед фронтом… на это его хватило!.. — за флангами, конечно… Но все равно, предупредил бы, дурак!.. Очевидно, курсанты дали залп и почти по цели… Слыхали, как взвизгнули пули?.. А наши пулеметы, очевидно, ответили… Думаю, что так, иначе что за огонь видели мы в таком случае? Одну лошадь ранило… из тех… наших двуколочных… Она и понесла… И въехала… да дышлом! Поручику Коркину все зубы выбила… И могли же они переколоть нас… за милую душу!.. Господа, а где был Туркул?.. Да?.. Ну, наше счастье!..
В это время за нами зашуршала трава.
— Ноги повыдираю!.. Бежать?.. — Голос вынырнувшего перед нами полковника Лапкова зашипел вдруг, как на огне сало. — Беж-ж-жа-ать?.. Я… я… я при… прикажу… Прикажу десятого… Бежать?.. Офицерье!.. Трусы!..
Мы стояли, угрюмо опустив головы.
* * *
— Где?..
— В кустах, господин полковник! — ответил ротному поручик Ягал-Богдановский.
Потом мы услыхали частые глухие удары.
— По швам!.. По швам руки!.. — И удары посыпались вновь. Чаще и чаще…
Когда, наконец, все стихло, кого-то за нами быстро повели в кусты. Побежал в кусты и генерал Туркул, только что вернувшийся, кажется, из солдатских рот.
— Поручик Горбик!.. — забыв про осторожность, закричал в кустах полковник Лапков.
Мы тревожно оборачивались в темноту.
Через минуту в кустах раздался выстрел.
Это расстреляли поручика Кечупрака, в панике сорвавшего с себя погоны.
…А далеко на горизонте уже едва-едва забрезжил рассвет.
Курсанты шли под белой полоской неба, низко склонившегося над степью…
Последнее, что заметил я возле ограды кладбища, — это профиль Туркула и его движение рукой: идите!..
В кустах на кладбище весело чирикнула овсянка.
А мы двинулись вперед, на ходу разомкнулись и взяли штыки наперевес…
По траве бежал низкий туман. Мы шли сквозь туман, разрывая траву коленями. Колени мне казались совсем легкими, и очень тяжелыми казались сапоги. Полковник Лапков шел на правом фланге. Рот его был приоткрыт, рука бегала по кобуре нагана.
Мы шли в контратаку.
…Как и мы, курсанты разомкнулись всего лишь на один шаг. Как и нас, их можно бы было взять одним пулеметным взводом. Но пулеметы с обеих сторон молчали. Очевидно, командир курсантов, так же, как и генерал Туркул, решил боя не затягивать.
Петь курсанты перестали. Мы также шли молча. Только трава под коленями рвалась, как под рукой приказчика рвется тугой коленкор: раз! раз! раз!..
Я помню, — ногти вошли в ложе винтовки. Помню, как остро хотелось мне, чтоб навстречу нам брызнули пули. Но рота шла молча.
И молча шли курсанты. Не стреляя.
Прицел шесть… Нет, уже четыре… Четыреста шагов. Рота шла, виляя флангами. Под ногами рвался коленкор: раз! раз! раз!..
Я скосил глаза направо, туда, где шел полковник Лапков. Полковник Лапков роты не вел, — рота тянула его за собой. Он бессмысленно смотрел вперед. Нижняя губа его свисала, подбородок дрожал. «Зачем он не бросает?.. Нужно бросить вперед, — думал я, все крепче сжимая винтовку. — Рота не выдержит… Бросай!.. Да бросай же!..»
А коленкор под ногами рвался уже медленней — раз! раз! раз! — точно рука приказчика рвать его уставала. Ра-аз! ра-аз!..