Я положил на стол пять фунтов — за кофе, который так и не дождался — и удалился, потому что ощутил, как накопленный Марокко гнев — на ситуацию, кривоногих футболистов, здоровенных негров в команде соперника — готов обратиться против меня. Вот теперь мне захотелось втащить старому маразматику. И как его еще держат? Наверное, чей-то родственник, хотя… как теоретик он силен, вот только креативить не умеет.
— Совсем охренел, — донеслось в спину.
Да, охренел. И останавливаться не намерен, потому что не хочу, чтобы сотни миллионов советских граждан смотрели, как позорится команда, на которую возлагали столько надежд и даже Антоху из ЦСКА дернули, вот только реализовать себя ему не дают.
Итак, тренер меня не услышал. Никита, тренер вратарей, права голоса не имеет, на его помощь рассчитывать не приходится. Что ж, есть еще один авторитетный человек, который должен понимать, что к чему: Игорь Денисов.
Подумать только, я в команде со звездами — с Денисовым и Кокориным! Мог ли я раньше мечтать о таком? Вряд ли. Правда, равным они меня не считают, но от мысли, что я делю с ними поле, начинала чесаться голова — корона прорезалась.
Запоздало поужинав, я отправился к Денисову в номер, постучал.
— Кто? — донеслось из-за двери.
— Нерушимый, разговор есть. Открой.
Денисов — парень простой, потому высунулся из номера и отрезал:
— Чего тебе?
Я распахнул дверь и вошел без приглашения, рассчитывая, что напор не покажется Игорю чрезмерной наглостью.
— К тебе вопрос, Игорь. Знаю, что ты ответишь честно. — Я сел в кресло, закинув ногу за ногу. — Ты ж видел, каков я на воротах. Что скажешь?
Он усмехнулся, потер подбородок, посмотрел так, словно видел впервые.
— Честно?
— А ты по-другому умеешь? — деланно удивился я.
— Ты, как Кокорин: талантливый сучонок. Но — как бы сказать — неограненный. Техники тебе не хватает, хотя везет чертовски. Если потренироваться год, цены тебе не будет.
— То есть на ворота ты бы меня не поставил.
— Рано еще, — ответил он.
— А если я гарантирую, что не пропущу ни одного мяча?
— Как гарантируешь? — усмехнулся он. — Расписку напишешь? Понимаешь, мы не имеем права рисковать.
— Вот уж не ожидал это услышать от тебя, — сказал я и добавил, когда Денисов выпучил глаза: — Только что мне Марокко то же самое сказал. Ну, ему-то простительно… в силу возраста. А ты-то прогрессивный талантливый игрок.
— Но не тренер, — скрипнул зубами он.
Разозлился — это хорошо. Не понравилось, что его сравнили с престарелым Марокко.
— И как тебе результат этого вашего «не имеем права»? — продолжил я, надеясь до него достучаться. — Если на ворота пойду я, счет будет 0:0. А если вы заиграете, то победим. Мне ведь тоже проигрыш не нужен.
— Я не принимаю таких решений, — отрезал он. — Ты пришел не по адресу. Но мне, хоть я и не тренер, ясно, что ты — карьерист, потому готов на все. Только поэтому ты сидел бы у меня на скамейке.
На языке вертелось: «Ты же видел меня в деле — и не сделал выводов?» — но я смолчал.
— Когда нет шансов, все, что остается — рисковать. Подумай над этим, Игорь… Пожалуйста.
Я поднялся, чтобы уйти. На душе было гадостно. Ну как им донести, что я могу спасти ситуацию? Ногу Полозенкову сломать? Морду разбить, чтобы у Марокко не осталось выбора, и он выпустил меня?
Вспомнилась щелочь в перчатках. Нет, я так не играю. Но и мириться с позором не собираюсь. Когда я потянулся к ручке двери, в номер настойчиво и нервно постучали. Я остановился, обернулся к Денисову.
— Сговорились, что ли, — проворчал он. — Кто еще?
Ручку подергали, но дверь была заблокирована. Уверенный, что это Кокорин, я, не дожидаясь, пока хозяин номера расчехлится, убрал электронный ключ из разъема и открыл дверь.
Внутрь ломанулся Кокорин, прошипел:
— Получи, сука!
Я чуть сместился в сторону, уходя от удара. Перехватил его руку, заломил за спину, повалил Кокошу, от которого разило спиртным, и оседлал раньше, чем он сообразил, что быканул не на того. Обалдевший тезка завозился на полу, тщетно пытаясь освободиться из захвата, увидел Денисова, растерянно стоявшего у кровати, и замер.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Что за нахрен⁈ — воскликнул Денисов.
— Ты, сука, меня на весь мир опозорил! — В голосе Кокорина клокотала ярость. — Тебе повезло, падла ты замшелая! Еще одно оскорбление во время игры — и я тебя по газону размажу, понял? У всех на глазах!
— Отпустить его? — спросил я у Денисова.
Мой вопрос привел его в замешательство, и я принял решение сам.
— Саня, я не позволю вам друг друга покалечить, понял? Кто начнет бычить, того придушу.
— Да кто ты такой, мелкий говнюк… — возмутился Кокорин.
— О, по части бития морд и удушений, поверь, он мастер, — хохотнул Денисов.
И тут я не выдержал, сидя верхом на Кокорине, обложил обоих так многоэтажно, что они рты разинули, не рискуя слово вставить. Если опустить мат, я говорил о том, что мелкий говнюк вынужден успокаивать двух великовозрастных дебилов, которые попутали берега. Помолчав немного и дав им время на осознание, я сказал спокойно:
— Саня, попустись. Давай без глупостей, да? — И поднялся.
Кокорин вскочил, как на пружинах, уставился на Денисова, и его аж перекосило от ненависти.
— Мужики, это несерьезно, — сказал я. — Давайте мы вернемся в Москву, и вы дома силой богатырской померяетесь. Здесь — не надо. Здесь у нас общий враг, а он только чего-то эдакого и ждет.
— А ты вообще заткнись, сопляк, — вызверился на меня Кокорин, в то время как Денисов был спокоен.
Я проигнорировал оскорбление и обратился к Денисову:
— Игорь, представь, что Марокко тебя так с поля утащил — за шкирку, как щенка. Как бы ты себя повел?
На лице капитана команды недоумение сменилось возмущением.
— Это другое! Я бы ему врезал.
— Да нет, «это другое» называется двойными стандартами. Например, Марокко уверился, что ты неоправданно рискнул, и распустил руки. Вот и ты так же сделал. А Саня руки в ответ не распустил, не опозорил Союз. Вот честно, не уверен, что я сдержался бы. Так что молодец в этой ситуации он.
На Кокорина я не смотрел, но буквально видел, как растет шкала репутации с ним, и продолжил:
— Саня честно рискнул, и у него не получилось. Команда так же честно не рисковала, и тоже не получилось. Короче, Игорь, ты неправ. Знаю, нужно мужество, чтобы признавать свои ошибки. Это сложно. А ты, Саня, неправ, что сюда пришел. И вообще тебе бухать нельзя, потому что планка падает.
Я взял Кокорина под руку и вывел из номера. Он немного остыл, покосился на дверь и сказал:
— Спасибо, брат. Я бы его…
— Верю — укокошил бы.
Запрокинув голову и захохотав, он освободил руку и поплелся к себе, а потом вдруг развернулся и блеснул глазами.
— Но если он еще раз…
— Игорь все понял.
Кокорин протянул руку, я пожал ее. Надо же, как все обернулось! В той реальности мне казалось, что Кокоша — гнилой понторез, а Денисов — Д`Артаньян, а на деле с Саньком оказалось гораздо проще договориться, и он первый динамовец, который вот так искренне протянул мне руку. И вообще, Кокорин — довольно искренний парень, его беда лишь в том, что он никак не может повзрослеть что здесь, что там.
Денисов тоже понял, что накосячил, но ошибку свою вряд ли признает.
В коридоре мы с Кокориным разошлись, я направился в свое крыло и обнаружил толкущегося под дверью волонтера Пола. Он помахал мне и сказал по-русски:
— Жаль, что вы пыииграли, я за вас болел. Жаль, тебе надо завтыа уезжать. Поговорим? — Он потряс бумажным кульком, где что-то шуршало. — Кукис из мой любимой кондитерской. Кто не ел кукис, не понять Англия!
Я заглянул в кулек, там было печенье, напоминающее овсяное с вкраплениями шоколада и, похоже, цукатов. И пахло оно сногсшибательно.
— Ты пьешь чай? Приглашаю пить чай, с чай — хорошо, — уверил Пол и протянул упаковку чая с Биг Беном. — Подарок. Идти в кафе?