и города по нескольку раз переходили из рук в руки. Каждый из «царей» по городам сажал своих воевод, проводивших поборы и реквизиции «изменничьих животов». Сколько было таких удальцов на «местном» уровне, мы не узнаем никогда.
В уездах власть захватывали казачьи отряды со своими панами-атаманами. Казаки той поры не были похожи на военное сословие, известное по шолоховскому «Тихому Дону». Кто только не становился казаком в Смуту: беспоместные дворяне, разорившиеся купцы и посадские, беглые холопы, поповские дети, крещеные и некрещеные татары, выходцы с литовской «украины», «немцы» и даже евреи. Их атаманы служили всем, кто мог обеспечить «корм» и жалованье. Казачьи отряды в качестве вознаграждения за службу получали или силой забирали территории в кормления – «приставства» – и брали с мужиков деньги и продукты.
Когда никто не знает, какая власть законна, теряет силу святость присяги и «честь» рода: постоянно росло количество «перелетов» – перебежчиков из одного лагеря в другой. В дезориентированном обществе становятся заметны черты морального упадка: «жития» и «видения» эпохи изобилуют сообщениями о клятвопреступлениях, пьянстве, сквернословии, осквернении святынь.
В критической ситуации правительство Шуйского в феврале 1609 г. заключило договор со Швецией, которая предоставила московскому правительству вспомогательное войско, но эта акция стала поводом к войне для польского короля Сигизмунда iii. Польское войско осадило Смоленск, хотя Речь Посполитая официально войны России не объявляла, так как король начал поход без формальной санкции сейма. Воеводы царя Василия с помощью шведов нанесли ряд поражений мятежникам на севере и изгнали их из Тушина. Но в июле 1609 г. поляки разбили армию Шуйского под Смоленском. Командующий, брат царя Дмитрий Шуйский, бежал; иноземные наемники перешли на службу к королю, победителям достался весь обоз и артиллерия.
Царя Василия бросили его последние союзники – крымские татары князя Богадыр-Гирея. Тогда состоявшееся в Москве у Арбатских ворот собрание, в котором участвовали бояре, служилые люди и московский посадский «мир», постановило «бывшему государю… Василию Ивановичу всеа Русии отказати и на государеве дворе не быти и вперед на государстве не сидети». Неудачливый царь был «ссажен» с престола и пострижен в монахи.
Августовский договор и его судьба
Впервые в Москве исчезла всякая законная власть. Угроза развала государства заставила бояр и в Москве, и в лагере самозванца искать выход.
В феврале 1610 г. служившие самозванцу бояре и дворяне (М. Г. Салтыков, князь В. М. Масальский, князь Ф. П. Засекин, Т. В. Грязной, Ф. Ф. Мещерский, М. А. Молчанов) призвали на русский престол сына Сигизмунда iii, королевича Владислава. Теперь предстояло решать Москве. Выбор был невелик: с запада надвигался польский гетман Станислав Жолкевский; с юга – Лжедмитрий ii, чьи отряды уже принялись жечь московские слободы. Принять самозванца с его казацкой вольницей москвичи категорически не желали: «Лучши убо государичю служити, нежели от холопей своих побитым быти и в вечной работе у них мучитися». Цвет московской знати – бояре князь Ф. И. Мстиславский, князь В. В. Голицын, Ф. И. Шереметев, окольничие, думные дворяне, виднейшие дьяки отправились к гетману и через несколько дней труднейших переговоров 18 августа 1610 г. подписали договор. Россия и Речь Посполитая заключали «вечный мир и союз». На московский престол приглашался королевич Владислав, отныне «государь царь и великий князь Владислав Жигимонтович».
Утверждение новой династии и союз с Польшей сопровождались рядом принципиальных условий. Король Сигизмунд, осаждавший в это же время главную русскую крепость на западной границе – Смоленск, должен был прекратить военные действия и «городы, к Московскому государству належачие… со всем, как были до нынешние смуты, к Московскому государству очистить». Новый царь обязывался блюсти православие как единственное допустимое вероисповедание: «Всем православным християном быти в православной християнской вере греческого закона по-прежнему, и римские веры и иных разных вер костелов и всяких иных вер молебных храмов в Московском государстве и по городом и по селом нигде не ставити».
Послы отстаивали сохранение прежней социальной структуры и национальной независимости: «Польским и литовским людем на Москве ни у каких земских росправных дел и по городам в воеводах и в приказных людях не быти… и всех чинов служилых и жилецких людей Российского государства имети государю королевичу всех по достоинству в чести и в жалованье и в милости, как было при прежних великих государех царех московских; и прежних обычаев и чинов, которые были в Московском государстве не переменяти».
Но главное – определялся круг вопросов, которые отныне государь должен был решать «с приговору и с совету» представителей русского общества:
На Москве и по городом суду быти и свершатись по прежнему обычаю и по судебники Российского государства, а буде похотят в чем пополнити для укрепления судов, и государю на то поволити з думою бояр и всей земли… А не сыскав вины и не осудивши судом всеми бояры, никово не казнити и чести ни у ково не отымати и в заточенье не засылати, поместей и вотчин и дворов не отымати. И о всем том делати государю с приговору и с совету бояр и всех думных людей, а без думы и приговору таких дел не совершати.
(Сборник Русского исторического общества. Т. 142. С. 101–109)
Таким образом, за годы Смуты в сознании «верхов» московского общества уже появилось представление, что государь должен был занять трон с согласия «всей земли» как верховного сословного органа. «И что нам от земли повелят, то мы и учиним», – говорили послы польским дипломатам.
Августовский договор не был тайным сговором нескольких бояр, а выражал волю находившихся в Москве «чинов» русского общества – более 500 человек «стольников и дворян». На следующий день жители Москвы принесли присягу в Успенском соборе, а затем из столицы стали рассылать грамоты в другие города с предписанием привести их население к присяге. Нового царя признали Новгород, Владимир, Кострома, Ярославль, Ростов, Вологда, Углич, Белоозеро, Коломна. Еще раньше, на основании февральского соглашения, королевичу присягнули служилые и посадские Зубцова, Ржевы-Володимировой, Дорогобужа, Вязьмы, Можайска, Старицы, Брянска и Серпейска. Чтобы не допустить в Москву самозванца, бояре в сентябре 1610 г. впустили в столицу польский гарнизон.
Некоторые историки полагают, что эти договоры, как и «крестоцеловальная запись» Шуйского, могли стать началом выхода из Смуты и являлись шагом от самодержавия к правовому государству. Приглашение иностранного, но «законного» и «природного» принца на престол, как и ограничение его прав при избрании, скорее всего, было возможно. Несомненным было и стремление правящей элиты гарантировать себя от повторения опричных казней. Можно полагать, что были бы обеспечены свободные контакты между государствами и подданными, что сделало бы русское общество доступным для польско-литовского культурного влияния. Военный союз позволил бы более успешно бороться с татарскими набегами. Купцам обоих государств позволялось свободно торговать всякими товарами на их территории. Наметилось бы некоторое сближение политического строя Речи Посполитой и России, при том что последняя сохранила бы свое социально-политическое устройство и «прежние обычаи».
Но