надежного и активного союзника Николая I.
В эти же годы перед российским императором стоял непобедимый противник — растущая сила европейской демократии. Как уверял сам Николай I, задача его жизни заключалась в том, чтобы сражаться с «адскими принципами революции»13.
После 1849 г. радикальные слои мелкой буржуазии видели в самодержавии — «международного жандарма» — главное препятствие на пути политического прогресса.
Уже в XIX в. трезвомыслящие отечественные историки подвергли беспощадной критике проводимый Россией внешнеполитический курс. «Император Николай I, — писал Ф. Ф. Мартенс, — оставался неутомимым защитником порядков, давно потерявших право на существование»14. С. С. Татищев отмечал «добровольное подчинение наших государственных интересов мнимой солидарности интересов соединенной Европы»15.
Николай знал, что революция продолжает жить и приобретает все новых сторонников в его собственной стране. Однако он надеялся решительно преодолеть этого страшного противника усилением своего могущества.
Таким образом, обе противоборствующие стороны руководствовались «политикой далекого прицела».
В целом «с 1848 г. Европа не выходит из-под ружья, — сетует русский публицист В. Андреев, — и все успехи науки направлены на усовершенствование средств истребления. Словом, начался период просвещенного варварства...»16
Непосредственный повод.
Восточной войны
Непосредственным поводом для развития общеевропейского конфликта послужил вопрос о «палестинских святынях», находившихся на азиатской территории Оттоманской империи.
В начале 50-х годов между католической и православной церковью обострился спор, кому из них принадлежит право иметь ключи Вифлеемского храма, где, по преданию, родился Иисус Христос, а также чинить купол над храмом Гроба Господня и владеть религиозными памятниками в Иерусалиме. От монопольного положения в «святых местах» зависел не только престиж церкви, но и ее влияние и доходы от подаяний многочисленных паломников.
Наполеон III счел возможным использовать этот спор для создания дипломатического конфликта и потребовал от султана Абдул-Меджида17 выполнения старых договоров о привилегиях католиков.
франция потребовала в 1850 г. от Турции допущения католиков в некоторые из святилищ, предоставленных православным, основываясь на старинном договоре с Портою 1740 г. «То, что Франция преследует политические цели в вопросе о святых местах, является совершенно очевидным фактом и не нуждается в пространных комментариях», — вынуждено было отметить российское правительство в 1851 г.18.
Фирманом, изданным в январе 1852 г., Турция, устранив притязания католиков, подтвердила установившиеся права владения латинской и православной церкви, но вместе с тем, в виде уступки Франции, предоставила латинянам, наряду с греками и армянами, ключ от пещеры Рождества Христова в Вифлеемском храме и некоторые другие права на святыни Палестины.
Николай I, с самого начала вступавшийся за права православной церкви и требовавший от Порты полного соблюдения статус-кво, согласился на указанную уступку латинской церкви ввиду того, что фирман торжественно подтверждал и закреплял на будущее время все остальные, установившиеся постепенно права греческой церкви.
Вместе с тем он потребовал от Порты в пользу греков разрешения приступить немедленно к возобновлению ремонта купола, Гроба Господня. Вопрос, казалось, был разрешен. Но Порта, по настоянию Франции, нарушив только что изданный торжественный фирман, сделала новые уступки католикам19.
Передача ключей как бы означала передачу католикам и самого храма. Даже такой многоопытный дипломат, как государственный канцлер России граф К. В. Нессельроде, по религии англиканского вероисповедания, по убеждениям — вольнодумец и человек в полном смысле слова светский, не мог понять каким образом в XIX в., в эпоху телеграфа и паровой машины можно спорить о ключах от больших врат Вифлеемского храма. Наконец, без ведома царя, он запросил российского посла в Париже: «Постарайтесь узнать, идет ли речь о ключе в смысле инструмента, которым принято отворять двери, или же здесь подразумевается какой-нибудь особый ключ, например, какая-нибудь эмблема!»20 Нессельроде был немало удивлен ответом, что речь идет о настоящем ключе, которым отворяют двери. Он считал, что спор уладится чисто дипломатическим путем.
Между тем затеянное дипломатическое противоборство сопровождалось демонстрациями французской эскадры в восточной части Средиземного моря и сосредоточением русских войск на турецкой границе. Тогда же в Петербурге вынуждены были обратить внимание на то, что французские требования поддерживают другие западноевропейские державы, прежде всего Англия и Австрия21.
Становилось ясно, что за многолетним религиозным «спором о ключах», лишенным ранее политического смысла, скрывается острая борьба европейских держав за влияние на Ближнем Востоке.
В сложившейся ситуации Николай I хотел использовать обострившийся конфликт для активного наступления на Турцию и изоляции Франции. На исходе 1852 г. (9 января 1853 г. н. ст.) он пытался через английского посла в Петербурге Джорджа Сеймура22 сердечно договориться с Лондоном о полюбовном разделе владений Порты. Предвидя близкий распад Оттоманской империи, Николай изложил Сеймуру свой проект решения восточного вопроса. Он соглашался уступить Великобритании Египет и Крит, а также отказывался от захвата Константинополя русскими войсками. Взамен царь настаивал на превращении Сербии, Болгарии и придунайских княжеств в самостоятельные государства под русским покровительством.
Однако предложения российского монарха привели к обратным последствиям: английский премьер Г. Дж. Пальмерстон, опасаясь усиления России на Ближнем Востоке, заключил соглашение с Наполеоном III о совместных действиях против России. Англия и Франция приняли меры к укреплению позиций Турции. В Константинополь был направлен прежний британский посол Стратфорд-Рэдклиф23, который пользовался огромным влиянием на султана Абдул-Меджида и сделал все возможное для разжигания конфликта между Россией и Портой.
Неверно оценив обстановку, уверенный в поддержке Вены и Берлина, а также в дружественном нейтралитете Лондона, Николай I произвел энергичное давление на Порту.
В начале 1853 г. он приказал своему любимцу начальнику Главного морского штаба, светлейшему князю А. С. Меншикову24 снарядить большую свиту и на военном линейном корабле плыть в сопровождении этой свиты в Константинополь с решительным предписанием восстановить нарушенные Турцией права православной церкви в Палестине.