Читать интересную книгу Северная Пальмира - Роман Буревой

И вдруг изгнание. Излом. Обрушение акведука. Каждый день начинаешь жизнь заново. Ты не молод – потому что нет цели впереди. Ты не стар – потому что нет сознания исполненного дела за плечами. Ты стар и молод одновременно – в своей неприкаянности и тоске. Чтобы хоть что-то значить, ты должен за день свершить столько же, сколько другой – за долгую жизнь. И выбор арены почти закономерен. Сегодняшний бой не связан ни с прошлым, ни с будущим. Есть только сегодняшняя победа и кровь, пролитая сегодня. И все награды и восторг – они тоже сегодня, никто не отложит их на завтра. Жестокость сражений не ожесточает, потому что она на миг. Взъярит и тут же отхлынет. Такое существование не покажется нелепым, потому что все вопросы, которые задал себе, ты забудешь, едва смежишь веки.

Элий посмотрел на часы. Пора было возвращаться назад, если он хочет быть дома, пока совсем не стемнело. Быть дома… Оказывается, даже в изгнании можно обрести дом и быть почти счастливым. Если все время делать вид, что счастлив. Элий повернул – теперь он видел свой дом вдалеке. В нижнем этаже виллы Аполлона светились золотом три окна. Остальные погружены в темноту. Когда-то в Древнем Риме окон в наружных стенах не было. Дом был неприступен, как крепость. Сейчас дома уязвимы так же, как их обитатели.

За сугробами мелькнула тень и, как показалось Элию, притаилась за молоденькой ёлочкой. Волк? Элий наслышался немало рассказов о здешнем зверьё, но не верилось, чтобы волк осмелился подойти так близко к жилищу. Элий положил ладонь на рукоять меча и побежал дальше. Оглянулся. Теперь он разглядел точно – тень промелькнула и притаилась возле старой берёзы. Но только это не волк. Это человек. Что делать? Бежать к дому? Не успеть. Преследователь наверняка проворнее. Элий выбрал берёзу потолще и встал, прислонившись спиной к дереву. Ему было жарко на морозе, он весь взмок. По спине меж лопаток бежала струйка пота. Льняная туника липла к телу. На арене не боялся, а тут… Человек выскочил ему навстречу. Взмах клинка. Но Элий оказался быстрее.

– Не ждал меня! – захохотал Всеслав и ударил вновь, метя в голову. Но удар пришёлся по берёзовому стволу, туда, где ещё мгновение назад была голова Элия – на заиндевевшей бересте протаял крошечный островок. А изгнанник стоял уже возле соседнего дерева.

– Я думал, ты безумен лишь на арене, – сказал Элий. – Оказывается, нет.

– Фекальный ты боец, паппусик, как есть фекальный, – усмехнулся гладиатор Сенека.

– Слав, я хочу, чтобы ты знал: к тебе у меня нет ненависти, – сказал Элий.

– А я тебя ненавижу!

– Послушай, Всеслав, это не ты! Не ты ненавидишь – другой. – Элий говорил спокойно, будто секунду назад Всеслав не пытался его убить. – Не поддавайся ему, слышишь! Не поддавайся ненависти. Ты ведь сильный парень. Ты сможешь, Филоромей…

– Не знаю… – Всеслав на миг как-то сник, будто ярость, клокотавшая в его груди, разом утихла – остались лишь боль и тоска. – Все время кажется: во мне два существа, и одно зубами держит другого. Они грызут друг друга. Грызут и разрывают меня на части.

– Старайся быть самим собой. Вспомни, каким ты был до арены. До Калки! Вспомни!

Всеслав открыл рот, но издал лишь тоскливый протяжный звук, похожий на волчий вой. Растерянно обернулся: будто Ненависть должна была стоять за спиной и подсказывать: рази!

– Ненавижу! – заорал юноша и опять ударил, вложив в удар всю силу.

Но клинок лишь разрубил молодое деревце до половины.

С трудом Всеслав выдернул клинок и оборотился. Элий отошёл к первой берёзе и смотрел на Всеслава так, будто не было никакой опасности, а была лишь игра. Игра, которая начинала римлянину надоедать.

– Вспомни, ты хотел быть моим другом, Филоромей! Выслушай меня!

– А ты убил меня! Ты!

Всеслав ударил. Элий удар отбил. И тогда Всеслав ударил кулаком в лицо. Элий рухнул в сугроб…

III

Никто не мог увидеть её. И все же Квинт боялся зажигать свет.

– Послушай, ты мешаешь мне. Сейчас придёт Элий, а я… – бормотал он, пытаясь освободиться от её объятий.

– Элий? Ну и что из того? Пусть приходит. Он не увидит меня. Радость моя, ты можешь говорить с ним, а я буду тебя ласкать. – Она коснулась кончиком язычка его губ.

– Только не задирай тунику, – предостерёг Квинт.

– Не бойся, не буду. Все будет очень пристойно.

– Давай в другой раз! – воскликнул Квинт раздражённо.

– Зачем же в другой раз? Я невидима, нам никто не мешает. Не так ли?

– У меня масса дел. Дом не обустроен и…

– Разве это твой дом? Почему ты должен его обустраивать?

– Это дом Элия.

– Но не твой. Значит, тебе до него нет никакого дела. Ну так займёмся делами более приятными.

Она заглушила все возражения поцелуем. Она была ненасытна, требовала ласк ещё и ещё. И Квинт не мог ускользнуть, как ни пытался. Он уже и тяготился, и старался избегать её. Тщетно! То в комнате, то в коридоре она поджидала его, невидимая для прочих, и обвивала своими цепкими лианьими руками, и целовала, целовала… Квинт похудел, он почти не спал, порой при других – то при Элии, то при Летиции – начинал спорить со своей красоткой, позабыв, что только для него она видима и слышима, а для прочих его речи звучат бредом. Иногда, совершенно обезумев, он сбегал в какую-нибудь гостиницу в Северной Пальмире и отсыпался там и отъедался, никем не тревожимый. Но он служил Элию и должен был каждый раз возвращаться. А возвратившись, попадал в объятия прекрасной дочери домового, и объятия эти раз от раза становились все страстнее, все ненасытнее. Это не любовь, и даже не страсть – это гибель. Гибель, которую видит только он. Сладостная гибель. И неотвратимая. Он знал, что изгнание чем-то таким и кончится. И никто не может его спасти. Даже Элий. Надо спасаться самому. Немедленно.

– Здесь есть кто-нибудь? – услышал он молодой звонкий голос.

В первый миг почудилось – голос Летиции, потом понял – нет, не она, хотя отдалённо голос и похож.

Он спешно оттолкнул тайную свою любовницу и, на ходу заправляя под пояс тунику, выбежал в атрий. Девушка в меховой шубке стояла у входа. Небрежным жестом она откинул капюшон с каштановых кудрей. Квинт сразу приметил и тёмные брови, и чуть вздёрнутую верхнюю губу, и курносый носик. Далеко не красавица, но вся – сплошное удивление и дерзость. Сердце у него в груди так и прыгнуло. И будто на ухо кто-то шепнул: она…

– Было открыто, – сказала девушка. – А я всегда захожу в открытые двери. Из любопытства. Я ужасно любопытная.

– Да, я забыл закрыть дверь… то есть не отворил… то есть я не привратник, но привратника пока нет… – он совсем запутался в словах под взглядом серо-зелёных глаз.

– Я – Ольга, сестра Платона. Мне надо видеть Элия Перегрина.

– Он вышел потренироваться. А я…

– Не пялься на неё! – прошипела дочка домового. Невидимые требовательные руки повернули голову Квинта, невидимые губы впились в его губы.

– Как это его нет?! Мне срочно нужно его видеть, – нахмурила собольи брови Ольга, приметив, что странный римлянин глядит куда-то вбок и то ли что-то шепчет, то ли целует кого-то, хотя в атрии никого, кроме них двоих, нет.

– Видеть Элия? Это ещё зачем? – строго спросил Квинт, и какая-то совершенно беспричинная ревность кольнула сердце.

– По очень деликатному делу. Не знаю, как и подступиться, – она просительно улыбнулась – почувствовала, что на Квинта произвела впечатление, и тут же поспешила этим воспользоваться. – Он какой? Строгий? Гордый? Мне кажется, он должен быть добрым. Как ты.

– Что я могу сделать для тебя?.. – начал Квинт.

– Не смей, не смей, – шептала на ухо невидимая любовница.

– Завтра бой в амфитеатре.

– Элий завтра не дерётся.

– Неужели? Как же так! – Она в отчаянии схватила Квинта за руку. И от её прикосновения жар побежал по его телу. – Что ж получается? А как же уговор? Говорят, будто бы Элий просил всегда… да… всегда ставить против него Сенеку.

– Так и есть.

Она отпустила его руку, хотя Квинт и пытался её удержать.

– Выходит, Диоген, паразит, обманул! – Ещё один взгляд из-под длинных ресниц, выразительнее прежнего. – Завтра Сенека дерётся с Платоном.

– Я пойду поищу Элия, – Квинт выскочил на улицу в одной тунике и в домашних сандалиях. Снегом сразу обожгло босые ноги. Невидимая любовница висла на нем и осыпала лицо его и шею поцелуями.

– Если ты покинешь меня, я умру, – шептала дочь домового. – Она же уродина, уродина, и ей уже двадцать пять. Я знаю!

Пока Квинт отбивался от назойливой любы, пока выпроваживал назад в атрий, а она вновь порывалась мчаться за ним, прошло немало времени. От дома он успел отойти шагов на двадцать, когда увидел бредущего по снегу человека. Тот шёл не по расчищенной аллее, а по снежной целине. Пошатнулся, едва не упал. Но двинулся дальше. Квинт бросился навстречу. Человек сделал ещё шаг и осел в сугроб.

Элий – а это был он – схватил пригоршню снега и приложил к разбитой губе. Верхняя шерстяная туника на плече и груди была разорвана. Ольга подбежала к ним, бесцеремонно оттеснив Квинта.