Бывало, что посетитель не доверял чистоте висевшей на крючке рюмки. Но и это было предусмотрено изобретателем: поблизости имелся автоматический полоскатель с чистой теплой и холодной водой. Посуда мылась на глазах посетителей.
По каким же ценам продавалось вино в уникальном для Москвы ресторане вблизи Кузнецкого моста?
Рюмка хереса, мадеры или ликера, а также стакан белого или красного вина, или стаканчик, поменьше, глинтвейна стоили по 20 копеек. Кружка пива — 10 копеек. А водка — по 5 копеек малая и по 10 копеек — большая рюмки.
Конечно, просто пить — скучно и вредно для здоровья. Поэтому торговыми автоматами предлагалась и закуска. Она была не очень замысловатой. Пирожки шли по 5 копеек, всевозможные бутерброды — от 5 до 15 копеек за штуку. Поразительно, но через автомат можно было купить и некоторые горячие кушанья (за 30 и 40 копеек). Еще два автомата наливали чай и кофе. По желанию клиента к этим напиткам подавались также сливки или лимон.
Из автомата — бутыли громадных размеров отпускался коньяк по 20 и 30 копеек за рюмочку. Разве можно было отойти пустым от этого моря разливанного — в буквальном смысле слов?
В «Квисисано» никто никогда не кричал: «Человек!» Выпивали и закусывали без долгого ожидания официанта, экономно: чаевых никто не брал, никто никому их и не давал. На «нет» — и денег лишних нет. Заказы здесь не навязывались, а выпивку и блюда получали сообразно желаниям. Когда на столиках после ухода обывателей оставались тарелочки и стаканы с рюмками, откуда-то внезапно без каких-либо задержек появлялся лакей. Он, один на все заведение, ловко и шустро приводил каждый столик в полный порядок.
У входа в «Квисисано» была устроена разменная касса, где приходившие сюда получали нужные для автоматов монеты.
В первые дни работы ресторана в нем перебывало необыкновенно много публики…
Еще дешевыми и хорошими ресторанами в центре Москвы, известными больше как пивные, были «Alpen-Rose» на Софийке в доме Аргамакова, «Вельде» — вблизи Театральной площади, также и Гауссмана в Газетном переулке, в доме Фульда. Пиво здесь подавалось исключительно в кружках. Это нравилось московским немцам, артистам, музыкантам театров. Прочая интеллигенция также охотно располагалась за пивными столиками.
Что же касается простого народа рабочих окраин, то и он имел свои «прелестные» уголки по части «где можно выпить и закусить колбаскою» или сказать тост.
Один из журналистов, заехавший с Курского вокзала в Царицыно, писал: «Первое впечатление, когда вы переходите полотно железной дороги с маленького перрончика и попадаете на маленькую площадку сзади вокзала, — это пыль едкая и густая… Несколько торговок с яблоками, разухабистый звук „гармоники“, нестройный хор голосов из открытых окон портерной. Сквозь клубы пыли усматриваю надпись: „Общедоступное свидание друзьев“. И как эмблема общедоступности на вывеске красуется краснощекий молодец с гигантской кружкой пива в руках». А в подвальном помещении, в развалинах царицынского дворца устроились самоварницы из деревни. Они как бы арендовали это место для своей «разливанной коммерции».
В противоположной же стороне Москвы, в Сокольниках, долгое время существовал кабак, как, впрочем, и на других городских заставах.
Так в истории случилось, что с 1 января 1863 года большая часть заставных домов с уничтожением шлагбаумов и караулов были сданы в оброчное содержание некоему господину Марницу с дозволением устроить в них питейные заведения. Но дума оставила за собой право уничтожения аренды на один или все отданные дома в том случае, если бы они потребовались для нужд города. Именно так было с домом Сокольничьей заставы.
В простонародье подобные заставные кабаки и «кружала» назывались «Прощи» и «Разстани» (именно так они писались): до застав москвичи провожали своих родных и знакомых, здесь с выпивкой с ними и прощались.
Хотя «Прощу» в заставном доме в Сокольниках очень любили, его век был недолгим. Кабак буквально мозолил глаза, ибо, находясь на видном месте как «шинка»,[3] стал, по определению Московской управы, местом «весьма неблагопристойных сцен», которые нарушали порядок и мешали загородным летним гуляньям. Дачники жаловались в думу на частые нарушения порядка вблизи их владений. Одной этой причины хватило бы, чтобы город уничтожил аренду.
Но главным аргументом в судьбе кабака стал другой мотив: городу понадобился дом застав. В нем планировали устроить помещение для полицейского караула.
Московские благотворители Лепешкины (из дачников) предложили поместить в Сокольниках вместо кабака летнюю пожарную команду. Они же и нашли средства для перестройки заставного дома с водружением над ним высокой смотровой каланчи. Кто не верит — пусть проверит.
Витиеватый краснокирпичный памятник победы над бывшим здесь кабаком и в наше время чудесно украшает площадь у метро «Сокольники».
Народное пьянство
На правом берегу Москвы-реки, рядом с Москворецким мостом, — красивое здание гостиницы «Балчуг».
До революции здесь также находилась неплохая московская гостиница, еще раньше — ветхие здания городских бань. И лишь немногие расскажут историю первого московского кабака, правдивую, но очень похожую на легенду.
На московском Балчуге (то есть заливаемой во время половодья низине) был построен по приказанию царя Ивана Васильевича Грозного для его опричников кабак. Тогда не был еще прорыт Водоотводный канал. Конечно, не было и острова между ним и рекой. Вдали от глаз горожан, московской детворы заливная болотистая местность, наверное, более всего подходила для распития жестокими воинами горячительных напитков, для следующих после того неприличных выражений и поступков участников кутежей.
Вино в «Царевом кабаке» опричникам выдавали безденежно. Напивались здесь «до смерти». Пьяные солдаты, захотевшие из кабака попасть к Кремлю на левый берег реки, не всегда могли успешно перейти вброд реку напротив Боровицкой башни или дойти до конца наплавного деревянного моста у Китай-города. (Ныне здесь стоит Москворецкий мост.)
Сын Грозного, Федор Иванович, став царем, не пожелал терпеть заречных безобразий. Он приказал уничтожить кабак на Балчуге.
Когда подошел срок правления Бориса Годунова, о кабаке вновь вспомнили. Его отстроили на старом месте. Слава о кабаке быстро распространилась по всей Москве.
Царь Борис разрешал употреблять хмельные напитки только в праздничные дни, а праздников в году было много.
Борис Годунов ввел на Руси винные откупы, когда продажа вина, пива и хмельных медов отдавалась определенным людям за денежный взнос в казну.
В далекую старину русские люди в качестве пьянящих напитков пили лишь мед, квас и пиво. Мед считался почитаемым напитком и употреблялся в больших количествах. Он мог храниться очень долгий срок, иногда и сто лет. С годами мед становился крепче и хмельнее. Тогда его разбавляли и пили.
В Смутное время (в «Ляхолетье») пьяные пиршества Григория Отрепьева и породнившихся с ним «ляхов» (так русские называли поляков) имели столь широкий размах, что о них потом долго вспоминали. Даже царствовавшего Лжедмитрия I, по его странной привычке не спать после обеда (проводившегося с непременными винными чарками), приписывали к польскому иноземному племени. Обыкновенного русского мужика такая бессонница удивляла и настораживала.
После «Ляхолетья», уже в 1633 году, почти во всех русских городах и селениях существовали кабаки, хотя в каждой местности их было не очень много. Кабаки назывались еще «кружечными дворами» и «кружалами» (от слова «кружка»; ею мерились напитки при продаже).
Первый царь из Романовых, Михаил, уничтожил кабаки и учредил особые конторы. В последних вино отпускалось только оптом. Этим царь хотел удержать народ от пьянства. Однако в дальнейшем его меры оказались безуспешными.
К доступной продаже вина в России не остался равнодушным и Алексей Михайлович. Он решил вернуть систему откупов, но в каждом городе разрешил открыть только по одному кабаку, а в столице, Москве, — три.
Московский пьющий народ в стесненных условиях находиться не хотел. И городские обыватели наладили дорогу в Немецкую слободу.
Там, за Разгуляем, у немцев, были заведены другие порядки: вино «шинковали», то есть давали в розлив, мелкими дозами, в распивочных. На небольшую дозу даже самый простой московский работяга мог достать денег. Тогда и Немецкую слободу в народе с легкой руки пьяниц прозывали не иначе как Доброй слободой. И сейчас среди московских улиц без труда можно обнаружить топоним «Доброслободская». Эта улица продолжает Ново-Басманную и ведет к Немецкой улице, которая носит современное название «Бауманская».
Говорят, что после смерти Алексея Михайловича кабаки стали повсеместно множиться, как грибы в урожайный на них год.