Лопатин повернулся к двери, по там никого не было.
- Ты говоришь, что все лето на Западном был; от Вязьмы до Москвы, если машиной, сколько? - неожиданно для Лопатина спросил Левашов.
- В разное время по-разному ездили. Если днем, без задержек - часов шесть. Ночью, без фар, конечно, дольше.
- А от Вязьмы до передовой - сколько?
- Смотря куда ехать. Я последний раз был под Ярцевом; туда от Вязьмы, если по карте, - сто десять, а если с объездами - сто тридцать, даже сто сорок. А что? - спросил Лопатин, почувствовав за неожиданными вопросами что-то недоброе.
- Так, просто подумал, как тут у нас и как в других местах, - покривил душой Левашов. Сначала, спрашивая об этой, не выходившей у него из головы, Вязьме, он смутно надеялся - а вдруг корреспондент "Красной звезды" знает и расскажет ему про Вязьму совсем другое, чем Гришка Кариофили, снимет камень с души. Но когда вместо этого услышал от Лопатина "а что?" - вопрос ничего не знавшего человека, - сдержался, решил и сам не делиться с ним тем, что услышал.
Лопатин сидел, повернувшись к нему, и молчал, словно ожидая чего-то еще несказанного; и Левашову стало неловко.
- Вы меня извините, что я вас все на "ты". Хотя и по дружбе, но привычка дурацкая, тем более что вы постарше меня, - виновато сказал он.
- За это - бог простит, - сказал Лопатин. - А вот с чего это вы вдруг меня - про Вязьму? Не хотите - не отвечайте. Но имейте в виду: в вашу байку - что просто так - не поверил.
- Значит, не выходит у меня врать, - усмехнулся Левашов. - Сколько жизнь ни учила, все равно не выходит. Натрепался мне тут один, что немцы к Вязьме прорвались. Думал - а вдруг вы чего-нибудь знаете.
- Ровно ничего не знаю.
- А что думаете?
- Ничего не думаю. Кроме того, что не хочу этому верить, - сказал Лопатин.
- У вас жена где, не в Москве? - спросил Левашов.
- Нет, не в Москве. В Казани. Во всяком случае, по моим последним сведениям.
- А кто она у вас?
"И в самом деле, кто она у меня?" - внутренне усмехнувшись, подумал Лопатин; ему не хотелось говорить о своей жене с этим, не умевшим кривить душой и располагавшим к ответной откровенности, человеком.
- Работает в театре, по литературной части.
- А фото у вас есть с собой?
- Фото нет. Не вожу, - сказал Лопатин.
- А я бы возил. Но нету, - сказал Левашов. - Когда поженились, снялись вместе. А потом все хотел к фотографу ее сводить, чтобы одну снять. Так до двадцать второго июня и прособирался. Я почти перед самой войной на ней женился.
В голосе его была нескрываемая тоска. Наступило молчание. Лопатин продолжал писать. Большая кривобокая тень его перевязанной головы шевелилась на стене.
Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать,
вдруг за спиной у Лопатина нараспев прочел Левашов есенинские строчки, прочел и остановился, словно колеблясь, читать ли дальше. Но читать не стал, а снова, как раньше, на "ты", спросил Лопатина:
- Наверно, тяжело тебе на войне? Сегодня - у этих, завтра - у тех. Ни ты к людям, ни они к тебе не успевают привыкнуть. Когда все время в одной части - легче. Верно?
- Не думаю, - продолжая писать, сказал Лопатин. Он не мог согласиться с тем, что жизнь Левашова на войне была легче его жизни.
19
Про сообщение Информбюро - что положение под Москвой на Западном фронте ухудшилось - Лопатин узнал еще в Одесском порту, в ту самую ночь с 15 на 16 октября, когда оттуда полным ходом шла эвакуация войск в Севастополь. А приказ о введении в Москве осадного положения застал его в Краснодаре, когда, просидев там трое суток, он в очередной раз вымогал себе место на самолет у оперативного дежурного.
В самолет он втерся, но до Москвы в тот же день не долетел; ночевал почему-то в Воронеже. Светлого времени хватало, и погода была приличная, но почему не дают вылета на Москву - никто объяснений не давал. После утреннего известия об осадном положении на душе скребли кошки, и чего только не лезло в голову. Однако на следующий день до Москвы все же долетели.
Москва стояла на месте, опустевшая и малолюдная: улицы были непривычно замусорены рваной и горелой бумагой. Добираясь до редакции, Лопатин заметил лишь несколько разбитых бомбами и выгоревших домов, но самой редакции в знакомом дворе на Малой Дмитровке не обнаружил. Оказывается, она переехала в подвалы эвакуированного Театра Красной Армии. В этих подвалах, неожиданно высоких, выше, чем комнаты в их стареньком редакционном здании, было чисто и светло, даже резало глаза от голого света висевших под потолком стосвечовых ламп. Под трубами, тянувшимися вдоль стен подвалов, стояли знакомые редакционные столы, а между ними, на полу, лежали папки с архивами и подшивки. Столов было много, людей - мало.
- П-привет к-курортникам! Давно ли ты, д-дружок, покинул пределы Крыма? - услышал Лопатин у себя за спиной знакомый голос Бориса Гурского, заики и белобилетчика, заведующего литературным отделом газеты и безымянного автора половины ее передовиц, или, как он сам себя называл ч-человека-н-невидимки. Их дружба началась два года назад, с первой для них обоих войны - с Халхин-Гола.
Обрадовавшись встрече, Гурский поволок Лопатина за собой, прихватив под мышку крепкой, заросшей рыжим волосом рукой: он вообще был весь рыжий, рыжебровый, рыжеволосый, один из тех: огненно-рыжих людей, которых художники любят рисовать на детских картинках.
- Если ты не снедаем ст-трастыо немедленно броситься в объятия нашего ред-дактора, пройдем ко мне на к-квартиру и проведем п-пятиминутку взаимной информации.
- А редактор здесь? - спросил Лопатин.
- Здесь. И никуда не исчезнет, пока я не явлюсь к нему с п-передовой, сказал Гурский. - Я кончил ее на десять минут раньше, чем обещал, и вп-праве уп-потребить их на тебя. Пошли.
Под квартирой Гурский подразумевал небольшой закуток, отделенный от остального подвала стенкой с дверным проемом, но без двери. Здесь, как и всюду, горело электричество, на полу лежали книги и подшивки, стоял письменный стол и рядом с ним аккуратно заправленная койка с подложенным под ноги вчерашним номером газеты.
- Живу, как и все, на к-казарменном. Могу потеснить литературу, показал Гурский на книги, - и поставить вторую койку для тебя, если не имеешь более выгодных п-предложений.
- Не имею.
- А теперь п-пятиминутка, - сказал Гурский. - Воп-прос первый. Как вы п-покидали город Одессу? Действительно в столь образцовом порядке, как об этом сообщалось в п-печати? Рассматривай мой вопрос как реп-петицию редактор начнет с того же.
- А ты знаешь, соответствует, - не кривя душой, ответил Лопатин. Сообщение Информбюро не расходилось с тем, что он видел своими глазами в последний день и последнюю ночь в Одессе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});