– Я мог бы помочь, мама…
– Нет, сынок, тебе нужно заниматься своим делом. Сейчас, когда Лихо на свободе, а твой наставник не в форме, Графство нуждается в тебе как никогда. Послушай, давай сначала я поднимусь к твоему отцу и сообщу ему, что ты здесь. Я не стану ничего рассказывать о бедах, которые на тебя обрушились. От плохих новостей ему может сделаться хуже. Давай умолчим о них.
Я остался ждать на кухне. Спустя минуту-другую мама вернулась со своей сумкой.
– Я пойду к твоему хозяину, а ты пока поднимись к отцу. Он обрадуется тебе, но постарайся не слишком утомлять его. Он все еще очень слаб.
Папа сидел в постели, опираясь на подушки. Когда я вошел, на его лице возникла бледная улыбка. Он похудел, выглядел усталым, а седая щетина на подбородке старила его.
– Какая приятная неожиданность, Том! Садись. – Он кивнул на кресло рядом с постелью.
– Мне очень жаль, – сказал я. – Если бы я знал, что ты заболел, то пришел бы раньше, чтобы повидаться с тобой.
Папа вскинул руку, словно хотел сказать, что это неважно. И вдруг ужасно раскашлялся. Что же с ним было в разгаре болезни, если он сейчас так кашляет? В комнате пахло болезнью… чем-то таким, чего никогда не ощущаешь на открытом воздухе. Чем-то, что бывает только в комнате больного.
– Как твоя работа? – спросил он наконец, с трудом отдышавшись.
– Неплохо. Я уже привык. Это лучше, чем работать на ферме. – Я постарался загнать подальше воспоминания обо всем случившемся.
– Работать на ферме для тебя слишком скучно, да? – Он снова устало улыбнулся мне. – Вспомни, я и сам не всегда был фермером.
Я кивнул. В молодости папа был моряком. Он рассказывал всякие истории о краях, в которых побывал. Очень интересные истории, красочные и волнующие. Когда он вспоминал те времена, его глаза сияли, и в них появлялось такое выражение, как будто мыслями он был далеко-далеко. Хотелось бы мне, чтобы эти искры жизни снова вспыхнули в его глазах.
– Да, папа, расскажи мне одну из своих историй. Ту, об огромном ките.
Помолчав, он взял меня за руку и подтянул поближе.
– Думаю, сейчас мне нужно рассказать тебе другую историю, сынок. Пока еще не поздно.
– Не говори глупостей, – сказал я, испытав шок от такого поворота нашего разговора.
– Да, Том, я надеюсь увидеть еще одну весну и лето, но не думаю, что надолго задержусь в этом мире. Я много размышлял в последнее время и пришел к выводу, что пора рассказать тебе о том, что мне известно. Я не рассчитывал увидеться с тобой так скоро, но вот ты здесь, и кто знает, когда мы встретимся снова? – Он помолчал. – Это о твоей матери… как мы с ней нашли друг друга, и все такое.
– Впереди у тебя не одна весна, папа, – возразил я.
По правде говоря, я был удивлен. Папа рассказывал нам много замечательных историй, но от разговора кое о чем упорно уклонялся: о том, как он встретился с мамой. Всегда чувствовалось, что он не хочет говорить об этом. Он либо менял тему, либо заявлял: «Пойдите и спросите у нее самой». Но мы этого никогда не делали. В детстве многого не понимаешь, но если чувствуешь, что родители не хотят о чем-то говорить, спрашивать не решаешься. Однако сегодня все было иначе.
Устало покачав головой, папа понурился, словно на плечи ему давила ужасная тяжесть. Когда он выпрямился, на лице снова промелькнула бледная улыбка.
– Запомни, я вовсе не уверен, что мама поблагодарит меня за то, что я рассказал тебе. Поэтому пусть все останется между нами. Твоим братьям я ничего рассказывать не стану, и ты не делай этого, сынок. Но, раз уж ты выбрал такое ремесло и раз уж ты седьмой сын седьмого сына… ну, ты меня понимаешь…
Папа снова замолчал и закрыл глаза. У меня даже сердце защемило – он выглядел таким старым и больным! Наконец он открыл глаза.
– Как-то раз мы вошли в маленькую гавань, чтобы пополнить запасы пресной воды. – Как будто опасаясь, что может передумать, папа с ходу приступил к сути дела. – Это была уединенная деревушка у подножия высоких скалистых гор – всего лишь дом капитана порта и несколько маленьких рыбачьих хижин, построенных из белого камня. Мы были в море несколько недель, и наш капитан, добрая душа, сказал, что мы заслужили передышку. И отпустил нас всех на берег, но по очереди, в две смены. Я оказался во второй и попал на сушу уже после наступления темноты.
Нас было больше десяти человек, и когда в конце концов мы оказались в таверне, расположенной на краю деревни примерно на полпути к горам, та уже закрывалась. Так что мы быстренько напились, заливая крепкое спиртное в глотку, как будто были уверены, что завтрашний день никогда не наступит. А потом купили еще по бутыли красного вина на каждого, рассчитывая прикончить их на обратном пути к кораблю.
Наверно, я здорово перебрал, потому что проснулся на обочине крутой дороги, ведущей к гавани. Небо уже начало светлеть перед рассветом, но это меня не слишком обеспокоило, потому что мы должны были отплыть только в полдень. Я поднялся, отряхнулся и тут услышал в отдалении чьи-то всхлипывания.
Я не сразу сообразил, что это за звуки. В смысле, вроде бы похоже на женский плач, но кто знает, что это такое на самом деле? Мы вдоволь наслушались странных рассказов о всяких тварях, охотящихся на путников. Я был тут один и, не боюсь признаться, испугался. Но если бы я так и не пошел посмотреть, кто же это плачет, то никогда бы не встретил твою маму и сейчас ты не сидел бы здесь.
Я вскарабкался на крутой холм рядом с дорогой, спустился по другой его стороне и оказался на краю утеса. Очень высокого утеса, и о скалы внизу бились волны, и в заливе стоял на якоре корабль, такой маленький, что, казалось, он мог уместиться у меня на ладони.
На краю утеса, словно крысиный зуб, торчала узкая скала. Спиной к ней и лицом к морю сидела молодая женщина, привязанная к скале цепями. Хуже того, она была в чем мать родила.
При этих словах папа покраснел как рак.
– Она заговорила, обращаясь ко мне… о чем-то, чего сильно боялась… о чем-то гораздо худшем, чем просто быть привязанной к скале. Она говорила на своем родном языке, и я не понимал ни слова… и до сих пор не понимаю, но тебя-то она учила своему родному языку, только тебя, верно? Она хорошая мать, но ни один из твоих братьев не слышал ни слова по-гречески.
Я кивнул. Некоторым моим братьям это не слишком нравилось, в особенности Джеку, что нередко осложняло мне жизнь.
– Нет, она не могла объяснить на словах, чего боится. Я понял лишь, что это что-то со стороны моря, и никак не мог взять в толк, о чем речь, но тут над горизонтом показался краешек солнца, и девушка закричала.
Я смотрел на нее, не веря своим глазам: ее кожа начала покрываться крошечными волдырями. Не прошло и минуты, как тело девушки превратилось в одну сплошную рану. Солнца она боялась, вот чего. И до сего дня, как ты наверняка заметил, она плохо переносит даже здешнее солнце, а в том краю солнце куда злее нашего, и без моей помощи она бы просто умерла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});