Читать интересную книгу Антигона - Анри Бошо

— Ты ведь знала, что так будет? — спросил Тимур, молча глядя на меня.

— Знала, — тоже взглядом ответила я.

На небосклоне появился край солнца, Этеокл погасил светильник.

— От вас исходит сияние! — шепотом произнес он.

И неожиданно, вопреки ожиданию, пал перед нами ниц, чем привел в смущение нас обоих. Мы бросились поднимать его.

— Не перед вами я склонился, а перед тем, что натягивало тетиву. — Он уже снова стал привычно бесстрастен. — Она сможет так сделать еще раз, сама? — спросил он.

Тимур кивнул.

— И она сможет научить этому Гемона и наших лучников?

— Да, — подтвердил Тимур.

— Ты свободен, можешь возвращаться к себе в страну при условии, что никогда более не вернешься в Грецию.

Тимур поднял на меня глаза, во взгляде его — мука, и я тоже ощутила ее.

Он не колебался: поднята рука в клятвенном жесте. Но еще мгновение трепещет над нами сияние, которое смог увидеть Этеокл.

XVI. ЛУК

Фивы окружены: перед всеми воротами — их восемь — стоят войска из Аргоса и маркитане, привлеченные надеждой поживиться. Кочевники, которые непрестанно сновали на своих конях между позициями, занятыми гоплитами, тоже представляли непреходящую опасность и делали невозможной любую торговлю, доставку в город продуктов питания. Конечно, Этеокл позаботился, чтобы сделать в подземном городе огромные запасы, и Фивы смогут продержаться не один день. Но если у Полиника хватит терпения, победа будет за ним. Ему не хватит выдержки, — утверждает Исмена: Тимура, единственного, кто мог убедить его не торопиться, теперь с ним нет. «Благодаря тебе», — заключила она.

Я бы хотела ничего не знать о той войне, что затевает Этеокл против кочевников, из деревянного дома я выходила теперь лишь для того, чтобы отправиться на агору просить милостыню, но каждую третью ночь мы с Исменой несли дозор на крепостной стене. Там я услышала разговор Этеокла с дозорными и поняла, что он старается избежать любого столкновения с фалангами греков, потому что настоящие наши враги — кочевники. Сила их воинов в быстроте и в табунах лошадей, что следуют за ними. Теперь Этеокл ополчился против этих табунов, и лучшие наши воины заняты тем же. Две ночи назад, пока Этеокл делал вылазку на юг от города, Васко под прикрытием Гемона отправился на север и увел у кочевников один из табунов. Ему удалось заманить в город много коней, остальным же, которых он не смог увести из-за контратаки кочевников, он велел отрубить по одной ноге.

Утром кочевники провезли перед крепостными стенами плененного фиванца, которому — в отместку — тоже отрубили одну ногу. Истекающий кровью фиванец был без сознания. Всадник, следовавший за ним, нес отрубленную ногу на копье.

Полиник велел провозгласить перед городскими воротами, что если мы не будем почитать коней кочевников, то почтения не дождутся и наши люди.

Этеокл и Васко не заставили ждать своего ответа: они велели забить часть пойманных лошадей, и с наступлением вечера на городских улицах фиванцам было предложено пиршественное угощение из жареной конины. Пир был продолжительным и шумным — люди пели, кричали, а ужасающий запах жареной конской плоти, распространившийся и за городские стены, оскорблял чуткое обоняние кочевников. Угрожающая толпа появилась у городских ворот, в руках у них были зажженные факелы и под защитой лучников они попытались поджечь ворота. Стены наши были хорошо защищены, кочевники не смогли завладеть воротами, но они захватили двух фиванцев, которые под действием винных паров потеряли бдительность и оказались в пределах досягаемости стрел.

Головами обоих, насаженными на копья, кочевники уже на следующий день потрясали перед нашими воротами.

В пиршестве участвовал весь город, только Исмена и Гемон, желая показать, что осуждают подобную жестокость, оставались вместе со мной в деревянном доме. Кроме нас, там никого не было — бедняки и больные тоже отправились пиршествовать.

— Что сказал Этеокл, — спросила Исмена Гемона, — когда он узнал, что тебя не будет на празднике?

Гемон в это время сосредоточенно прислушивался к крикам, что доносились с крепостных стен, и коротко ответил:

— Этеокл — мой друг.

— А Васко?

— Васко тоже, — Гемон обернулся: — Мне кажется, враг пытается атаковать, мне нужно идти.

Я сумела улыбнуться и кивнула. Он торопливо удалился.

— А Креонт? — спросила я у Исмены.

— Это-то самое плохое. Когда я ему сказала, что мы втроем осуждаем это пиршество, он ответил: «Опять Антигониных рук дело!» — и не дал мне возразить.

— Вся эта жестокость служит лишь политическим целям?

— Только. И скоро они, Антигона, придут за тобой — вернее, за твоим луком.

— Почему?

— Полиник и кочевники рассержены, они уже не думают о собственной безопасности, близко подходят к стенам, но потери у них невелики, потому что наши стрелы не долетают до них; мы же теряем многих — ты видела, сколько раненых. Этеокл заставил провести на крепостных стенах новые работы и собрать там в ожидании приступа, чем обороняться, но и этого недостаточно. Им нужно показать кочевникам, что посланные тобой стрелы летят столь же далеко, как и у них, или даже дальше, как тебя обучил Тимур.

— Ты тоже этого хочешь, Исмена?

— Если кочевники решат, что Полинику грозит опасность, они испугаются, потому что, не станет его — рухнут все их надежды. Ты уверена, что Полиник останется невредим?

Я была счастлива, что прозвучали эти слова. Значит, Исмена не меньше моего хочет видеть Полиника живым и здоровым.

— Тимур обещал, — ответила я.

Мой ответ, кажется, успокоил Исмену. Мгновение мы смотрели друг на друга, а вокруг шумел пир, раздавались боевые крики, и у городских ворот звенело оружие.

Как и предвидела Исмена, на следующий день у меня в доме появился Этеокл.

— Ты нужна нам: кочевники в ярости, они закидывают стрелами тех, кто работает на крепостных стенах. Не смотри на меня своими печальными глазищами — кочевников следовало разозлить, нам необходимо их наступление, иначе осада закончится голодом для нас и их победой.

— Чего ты хочешь от меня?

— Чтобы кочевники видели, что ты можешь стрелять дальше, чем они.

— А Полиник?

— Полиник должен получить предупреждение.

— Предупреждение или смертоносную стрелу?

— Предупреждение. Никто из нас не помышляет его убить.

— Васко. Он заполучил много власти.

— Васко приносит очень много пользы, но приказываю я. Завтра приходи на крепостную стену и покажи Полинику и кочевникам, что ты умеешь. Гемон будет с тобой рядом. — Этеокл думает, что я колеблюсь. — Ты обещала мне, Антигона. Перед Тимуром…

— Которого Васко хотел убить, несмотря на свое обещание.

— Он этого не сделал. Он много помогал вам, тебе и больным…

— Хорошо. Я приду завтра.

— И будешь продолжать учить Гемона и его людей, как обращаться с луком.

— Они скоро будут готовы. Будут стрелять на такое же дальнее расстояние, как кочевники. Мне нужно еще несколько дней.

Появившийся Гемон был очень взволнован — лук, который я тщательно отполировала, и четыре стрелы в колчане привели его в восхищение.

— Только четыре?

— Больше не надо.

Гемон удивился, но он доверяет мне, и я это вижу.

— На стенах, — сказал он, — ты увидишь жуткое изобретение Васко. Это должно привести кочевников в ярость. Нужно, чтобы они начали наступать, Антигона, иначе нам не одержать победы.

Мы поднялись на северную стену — здесь укрепления были самыми старыми, и требовались восстановительные работы. Кроме дозорных, на стене много людей, в том числе и подростки, — они знают меня и весело приветствуют. Они таскают наверх мешки с песком, а главное — камни и балки, чтобы сбрасывать их на осаждающих, если те пойдут в наступление. Хотя и принимались все меры предосторожности, на стене было много раненных.

Рядом со мной оказался фиванец, которому стрела попала прямо в глаз. «Идем, — потянул меня за собой Гемон. — Еще один окривел». За грубостью этих слов скрывалось его нетерпение, и мне передалась бессильная ярость и его, и тех, кто трудился на крепостной стене. Стоит только кочевникам сразить кого-нибудь из фиванцев, как они тут же оказываются совсем близко, и смех их издевательски звучит прямо у подножия наших стен, среди воцарившегося на мгновение смятения.

— Я прихожу в бешенство, когда слышу, как они хохочут, — проговорил Гемон. — Они надеются, что мы потеряем голову, но этого не произойдет. Однако постоянно отступать и не отвечать на их удары не так-то просто.

— Мы тоже бьем их, — не соглашался с ним Этеокл. — Мы убили или овладели множеством их коней, им не возместить этой потери. Наберись терпения, придет черед смеяться и нам.

Вдруг прямо перед собой на крепостной стене я увидела отрубленную конскую голову; из шеи ее во все стороны торчала солома, а рот был разверст, как будто его мучили. Когда кочевники поняли, что же выставлено на фиванской стене, в ужасное и грозное чучело полетели стрелы, которыми теперь эта голова и была утыкана.