Читать интересную книгу Возвращение танцмейстера - Хеннинг Манкелль

Стефан закрыл машину и последовал за ней назад в гостиницу. Они зашли в ресторан – там не было ни души.

– Джузеппе Ларссон сказал, что он нашел дневник. Это правда?

– Правда, – сказал Стефан. – Я его листал. Но он, разумеется, принадлежит тебе и твоему брату. Ты получишь его позже, сейчас он нужен для следствия.

– Я была очень удивлена, что он вел дневник.

– Почему?

– Не похоже на него. Он был не из тех людей, что станут писать без особой на то нужды.

– Многие ведут дневник так, что об этом никто не знает. Я думаю, каждый человек хоть раз в жизни пытался вести дневник.

Он наблюдал, как она достает пачку сигарет и закуривает. Выпустив первый клуб дыма, она посмотрела ему в глаза:

– Джузеппе сказал, что следствие по-прежнему не имеет четкой линии. Никакой более или менее обоснованной версии. К тому же все говорит за то, что тот же самый преступник, что убил моего отца, убил и второго человека.

– Которого ты не знала?

Она посмотрела на него с удивлением:

– Откуда мне его знать? Ты забываешь, что я и отца-то почти не знала.

Стефан подумал, что надо перейти к делу. Задать ей давно сформулированные вопросы.

– Ты знала, что твой отец был нацистом?

Ему показалось, что вопрос ее не удивил.

– Что ты имеешь в виду?

– А что, у слова «нацист» много значений? Я вычитал в дневнике, как молодой парень из Кальмара в 1942 году перешел границу Норвегии, чтобы записаться в немецкую армию. Потом он сражается за Гитлера до конца войны, до весны 1945 года. Тогда он возвращается в Швецию, женится, появляются дети, сначала твой брат, потом ты. Он меняет имя, разводится, снова женится, но убеждений не меняет – он такой же убежденный нацист, как и вначале. И думаю, не ошибусь, если скажу, что он остался нацистом до конца дней.

– Он пишет об этом в дневнике?

– Там есть еще несколько писем и фотографий. Твой отец в немецком мундире.

Она покачала головой:

– Никак не ожидала.

– Он никогда не говорил о войне?

– Никогда.

– А о своих политических взглядах?

– Я и не знала, что у него были какие-то политические взгляды. В доме никогда не говорили о политике.

– Можно выразить свои убеждения и не говоря о политике.

– Как это?

– Есть много способов.

Она подумала и снова покачала головой:

– Что я помню из детства – он как-то сказал, что политика его не интересует. Даже не могла предположить, что у него были какие-то экстремистские взгляды. Значит, он их скрывал. Если, конечно, все, что ты говоришь, – правда.

– Все написано в дневнике. Совершенно недвусмысленно.

– И что, весь дневник только об этом? А о своей семье он не пишет?

– Очень мало.

– Вот это меня как раз не удивляет. У меня всегда было чувство, что мы, дети, только мешаем отцу. Он никогда по-настоящему о нас не заботился, только притворялся.

– Кстати, у твоего отца была здесь, в Свеге, женщина. Была ли она его любовницей, сказать не могу. Просто не знаю, чем занимаются люди, когда им за семьдесят.

– Женщина в Свеге?

Он пожалел, что сказал это. Такого рода информацию она должна была получить от Джузеппе, а не от него. Но было уже поздно.

– Ее зовут Эльза Берггрен, она живет на южном берегу реки. Это она нашла ему дом. Кстати, ее политические взгляды точно такие же. Если можно нацистские взгляды назвать политическими.

– А какие же еще?

– Криминальные.

Похоже, до нее наконец дошло, почему он задает все эти вопросы.

– Так ты имеешь в виду, что смерть моего отца как-то связана с его политическими взглядами?

– Я ничего не хочу сказать. Но следствие должно вестись по всем направлениям.

Она закурила новую сигарету. Стефан заметил, что рука ее дрожит.

– Не понимаю, почему мне никто ничего не сказал. Ни о том, что отец был нацистом, ни об этой женщине.

– Раньше или позже разговор об этом зайдет. Следствие иногда тянется очень долго. Теперь у них уже два убийства. Плюс пропавший пес.

– Я слышала, что собаку убили?

– Собаку твоего отца – да, убили. А собака Авраама Андерссона пропала.

Она поежилась, как будто бы ей вдруг стало зябко.

– Я хочу уехать отсюда, – сказала она. – Еще сильнее, чем раньше. Я, конечно, со временем прочитаю этот дневник, но прежде всего я хочу, чтобы отца наконец похоронили. И сразу уеду. Итак, мне предстоит узнать, что мой отец, который только делал вид, что о нас заботится, был к тому же еще и нацистом.

– А как ты намерена поступить с домом?

– Я говорила с маклером. Когда со всеми формальностями покончат, я его продам. Если, конечно, кто-то захочет купить.

– Ты там была?

Она кивнула:

– Все-таки съездила. Хуже, чем я могла себе представить. Особенно эти кровавые следы.

Говорить было больше не о чем. Стефан посмотрел на часы. Надо уезжать, пока еще не поздно.

– Жаль, что ты уезжаешь.

– Почему?

– Я не привыкла сидеть в одиночестве в крошечной гостинице, да еще в такой глуши. Интересно, как тут вообще люди живут?

– Твой отец добровольно выбрал это место.

Она проводила его до стойки администратора.

– Спасибо, что согласился поговорить, – сказала она.

Перед отъездом он на всякий случай позвонил Джузеппе – не нашлась ли собака. Оказалось, след прервался у дороги после того, как ретивый пес Несблума полчаса тащил его за собой через лес.

– Там его ждала машина, – сказал Джузеппе. – Он посадил собаку и исчез. Остается вопрос, кто это был и куда поехал.

Стефан поехал на юг. После того, как он пересек мост, дорога пошла лесом. Он то и дело тормозил, ловя себя на том, что едет слишком быстро. Голова была совершенно пустой. Единственная вертевшаяся в голове мысль была о собаке Андерссона.

Сразу после полуночи он остановился у сосисочного ларька в Муре. Поев, он понял, что устал. Он отогнал машину на самый край стоянки, залез на заднее сиденье и свернулся калачиком. Проснувшись, поглядел на часы – было три. Он вышел в темноту, помочился и погнал дальше на юг. Через пару часов он опять остановился поспать.

Он открыл глаза в девять часов. Вышел и сделал несколько кругов вокруг машины, чтобы размяться. К вечеру он будет в Буросе. Можно будет позвонить из Ёнчёпинга и удивить Елену. Через час после звонка он уже подъедет к ее дому.

Но, проехав Эребру, он вновь свернул с шоссе. Голова совершенно прояснилась, и он начал обдумывать вчерашний разговор с Вероникой Молин. Внезапно к нему пришла уверенность, что она сказала не всю правду.

Вся эта история с ее отцом. Знала она или не знала, что он был нацистом? Ее удивление было наигранным. Она знала, но хотела это скрыть. Он не мог бы объяснить, откуда взялась эта уверенность. Но был и еще вопрос, ответа на который он не знал. Не была ли она, несмотря на ее уверения, знакома с Эльзой Берггрен?

Стефан вышел из машины. Это не мое дело, подумал он. Я должен заняться собой и своей болезнью. Я еду в Бурос. Я должен признаться, что мне очень не хватало Елены все эти дни. Если будет желание, позвоню Джузеппе и спрошу, как и что. И все.

И тут же решил поехать в Кальмар. Там когда-то родился Герберт Молин под фамилией Маттсон-Герцен. Там все и началось, в семье, обожавшей Гитлера и его национал-социализм.

Там еще должен жить человек по имени Веттерстед. Портретист, знакомый Герберта Молина.

Он вытащил из багажника рваную карту Швеции. Я ненормальный, подумал он, выбирая маршрут в Кальмар. Мне надо возвратиться в Бурос.

Но он уже знал, что поедет в Кальмар. Он хотел узнать, что произошло с Гербертом Молином. И Авраамом Андерссоном. И куда делась собака.

Вечером он приехал в Кальмар. Это было пятого ноября. Через две недели он должен начать лучевую терапию.

Когда он подъезжал к Вестервику, начался дождь и продолжался до самого Кальмара. Он ехал по сверкающей в свете фар мостовой и искал место, где остановиться.

18

Наутро он отправился к морю. В утренней дымке угадывался силуэт Эландского моста через пролив. Он подошел к самой воде и долго смотрел на медленный прибой. Усталость после долгого сидения за рулем все еще ощущалась. Дважды ему снилось, как огромные грузовики мчат на него лоб в лоб, он пытался увернуться, но было поздно – и в эту секунду он просыпался. Гостиница была расположена в самом центре города. Через тонкую стенку он долго слышал, как женщина в соседнем номере говорила по телефону. Через час он постучал в стену, и разговор вскоре закончился. Перед тем, как заснуть, он долго лежал, уставившись в потолок, и размышлял, что его понесло в Кальмар. Может быть, он бессознательно оттягивает момент возвращения в Бурос? Может быть, ему надоело общество Елены и он просто еще этого сам не понял? Он не знал. Но он очень сомневался, что поездка в Кальмар была вызвана исключительно его любопытством по поводу прошлого Герберта Молина.

Леса Херьедалена в прошлом. Теперь был только он сам, его болезнь и те тринадцать дней, что оставались до начала лечения. Все. Тринадцать дней Стефана Линдмана в ноябре. Интересно, как я буду вспоминать эти дни через десять или двадцать лет, если, конечно, буду в живых? Он даже не попытался ответить на этот вопрос. Вместо этого он зашагал назад в город, оставив за спиной туман и утреннее море. Он зашел в кафе, взял чашку кофе и попросил телефонный справочник.