Читать интересную книгу Хроника смертельного лета - Юлия Терехова

«Ну и что, – сказал себе Глинский, поднимаясь и рассовывая по карманам мобильник, диктофон, блокнот и прочую мелочь, – это, возможно, совпадение. И ни о чем не говорит…»

– То, что Смолина отравили – доказано, это не просто мои предположения. Извечное – кому выгодно? – следователь Варнава стряхнул пепел с сигареты, по подсчетам Зубова, пятой за их часовой разговор. – А выгодно именно тому, кого Смолин так старательно покрывал. Я подозревал, что покупатель наркотиков работает в больнице, но это ничем не подтвердилось.

– А откуда оно в принципе взялось, это подозрение? – спросил Зубов.

– Видишь ли, Саша, Смолин был необыкновенно замкнутым человеком, с крайне узким кругом общения. Ни друзей, ни любовницы. Дома – постоянно толпа народу, он жил вместе с родителями, с сестрой, с ее мужем, с их двумя детьми в маленькой двухкомнатной квартире. Спал на кухне. Кошмар… И все в один голос говорили, что не знают никого из его приятелей. Ему даже никто не звонил.

– То есть, с людьми он общался исключительно на работе?

– Исключительно – это слишком сильно сказано. Нельзя знать наверняка. Но мне не удалось нащупать ни одной его связи. У него даже записной книжки не было. Мобильным телефоном не пользовался – представляешь, в наше-то время? Обычно наркоман – существо, опутанное дилерами и прочей шушерой. А тут – ничего. Наркотики он таскал на работе. Вводил пациентам разбавленные препараты.

– Итак, вы предположили, что покупатель работает в Склифе?

– Да. И я не понимаю, почему Смолин так упорно молчал. Возможно, надеялся после отсидки что-нибудь стрясти с того за молчание? Иной причины я не вижу.

Зубов вздохнул. Булгаков не похож на человека, который позволит себя шантажировать. И на убийцу тоже. Но его внешнее благополучие вполне могло оказаться хорошо подогнанной маской, под которой скрывалось чудовище.

– А не мелькал ли по делу некий Булгаков, ординатор из нейрохирургии? – спросил он.

– Нет, насколько я помню. На работе у Смолина мы только и слышали о том, что он – человек крайне нелюдимый, друзей у него нет. Везде одно и то же. Вот так.

– То есть, Смолин отрицал все начисто?

– Нет, свою вину он полностью признал. Да и глупо было отпираться – у него нашли несколько ампул дома и пару штук при нем.

– А много пропало?

– Очень много. Около двухсот ампул морфина, фентанила и промедола. А что, стали мелькать?

– Да как сказать, – Зубов пожал плечами. – История такая – фентанил есть, а ампулы нет.

– О, Саша, это обычное дело. Таких улик не оставляют! И не надейся, – следователь вытряс из пачки новую сигарету. – Когда я, черт возьми, брошу курить!

– Как бросишь, с меня коньяк, – засмеялся Зубов. – А выяснили, как Смолина отравили?

– Конфетами. В передаче был кулек с карамельками, обильно сдобренными цианидом.

– Надеюсь, Смолин никого больше не угощал этими карамельками?

– Не успел. Сунул конфету за щеку и – привет! – Варнава жадно затянулся. – За три дня до суда. Прикинь!

– Ясно. Значит, покупатель решил не рисковать – а ну как на суде расколется его поставщик в надежде на снисхождение. Только ведь Смолин мог и не есть этих карамелек, нет?

– Ну, это вряд ли. Тот, кто посылал передачу, представлял себе, за что первым делом схватится Смолин. Мы справлялись у семьи – он был страшный сладкоежка. Часа без конфеты прожить не мог. Это при том, что наркоманы вообще почти не едят.

– Удалось выяснить, кто передал этот, так сказать, «киндер-сюрприз»?

– А это – отдельная история. За несколько дней до убийства Смолина его квартиру ограбили. Особо брать там было нечего. Если мне память не изменяет, самое ценное из украденного – цигейковая шуба сестры, пара недорогих золотых украшений, простенький телевизор. Может еще что-то такое, что потом хрен найдешь… Но главное – украли документы, в том числе и паспорт сестры Смолина – Вероники. И вот по тому самому паспорту и приняли передачу в следственном изоляторе.

– Держу пари, кражу не раскрыли?

– Разумеется, – кивнул Варнава. – Висяк чистой воды. Следов никаких. Квартиру вскрыли средь бела дня – взрослые на работе, дети в школе. Соседи ничего не видели. Старшая сестра пришла домой – дверь взломана. Милиция даже отпечатков пальцев не обнаружила. Замок там был такой, что пилкой для ногтей откроешь.

– Когда погиб Смолин, у вас появились какие-нибудь соображения по поводу цели этой кражи?

– Идеи появились. И первое, что приходит в голову – вора интересовали в первую очередь документы, а не вещи. Но скорее всего, убийца не сам залез в квартиру. Скорее всего, послужил наводчиком.

– Вряд ли вор сказал ему спасибо за столь скромную добычу…

– Если только убийца не заплатил ему, – возразил Варнава, – а скорее всего, заплатил – от греха подальше. А может, и прикончил потом – тоже не исключено. Мало ли неопознанных трупов находят – да еще изуродованных настолько, что родная мать не узнает!

– Похоже, что так. Парень он осторожный. Но все это как-то не вяжется с характером моего убийцы.

– А что такое? – поинтересовался Варнава.

– У меня убийца – меломан и садист. Изнасиловал девушку, а затем, вкатив ей приличную дозу наркотика, препарировал медицинским скальпелем под оперу Верди.

– И что тебя смущает? Примерно таким я себе этого морального урода и представлял. Безумный эстет. Смолина он прикончил весьма изящно. И что, он таки в Склифе работает?

– Один из подозреваемых действительно оттуда. Причем начал там работать за пять месяцев до хищения наркотиков.

– Это ни о чем не говорит. Как раз напротив – для такой акции требуется время, подготовка, твердый расчет. Это же не столовое серебро из комода украсть!

Зубов задумался. Что-то все-таки не вязалось. Что-то не складывалось в голове.

– Послушай! Я не знаю, насколько внимательны приемщики передач в следственном изоляторе. Но не могли же они по женскому паспорту принять передачу у мужика?

– Исключено, – Варнава даже возмутился, – там внимательно сличают портрет и персону.

– А ты не допросил того, кто принимал передачу? Тряхнул бы его как следует!

– Легко сказать! – воскликнул Варнава. – Будут тебе волну гнать из-за какого-то опустившегося наркомана! Пошуровали, конечно, для порядка – и по-тихому прикрыли все это дело… А потом, там за день, знаешь, сколько народу проходит – тьма!

– Ясно, – грустно сказал Зубов, – а теперь вообще безнадежно.

– А ты попробуй под каким-нибудь предлогом копнуть это дерьмо, – сочувственно посоветовал Варнава. – Может, на что-нибудь удастся выйти.

– Ну да, ну да, – пробурчал Зубов. – Мало мне своей головной боли!

22 июня 2010 года, Москва, 28°C

Орлов любил бродить по центру, по Тверской, в районе Пушкинской площади, время от времени натыкаясь на знакомых, которых давно не видел, перекуривая на скамеечках в скверах. Подобный променад его успокаивал. Тем более, он давно себе в этом удовольствии отказывал. Но издерганный и затравленный, он взбунтовался и потребовал у начальства неиспользованный отпуск. Они пошли ему навстречу и отпустили на месяц – случай в их конторе беспрецедентный. Вот он теперь и брел, глядя себе под ноги, не разбирая дороги…

– О, мой Бог, кого я вижу! – веселый женский голос окликнул его. – Орлов! Глазам не верю – это ты?

Орлов с трудом узнал в стройной, великолепно одетой женщине подругу юности Олечку Вешнякову. Пятнадцать лет назад она считалась девушкой привлекательной, а теперь стала неотразимой – модно подстриженные волосы цвета воронова крыла, искрящиеся серо-зеленые глаза, макияж, безупречный и невидимый, манеры истинной леди. Ярко-изумрудный летний костюм осмелилась бы надеть не каждая – цвет обязывал, но Олечка была в нем бесподобна.

– Сто лет тебя не видела, – щебетала она, всматриваясь в его лицо, пожалуй, чуть напряженнее, чем следовало бы просто старой знакомой. – Ты чего такой замученный?

Ну не рассказывать же ей, что пять суток отсидел в СИЗО!

– Зато ты выглядишь шикарно, – улыбнулся Орлов, призвав на помощь все свое возможное обаяние. – Цветешь!

– Скорее – процветаю, – с готовностью кивнула Ольга.

– Я слышал, ты замужем? – спросил он, припоминая, что кто-то ему говорил об этом.

– Сходила, – улыбнулась она. – Развелась пару лет назад. Но обеспечила себя на всю оставшуюся жизнь. А ты? Не женат?

Орлов покачал головой.

– А мне говорили, что ты все еще с Астаховой? Неужели это правда? – вопрос был задан как бы между прочим, но глаза Олечки испытующе прищурились.

– Можно сказать и так… – вяло пробормотал Орлов. Напоминание о Катрин резануло его по сердцу.

Выйдя из СИЗО, он сразу пришел к ней, грязный, вонючий и озлобленный. От него несло тюрьмой, и он заметил, как брезгливо наморщила носик Катрин. Пока он мылся, она нашла старые джинсы и футболку, оставшиеся после того, как она вывезла его вещи, и заблудившиеся на задворках ее гардеробной. Катрин сварила ему кофе и, не произнесла ни слова, когда он появился на кухне. Ее поведение сводило Орлова с ума.