Читать интересную книгу Мастер дымных колец - Владимир Хлумов

— Не раскрыла, — Соня обрадовалась его догадливости и тоже засмеялась.

Она заметила, что разговаривая, они обмениваются друг с другом словами, как будто перебрасываются мячиком, прилежно соблюдая неписаные правила какой-то старой игры. Какой-нибудь изощренный ум мог сказать, что здесь обычное обменное взаимодействие. Словно Соня и Варфоломеев элементарные частицы, из которых вследствие притяжения складывается окружающая действительность. Но Соня и думать так не могла. Она просто вспомнила, как в детстве они с девочками играли в лапту вдоль летней улицы, похожей скорее на лужайку, чем на проезжую часть Северной Заставы. И как она засмотрелась на прохожего паренька, а толстая, противная соседская дочка Нинка вдруг прицелилась облысевшим влажным мячиком прямо ей в голову и наверняка попала бы, если бы в последний момент парнишка не хлопнул громко в ладоши и не испугал коварную девчонку. А потом парнишка подморгнул хитрым глазом и прошел мимо нее прямо к отцу. Как это он здорово сделал, удивлялась Соня. Теперь она поняла, то была не просто озорная выходка ученика отца, а победное столкновение разума со злом и коварством. Теперь она понимала, насколько это является новым, невиданным и непрочитанным. И как необычно, что не добро противостоит злу, а разум, а добро есть только результат победы разума над злом, коварством и темнотой. Так вот для чего он приехал сюда! В глазах ее опять поплыли молочные звезды. Но теперь уже в обратных направлениях, на свои насиженные места, поименованные в астрономических каталогах животными, предметами и людьми. И опять ей стало холодно и больно в груди, и опять закачался безвоздушный космос в такт уверенным неторопливым шагам истории. Чьи-то неожиданно сильные руки быстро уносили ее вон из прошлого.

25

И наконец наступило утро. Редкое, солнечное, морозное. Было около десяти часов утра, когда Солнце поднялось над заливом и косыми лучами выхватило из темноты Северную Заставу. Местные жители, поднятые господином морозом чуть свет, развели уж давно свои печурки и теперь над почерневшими домишками, над казенными учреждениями, над дворцом и площадью пополз розовый печной дымок. Заискрился алмазами синий снег, заорали третьи петухи, загудела над домами первая программа центрального радио. Потихоньку, как на праздник, доедали свои завтраки горожане, запивали чаями, а кое-кто и напитками покрепче, заворачивались, закутывались тремя кофтами и шубами и выходили, радостно переругиваясь, на берег, отливающий старым фамильным серебром, речки Темной.

На берегу, у дворца, дурманящий сосновый запах распространяла свежепостроенная трибуна с помостом и президиумом. Сейчас, не покрытая еще кумачом, не украшенная переходящими знаменами и транспарантами, она больше напоминала место казни, как его изображают передвижники на своих правдивых полотнах. Но низшие ответственные товарищи уже приехали и суетливо командовали разгрузкой парадного инвентаря. Здесь же рядом разворачивал блистающие духовой медью ряды городской пожарный оркестр. Товарищ Романцев новаторски распорядился об оркестре. Слухи о том, что духовые оркестры опять входят в моду в столице, уже докатились до Северной. Подвезли буфет. Развернули вазы с баранками, печеньем и сухарями, раскочегарили медный тульский самовар. Из невиданного лет семьдесят явления выросла краснощекая, с синими от чистого неба глазами, разряженная сарафаном продавщица Сашка.

— Эй, налетай, граждане! — крикнула она в голову тут же образовавшейся очереди.

Народ и без того налетал да наяривал. Кто-то хлопал в ладоши, кто-то топал ногами, ухая и побивая себя ватными рукавицами, а кто решил для сугрева потолкаться с соседом да соседкой. Заиграла наконец непредусмотренная проектом митинга гармонь, зазвенела разухабистая ядреная частушка.

Все были настолько увлечены охватившим их беспричинным весельем, что никто не замечал, что за буфетом, за оркестром, за трибуной имеет место быть новое, никогда доселе не виданное техническое явление. Между тем еще с ночи на том берегу реки, на том самом месте, где торчала стометровая решетчатая ферма, красовался, поблескивая серебристыми боками, отрицательный скомкователь лживого вакуума. На боку агрегата ярко горели две буквы: Е.П.

Первым, кто заметил техническое несоответствие между днем сегодняшним и днем вчерашним, оказался сердобольный старик с подбитым глазом. Его зоркий глаз, обрамленный обширным, зеленым от смешения дополнительных цветов фингалом, безошибочно определил:

— Ракета!

— Ракета, мать твою перемать, — теперь он уже крикнул так громко, что у продавщицы Сашки обрушилась ватрушечная пирамида.

Пожарники как по команде повернули головы, а за ними уже и все остальные жители остановились и тихо засопели. Как раз в это время в звенящей морозной тишине к трибуне подъехали три черных машины. Из открытых дверок в клубах пара и дыма вышли строгий генеральный конструктор, седобородый философ и просветитель, и мужественный капитан безопасности. Вслед за ними появились местная библиотекарша, первый секретарь и два пенсионера. В искусственной тишине, наступившей вследствие научно-технического прогресса, Илья Ильич выбежал вперед к самой воде. В легкой дымке испарений, извергаемых переохлажденной водой, он узнал свое любимое детище.

— Чертовски похож! Как же так, Сережа? — обратился он к генеральному конструктору, только что подошедшему на берег.

— Потом, потом. Илья Ильич, пойдемте на трибуну, — он взял учителя под руку и повел на помост.

Вслед за ними поднялся товарищ Романцев, а остальные остались внизу с народом. Шел уже двенадцатый час, пора было начинать. Конструктор нахмурился и посмотрел на часы. Заметив его беспокойство, первый секретарь подоспел к микрофону и принялся разворачивать руками в перчатках листки своей торжественной речи. Тут невесть откуда налетевший ветер вырвал из рук первого доклад и разбросал его мелкими частями по седым просторам северной реки. Романцев растерянно оглянулся по сторонам, а народ внизу зашумел. Кто-то незаметно крикнул из толпы:

— Давай без бумажки шпарь!

Замешательство прервал генеральный конструктор. Он подошел к первому и шепнул:

— Дайте слово Пригожину.

— Товарищи! — обратился к собравшимся первый секретарь. Торжественный митинг, посвященный началу важного оборонного эксперимента, объявляется открытым. Слово для приветствия предоставляется нашему заслуженному учителю товарищу Пригожину.

Илья Ильич тем временем, повернувшись к толпе спиной, упивался развернувшейся картиной. Пришлось его повернуть обратно к народу и подтолкнуть к микрофонам. Да, теперь он скажет, теперь, когда все стало правдой, когда больше нет сомнений в успехе, он подведет черту многолетним исканиям и размышлениям. Вчера весь вечер он писал свою речь. Писал, но не верил до конца, что свершилось наконец. Поэтому и получалось у него все как-то приземленно и напыщенно. Но теперь, теперь он скажет.

— Друзья! — обратился Илья Ильич к согражданам. — В этот исторический час мне выпала огромная честь обратиться к вам, мои дорогие друзья, земляки, сограждане. Извините, я волнуюсь, — Илья Ильич поправил круглые очки.

Откуда они взялись, никто понять не мог. Пригожин никогда не носил очков, тем более таких древних. И все же очки были настоящие, не такие, как обычно в фильмах надевают актеры. У актерских очков плоские стекла, и от этого они неестественно блестят. Слишком блестят и производят комическое, ненатуральное впечатление. Другое дело — очки, а точнее, пенсне Пригожина. В них были нормальные вогнутые стекла, которые почти не поблескивали. Илья Ильич еще раз поправил тонкую серебристую дужку и продолжал:

— Друзья, несколько миллиардов лет назад на этой планете под воздействием солнечного света и взаимного влечения молекул возникла сознательная жизнь.

Толпа внизу притихла.

— Из хаоса и беспорядка бездушной материи безо всяких на то всевышних предписаний и решений, но единственно путем демократической самоорганизации образовалось думающее вещество. Как? — можете возмутиться вы. Неужели мертвое рождает живое? Неужели из бездуховности возникает доброта и нежность, из глупости ум, из предательства самопожертвование? Что же, наступило время жестких вопросов и смелых ответов, ничего не поделаешь, правде нужно смотреть в лицо. Да, мои дорогие сограждане, возникает, да, из ничего! Из пустого места, из холодного беспробудного невежества, вопреки всем известным и неизвестным законам сохранения! Но однажды возникнув, разумная жизнь неистребимо воспроизводится под напором любви и интереса. Она многократно приумножается и ей становится тесно. Да, Земля колыбель разума, но разум не может жить вечно в колыбели. Разум достояние Вселенной. Он есть и средство, и цель.