Собираюсь на ощупь, не могу даже на минуту отвести взгляд от скрученного болью тела на своей кровати.
– Когда я могу к нему приехать? – я бьюсь вытащенной из воды рыбой в уютном кабинете врача.
– Я думаю, недели через две.
– Две недели?! – останавливаюсь перед доктором, недоверчиво рассматриваю еще совсем молодое лицо. Может ли он что-то знать? Поможет ли он Ярославу? Он же почти одного возраста с ним.
– Поверьте, раньше смысла нет. Это будет сложно, как для пациента, так и для вас.
– Я приеду завтра.
– Это малоприятное зрелище. Ваш брат будет фактически невменяем. Вы ничем не сможете помочь ему.
– Я приеду.
Безликая роба в безжизненном пространстве палаты, белые ремни, перехлестнувшие грудь, живот, руки, ноги. Выгнутая в болевом спазме шея. Запрокинутое отекшее лицо, глаза безумными провалами огромных зрачков. Рвотные спазмы, хриплые проклятия пополам с мольбой и в просветах ищущий взгляд.
– Не уходи.
Сижу на стуле, мышцы буквально окаменели от напряжения в попытке удержать на лице хотя бы сочувствие, лишь бы оно не исказилось брезгливой гримасой отвращения. Сколько я так сижу? Не помню.
– Вам бы отдохнуть, – вежливо выставляет меня из палаты медсестра, меняя очередную капельницу.
Я затянут, будто вакуумной упаковкой, этим ежедневным, ежеминутным кошмаром. День за днем он ни на минуту не оставляет меня. Изломанное мукой тело, перечеркнутое белыми ремнями. Оно пожирает разум и душу. За что? За то самое… За то, что оставил его одного. За то, что не нашел в своей жизни места для случившегося той ночью. Теперь один из нас корчится в телесных муках на кровати, пристегнутый к ней. Другой корчится в муках душевных, пристегнутый к нему.
Ярослав, похудевший, с серым лицом, ищет меня бездонной пропастью глаз, заполненной болью.
– Ратмир. Я больше не могу. Забери меня отсюда. Прошу тебя.
– Еще немного, Ярик.
– Бессмысленно. Все это бессмысленно.
– Это скоро пройдет. Ты слышишь?
Пересаживаюсь на край кровати и вытираю покрытый крупными каплями пота лоб.
– Забери, – целует он пересохшими губами мои руки. – Если ты хоть немного любишь меня. Хоть немного?
Я не могу унять дрожь своего тела, которая синхронна тремору Ярослава. Хочется обнять то ли его, то ли обхватить руками себя и завыть и так же умолять кого-нибудь забрать меня из этой палаты. Прекратить все это.
– Общественно-полезный труд, – машет мне Ярик садовыми ножницами – Считается, что это помогает мне не думать о дозе. Подождешь?
– Подожду. А ты думаешь?
– Каждую секунду.
– Я привез тебе фильмы и книги, что ты заказал.
Смотрю на состригающего ветки Ярослава, прицельно, дотошно отмечая изменения.
– Вот и все. Пошли?
В палате Ярик перебирает диски, книги, новые вещи. Вытягивает ярко-синюю в белых разводах футболку.
– Похоже на твою террасу. Забери меня на выходные?
– Тебе еще нельзя, большой риск того, что ты сорвешься.
– Я контролирую себя.
– Пока тебя контролирует наркотик.
– Пфф… – Ярик стягивает рабочую одежду. – А ты невысокого обо мне мнения, да?
Взгляд скользит по обнаженному торсу, как-то слишком медленно и неторопливо отмечая, что кожа уже не покрыта расчесами, ушел землистый оттенок. Ребра уже не выпирают, как у узника Бухенвальда.
– Не передергивай.
– Забери, – Ярик подходит почти вплотную. – Мне до чертиков надоело торчать в этих стенах. Мы могли бы неплохо провести время. Да? – его тембр снижается, выпуская урчащие обертоны, которые мягко скользят вдоль моего позвоночника.
– Нет, – отшатываюсь от него.
– Да иди ты на хер! – Ярослав, резко развернувшись, уходит в душ.
Под шум воды я тяжело опускаюсь на стул. Он мне что сейчас попытался предложить? Меня, конечно, предупреждали, что Ярик будет использовать любые рычаги давления, чтобы покинуть клинику в поисках дозы, но к такому я не готов. Не готов к собственной реакции.
Ярик выходит из душа абсолютно обнаженный, повесив на шею полотенце. Прищурившись, детально рассматривает меня.
– Я думал, что любил тебя лет с тринадцати, но сейчас думаю, раньше. С самого первого дня, как только вышел из машины и увидел тебя, сердце сжалось таким восторженным ужасом. Как на американских горках. Мне все время хотелось смотреть на тебя. У тебя тогда были длинные волосы, и ты был похож на цыгана. А в тринадцать ты впервые ударил меня. Помнишь? Что-то в этом было пророческое.
– Зачем ты…
– Говорю об этом? Когда-то же надо. Я не знаю, как это называют психологи. Вроде как озвучить, пережить и выкинуть из собственной жизни. Ты меня когда-нибудь вспоминал?
– Что ты имеешь…
– Ратмир, ты за эти дни увидел, кажется, даже мою изнанку, может быть, обойдемся без приличий?
– Я думал о тебе. Не долго. Новая страна. Новая жизнь.
– Жестоко.
– Без приличий. Накрыло меня внезапно, когда я встретил свою будущую жену. Тогда я списал на свое пристрастие к рыжим. Так было удобнее, но вскоре меня стала раздражать россыпь веснушек на ее теле, мне стало казаться это настоящим уродством.
– У тебя были другие парни?
– Были. Почему ты подсел на наркоту?
– Нет. Тут ты не причем. Это было логичным, что ли… Легкие деньги, веселая жизнь, доступность всего. Очень скоро приелось. К тому же у меня было весомое оправдание – детская психологическая травма, первая трагическая любовь, гомосексуальность. Все подходит. Но на самом деле это была погоня за кайфом. А сейчас ты не хочешь меня? – Ярик медленно поворачивается, демонстрируя свое тело.
– Хватит. Это похоже на проституцию за дозу.
– Она и есть. Я сейчас кому угодно отсосу за один укол. Странное, знаешь ли, чувство – отсутствие гордости.
Уже минут двадцать не могу заставить себя выйти из машины. Сегодня первые выходные, которые мы проведем вместе вне клиники. Какой он сегодня? В прошлый раз Ярик был в глубокой апатии, которая вылилась в мгновенную злость и закончилась истерикой. Меня выматывают эти визиты, досуха выжимают, так что, возвращаясь домой, кулем валюсь на кровать и моментально засыпаю как был. Но это лучше, чем ласковый Ярик, пробирающий до самого нутра своим урчанием. Рыжее пламя, медленно разогревающее кровь, покрывающее черной копотью похоти мое желание помочь. Не дающее остыть еще долго и заставляющее коротать ночи, изучая потолок собственной спальни. И все это ради одной-единственной цели.
Я все понимаю: про актуализацию тяги, про неустойчивый психологический фон наркомана. Понимаю, но не могу простить этой продажной фальшивой ласки, что больно прикипает к стенкам сердечной мышцы. Я всегда могу шагнуть за порог и прекратить тот натянуто-вибрирующий диалог, который мы ведем раз за разом. Обнаженный диалог в деталях. Где каждое слово – абсолютно голый факт. Где каждый, не жалея друг друга и себя самого, перепахивает покрытую временем залежь прошлого, выворачивая наизнанку подноготную, выкорчевывая питавшие настоящее корни прошлых поступков. Сейчас же у нас не будет возможности остановиться. И если с обжигающе честным Ярославом, хлещущим меня откровенностью, впадающим в безудержную злость, я могу справиться, то Ярослава, глаза которого затягивает дымка похоти… тело которого бесстыже тянется к рукам… слова которого не оставляют шанса своей однозначностью – я боюсь. Боюсь уступить этому напору и купить тело, продавая собственную душу.