Читать интересную книгу На руинах - Галина Тер-Микаэлян

– Хорошо, я довезу тебя до метро.

– Не хочу! Не хочу тебя видеть, я сама дойду! – она замолотила кулачками по стеклу.

– Надо же, какой темперамент! – хмыкнув, Женя включил зажигание. – Сиди тихо, ты стекло выбьешь, а мне потом с шефом объясняться.

– Ненавижу тебя и твоего шефа!

– Это как угодно, но одну я тебя здесь в темноте не пущу – изнасилуют, а потом мне за тебя отвечать.

Дианка повернула к нему свое заплаканное личико и зло сверкнула глазами.

– Да мне все равно, лучше пусть сто раз изнасилуют, чем с тобой рядом сидеть. Пусти! – она неожиданно рванула руль, и машина, развернувшись, уперлась в сугроб.

– Ого, это уже становится серьезным, – он выключил зажигание и сердито сказал: – Сума сошла, хочешь машину разбить? Или рвешься, чтобы тебя поскорей изнасиловали? Так я сам могу тебе доставить удовольствие, если желаешь, – и, обхватив хрупкие плечи девушки, грубо впился губами в ее губы.

Дианку, никогда прежде по-настоящему не целовавшуюся с мужчинами, охватил ужас. Задыхаясь, она отчаянно билась, пытаясь высвободиться, и когда Женя, наконец, ее выпустил, размахнулась и изо всех сил ударила его по лицу – раз, другой.

В жизни ему давали пощечину только один раз – мать, никогда не поднимавшая руку на своих детей, ударила сына по лицу, когда он, случайно узнав подробности гибели первой жены дяди, ляпнул про нее нехорошее слово.

«Никогда не повторяй этого даже в мыслях, – гневно сказала Злата Евгеньевна, – особенно при Тане. Даже в мыслях, ты меня понял? Понял или нет?»

Жене в ту пору только-только исполнилось пятнадцать, после того, что ему довелось услышать о Наталье, она стала ему ненавистна, было невыносимо обидно за любимого дядю Сережу. Но со старшими не поспоришь, а когда вместе с матерью за него взялся отец, пришлось сдаться и покорно буркнуть:

«Понял, больше не буду».

В тот миг его охватило чувство глубокого унижения. Оно окончательно так никогда и не ушло, осадок сохранялся даже тогда, когда хоронили мать, и сердце разрывалось от горя. И теперь это чувство внезапно вспыхнуло вновь. Он схватил Дианку за руки и с силой встряхнул.

– Ты что себе позволяешь, шлюха несчастная!

– Подлец! – она брыкнула ногой, больно ударив его по ноге острым каблучком сапога.

– Ах, так! Ладно, хотел с тобой по-хорошему, теперь поговорим иначе, – и Женя нажал незаметно вмонтированную в сидение кнопку.

Спинка откинулась назад, и Дианка упала на спину. Он навалился на девушку всей тяжестью своего тела, и ужас, застывший в ее широко раскрытых глазах, доставил ему огромное удовольствие.

– Пусти! Женя, пусти, пожалуйста, что ты хочешь делать?

– А ты сама как думаешь? – его рука скользнула по ее ногам, забралась по юбку. – Ты женщина опытная, шеф тебя всему обучил. Что я хочу с тобой делать?

Она дрожала под ним – такая юная, красивая и… уже доступная. Желание вспыхнуло в нем с дикой силой. Почувствовав это, Дианка взвизгнула, изогнулась и ухитрилась вцепиться зубами в его руку. Укус был неслабый, Женя в ярости дал ей затрещину, потом задрал юбку и рванул затрещавшие колготки и нижнее белье. Заглушив своим ртом рвущийся с губ девушки крик, он расстегнул брюки и рывком раздвинул ее ноги.

Черные волосы Дианки разметались по спинке сидения, при каждом его движении девушка дергалась и болезненно стонала. Когда Женя наконец ее выпустил, она так и осталась лежать – неподвижно, с бессильно раскинутыми ногами. Он сел, с ужасом глядя на ее испачканные кровью бедра.

– О боже, Дианка, я… Я не думал…

Дианка медленно поднялась и тоже посмотрела на свои бедра.

– Ты… ты меня изнасиловал, – не своим голосом сказала она, – ты…да как ты…

– Прости меня, прости, пожалуйста! Я ведь решил… О, черт! Не сердись, я все исправлю.

– Подлец! – гневно крикнула девушка, и глаза ее сверкнули. – Что ты можешь теперь исправить? Я все расскажу маме и дяде Сереже, все! Я ни в чем не виновата!

Женя пришел в ужас, представив себе гнев отца и дяди. По сравнению с тем, что он сейчас натворил, подделка сертификатов – мелкое хулиганство.

– Да ты что, Дианка, дорогая моя, любимая, зачем? Зачем кому-то говорить, кого-то беспокоить? Мы поженимся, и все будет в порядке.

– С чего ты взял, что я за тебя выйду замуж? – она выпрямилась, одернула юбку и, вскинув голову, говорила со спокойным достоинством в голосе. – Из-за того, что ты меня изнасиловал? Я в этом не виновата, и за такого подонка, как ты, выходить не собираюсь. А ты преступник и сядешь за это в тюрьму.

«Статья за изнасилование. К тому же, ей еще нет восемнадцати, она несовершеннолетняя».

– Погоди, Диана, – осевшим голосом проговорил он, – дай объяснить.

– В милиции будешь объяснять. Открой дверь, я выйду.

Окинув его презрительным взглядом, Дианка отвернулась и попыталась открыть запертую дверцу машины. Леденящий холод ужаса сковал Женю.

– Нет! – руки его молниеносно дернулись к ней, пальцы обхватили тонкую девичью шею, рванули назад.

Что-то хрустнуло, тело Дианки, обмякнув, бессильно привалилось к Жене. Глядя в ее равнодушные ко всему, широко раскрытые глаза, он чувствовал, что внутри него все цепенеет.

«Изнасилование и убийство несовершеннолетней. Что же теперь со мной будет?».

Внезапно возникло безумное желание жить, мысли четко заработали в поисках спасения. Включив зажигание, Женя медленно повел машину, выбирая наиболее занесенное снегом место. Притормозив рядом с небольшим овражком, наполовину заметенным пургой, он вытащил тело Дианки, подумав, кинул рядом с ней ее шубку и тщательно облил все это бензином из стоявшей в багажнике канистры. Затем бросил спичку и, рванув машину с места, поехал прочь, выжимая всю возможную на занесенной дороге скорость и стараясь не оглядываться на полыхавшее позади него пламя.

Всю ночь в квартире Лузгиных горел свет. Стоя у окна, Тимур неподвижно глядел на занесенную снегом улицу. Заплаканная Лиза металась по квартире, Толик ходил за ней по пятам, пытаясь успокоить.

– Вспомни, Лиза, может, у нее есть еще какой-нибудь друг, приятель?

– Я всех обзвонила, всех! – рыдая, она упала на диван. – Ее нет нигде, нигде, понимаешь? Тимур, что же нам делать? Надо звонить маме!

Тимур повернул к ней посеревшее и осунувшееся за несколько часов лицо.

– Подождем до утра, Лиза, – жестко проговорил он, – мама сейчас все равно ничего не сможет сделать.

– Я звонил папе, – сказал Толик, – он говорит, что вообще-то милиция начинает искать через три дня, но он постарается узнать – утром к ним поступает информация обо всех происшествиях по городу. Если что узнает, сразу сообщит.

Отец Толика работал на Петровке, но ждать его звонка у Лизы не было сил.

– Давайте, мы сами туда поедем, прямо сейчас!

– Перестань, Лиза, – голос Тимура звучал хрипло, словно кто-то железной рукой сдавил ему горло, – мы ничего не сможем сделать. Ничего! Точно также было, когда пропал папа. Ты не помнишь, ты еще была маленькая, а я помню.

Московский поезд прибыл в Ленинград в шесть утра, но Женя еще часа три покрутился на Московском вокзале, дожидаясь, пока Сергей и Халида уйдут на работу – боялся, что не в состоянии будет выдержать встречу с матерью Дианки. В начале десятого, когда он, прислушавшись на всякий случай, осторожно повернул ключ в замке входной двери, Петр Эрнестович, еще был дома и вышел в прихожую его встретить.

– Ты здесь уже совсем перестал появляться, Евгений, – недовольно сказал он сыну, – но хоть иногда-то давай о себе знать.

– У меня работа над диссертацией в самом разгаре, папа, поэтому не всегда есть время тебе докладывать о нюансах личной жизни.

– Я понимаю, но вчера звонил Марат Васильевич, тебя искал – ты, оказывается, вообще не появляешься в университете.

Марат Васильевич Доронин был научным руководителем Жени, и они действительно не встречались уже более месяца.

– Я ведь сейчас в основном в библиотеках, папа! Хочу закончить вторую главу диссертации и ему показать. А что он хочет?

– Во-первых, он хочет тебя видеть, что совершенно естественно. А во-вторых, завтра в одиннадцать ты должен представить на ученом совете отчет о проделанной работе. Дай мне хотя бы телефон той дамы, у которой ты постоянно проводишь время, а то меня спрашивают, как тебя найти, а я и не знаю, что ответить, даже неловко.

– Да ну ее, я с ней на время разругался, – Женя нарочито небрежно махнул рукой. – Ладно, пап, не сердись. Дай, я тебя поцелую и пойду готовиться к докладу.

Покачав головой, Петр Эрнестович вздохнул и стал надевать пальто. После смерти жены руки у него начали дрожать, и теперь он никак не мог попасть в рукав. Женя помог отцу одеться, заботливо поправил шарф на его шее, нежно поцеловал в щеку.

«Хорошие у меня дети, – думал академик Муромцев, спускаясь в лифте. – Златушка моя ненаглядная, почему ты так рано ушла от меня? Сколько счастья ты дала мне в этой жизни, но наши дети – самое дорогое, что ты мне оставила».