Когда он добрался до набережной, вода с шумом неслась между быками. Проплыв под стеной, Тарка свернул в рукав — речушку Иоу — и отдал себя на волю прилива. Слегка ударяя лапами, он пересек русло зигзагом от края к краю, выискивая рыбу. Всякий раз, приближаясь к скользкому откосу берега, он высовывал плечи и голову, чтобы набрать воздуха и оглядеться, затем, оттолкнувшись задними ногами от гальки, плыл к другому. Тарка часто отклонялся, чтобы взглянуть на вещи, валявшиеся на дне: дырявые чайники, кастрюли и миски, ломаные канистры.
Он заметил неясные силуэты рыб сверху и позади и преградил им путь, когда они кинулись было к морю. Кефаль помчалась от него с быстротой, втрое превышавшей быстроту выдры, но Тарка уверенно следовал за ней. Прилив шел уже со скоростью шести узлов, увлекая за собой рыбу. Тарка погнал кефаль дальше. Вот они миновали еще один — Пилтонский — мост, за которым текла по трубе вода из мельничной протоки. Здесь каменная стена кончалась, и над глинистым берегом наклонялся частокол из увешанных водорослями деревянных свай. Тарка проплыл мимо склада пиленого леса, и через минуту речушка снова повернула на север, затем на восток. Она была похожа на большого, раздувшегося слизняка.
За следующим мостом рыба-вожак изогнулась — блеснула чешуя — и, ударив хвостом, бросилась назад на расстоянии какого-нибудь дюйма от пасти Тарки. Тарка схватил зубами пустоту. Кефаль ускользнула, а с ней еще шесть серых сестер, однако двум последним рыбам Тарка вновь загородил дорогу и погнал их по прямому, все сужающемуся руслу в мелкий затон с непривычной для кефали неподвижной и прозрачной водой.
Они находились в миле от устья Иоу. Луна дробилась яркими каплями по быстрой ряби и вновь, как ртуть, сливалась воедино. Каждые десять ярдов из темной глубины, пропарывая ее, поднимались две грозди блестящих бусин и опять уходили вниз. Порой оттуда вылетала серебряная стрелка и заканчивалась в водовороте, поднятом рыбьим хвостом. И каждые десять ярдов наружу выглядывала усатая голова, чтобы определить направление — внизу почти ничего не. было видно, — и опять исчезала. Тарка плыл над самым дном, энергично работая лапами, чтобы преодолеть встречную силу течения, готовый подскочить и схватить рыбу, если она попытается проскользнуть мимо.
Он поравнялся с мостом, по которому проходила узкоколейка; мост отбрасывал густую тень. Высунув голову, чтобы вдохнуть воздух, Тарка увидел за полосой тени светлое расплывчатое пятно — это переливалась вода через гребень плотины. Он снова нырнул и еще быстрее стал вертеть головой из стороны в сторону, потому что здесь, в темноте, рыбе легче было уйти от него, хотя глубина не превышала двух футов.
Когда Тарка достиг середины тени, хвост его серпом взметнулся вверх, туловище выгнулось, задние ноги коснулись камней. Он подскочил. Чешуя рыб, идущих на него во мраке, отражала только мрак, но Тарка заметил тончайший волосок света — это мерцала лунным инеем струйка, бегущая за спинным плавником. Зубы Тарки схватили хвост ближней рыбы, рыба вырвалась; тогда выдра повернула свой «руль», штопором вошла в воду и снова взметнулась: пасть захлопнулась на горле кефали. Тарка всплыл наверх и вытащил пятифунтовую рыбину (та извивалась всем телом) на груду камней у водослива. Придерживая добычу передними лапами, Тарка наклонился над ней и принялся ее пожирать, хотя жабры рыбы еще поднимались и опадали, с каждым разом все слабей и слабей ударял хвост.
Вскоре Тарке надоело жевать костистую голову кефали, он впился ей в загорбок и вырвал большой кусок. Он ел минут пять без передышки, затем вытянул шею с колючей, торчком, шерстью и возбужденно втянул воздух. «Хью-и-ик!» Ноздри его раздулись. «Хью-и-ик!» Белохвостка посмотрела через гребень плотины и скользнула вниз. «Йнн-йинн-и-и-икк-р!» — зарычала она, оскалила белые клыки и вырвала рыбу у Тарки; он перекатился на спину и принялся играть ее хвостом. Затем снова стал на лапы и поглядел на воду через прямоугольную арку между быками — он вспомнил про вторую кефаль.
Тарка спрыгнул с камней. Начисто обглодав скелет, Белохвостка последовала за ним.
Канава, где в быстрой, прозрачной воде связками горностаевых шкурок колыхались бурые водоросли, тянулась в нескольких ярдах от речушки, мимо побеленной известью мельницы со сломанным водяным колесом. На травянистом берегу канавы была ограда из старых железных кроватей, и тут, на фоне искореженных каркасов, Белохвостка увидела темные очертания Таркиной морды. Он ел. Заметив Белохвостку, громко свистнул. Пробегая по траве, она почуяла запах чешуи — здесь Тарка тащил волоком свою добычу. «Йинн-иккр!» — снова зарычала она, подскочила к кефали и схватила ее лапами. Тарка следил за ней. Затем слизал кровь с ран и опять побежал к реке. Он бежал охотиться за большой рыбой.
На лугу возле мельницы была куча отбросов и сора, ее сваливали там мусорные фургоны. В месиве из тухлого мяса и гнилых овощей рылась свинья с поросятами. Они с жадностью уплетали яичную скорлупу, кости и угли. Здесь при свете ущербной луны в низком, все густеющем тумане Тарка и Белохвостка затеяли странную игру. Начала ее Белохвостка. Подняв перед Таркой фонтан брызг, она вышла на берег. Когда же он последовал за ней, Белохвостка помчалась вокруг луга, сначала в одну сторону, затем в другую. Она почти вплотную пробегала мимо Тарки, но ни разу не взглянула на него. Немного погодя выдры вернулись к речушке и принялись резвиться, точно пара дельфинов. Затем вместе вышли на берег и разбрелись в разные стороны. То удаляясь от реки, то опять к ней подходя, пролезая в квадратные ячеи проволочной ограды, они кружили по луговине, словно бесцельно, не узнавая друг друга, блуждали по невидимому лабиринту. Снова в воду — пить и охотиться за угрями, и снова к странной игре на лугу.
Каждый делал вид, что не замечает другого; выдры были счастливы тем, что они вместе, и старались вернуть себе острую радость первой встречи.
Делая седьмой круг по лугу, Белохвостка подбежала к поросенку; почуяв ее запах, тот вскочил, хрюкнул, заверещал, затем застыл. Десять черных рылец поднялись от аппетитных отбросов, перестали хлопать горячие ушки. Белохвостка двинулась дальше, и все поросята вскочили и с визгом пустились наутек. Матка, увесистая и осторожная свинья, с глазками, заплывшими жиром, съевшая в ту ночь, помимо двадцати фунтов прочей снеди, двух крыс и кота, вытянула пятачок и, переваливаясь всем телом, пошла на тревожный запах. «Ис-исс-исс!» — угрожающе закричала Белохвостка. Если бы свинья поймала ее, к утру от выдры остались бы одни кости, ведь она весила всего четырнадцать фунтов, а свинья — семьсот. Белохвостка призывно засвистела, и Тарка кинулся на свинью.