Читать интересную книгу Шерлок Холмс и Золотая Птица - Фрэнк Томас

Неожиданно Холмс встал:

— Это не пойдет, Ватсон.

Тон детектива был слегка раздраженным. Он подошел к двери, позвал Билли и велел сообщить ожидавшему курьеру, что мы сейчас же отправляемся в Сент-Обри.

— Чего-то не хватает, — сказал он возвращаясь. — Нужно найти ключ.

Через некоторое время кеб доставил нас на станцию Сент-Панкрас, где мы сели на первый поезд, останавливающийся в тихом городке Сент-Обри. Во время нашего короткого путешествия Холмс, к моему удовольствию, захотел поделиться своими соображениями.

— Всегда полезно попытаться разгадать мысли другого человека. Попробуем поставить себя на место покойного Селкирка. Он осуществил заветную мечту коллекционера — завладел знаменитым драгоценным камнем и получил право обладать им на законных основаниях. Но Селкирк не испытывает желания похваляться своим приобретением, потому что дни его сочтены. Он решает передать камень тому, кто способствовал его обнаружению. Мне. Но кто даст ему гарантию, что подарок попадет в мои руки? Долгие годы жизни породили у старого лиса недоверие ко всем. Возможно, это от эксцентричности его характера или в результате многолетнего опыта. Он решает послать зашифрованное сообщение о местонахождении бриллианта, считая, что только я смогу разгадать его.

— Неплохой анализ мыслей умирающего, — сказал я. — Но о чем это говорит?

— О том, что надо искать связь. Необходимо найти предмет, выбранный Селкирком в качестве ключа к шифру. И этот предмет умирающий миллионер должен был постоянно видеть рядом, ведь он был лишен возможности передвигаться.

В Сент-Обри уже ждал экипаж, который и доставил нас к замку финансиста. Светловолосый секретарь был чрезвычайно любезен, он подозвал печального дворецкого и велел ему всячески помогать Холмсу. Кругом царила атмосфера секретности; позднее я узнал, что о смерти Селкирка не было сообщено немедленно из-за того, что эта новость могла повлиять на мировые финансовые рынки.

Холмс выразил желание осмотреть комнату, где встретил смерть хозяин замка, и дворецкий Мирс провел нас в кабинет Селкирка.

Комната казалась тесной из-за обилия набитых книгами полок. Посредине стоял большой стол тикового дерева. Тиковыми же панелями были обиты и стены и большой камин из валунов. Дорогая мебель поражала изяществом отделки. На одной стене висели четыре небольшие картины, принадлежавшие, насколько я мог судить, кисти одного мастера. Холмс бросил взгляд на эти полотна и в его глазах появилось удивление. Дворецкий стоял у двери, ожидая указаний, и Холмс повернулся к нему.

— Мирс.

— Да, мистер Холмс, сэр?

— Мне кажется, я не знаю автора этих работ.

— Ничего удивительного, сэр. Художник не был знаменит, но картины нравились мистеру Селкирку.

Великий детектив подошел к стене, чтобы взглянуть на полотна поближе. Мне показалось, что он насторожился. Я не в первый раз замечал, что иногда мой друг становится похожим на хищную птицу.

— Больше ничего не нужно, Мирс.

— Хорошо, сэр.

Когда дворецкий вышел. Холмс взглянул на меня с кривой полуулыбкой, за которой обычно следовал приступ самокритики.

— Каким же я был глупцом! — начал он.

Я терпеливо ждал, зная, что продолжение тирады не замедлит. Холмс никогда не бывал полностью удовлетворен. Когда решение оказывалось в его руках, а я по своему опыту знал, что в данном случае так оно и было, мой друг, как правило, начинал сокрушаться, что не нашел его раньше. Жизнь стремящегося к совершенству человека довольно трудна.

— Мне следовало обратить внимание на карьеру Базила Селкирка, — продолжил Холмс. — Финансист был помешан на средствах связи. Его деловой успех зависел от того, насколько надежно и быстро поступает информация. Вполне естественно, что ему нравились эти четыре работы Сэмюэла Морзе.

— Я никогда не слышал о таком художнике.

— Не сомневаюсь, Ватсон. Морзе учился живописи в Англии и позднее стал профессором гуманитарных наук университета Нью-Йорка. Видите ли, он был американцем. Посвятив живописи первую часть жизни, он осознал, что искусство никогда не принесет ему славы, а потому приложил свои усилия в другом направлении. В 1837 году было передано первое сообщение по изобретенному им беспроволочному телеграфу.

— Ну конечно, — осенило меня. — Азбука Морзе. Но связь этого с пропавшим бриллиантом ускользает от меня.

— Но ведь это элементарно, Ватсон. Вы отлично знаете, что бывший художник изобрел телеграфный код, основанный на точках и тире. Интересная особенность кода Морзе заключается в том, что половина букв алфавита имеет свои противоположности. Скажите, например, как звучит сигнал бедствия на море?

— SOS, — автоматически ответил я.

— В коде Морзе буква S состоит из трех точек или коротких звуков. Буква O является ее противоположностью, передаваясь тремя тире или длинными звуками. Сейчас вы все поймете, Ватсон. Каковы первые ноты Пятой симфонии Бетховена?

— Та… та… та… та-а-а, — быстро напел я. Не зря Холмс таскал меня на все эти концерты в Альберт-Холле.

— Вы только что передали букву Ж, старина. Три точки и тире. Между прочим, противоположностью Ж является Б.

— Подождите, — возбужденно сказал я. — Шифр Селкирка использует противоположности, основанные на коде Морзе?

— Точно, — ответил Холмс, присаживаясь к столу и доставая из кармана письмо финансиста.

Я порылся в пальто, поискал карандаш и, найдя его, протянул сыщику.

— Так, — продолжал детектив. — В первой строке написано: ОЕТАН. Противоположностью О является С. Е становится Т, Т дает нам Е, а Н становится А. Ватсон, первое слово — стена.

Мой взгляд упал на обшитую деревянными панелями стену, а Холмс лихорадочно работал над оставшимися двумя строками. Наконец он торжествующе посмотрел на меня:

— Стена… шестая… розетка.

И действительно, панели были украшены рядом розеток. Я поспешно подошел к стене. Отсчитав слева, я повертел шестую розетку, но ничего не произошло.

— Попробуйте с другой стороны, — предложил Холмс.

Дрожа от азарта, я принялся отсчитывать снова. Резное украшение под моими пальцами повернулось на сорок пять градусов. Раздался щелчок — и секция обшивки бесшумно распахнулась. Более сильного волнения я не испытывал никогда. Я сунул руку в отверстие и извлек маленькую шкатулку. Сама по себе она была произведением искусства. Подавив естественное желание, я подошел к столу и поставил шкатулку перед Холмсом.

— В конце концов это ваша находка, — пробормотал я.

Холмс явно наслаждался, наблюдая за мной.

— После вас, старина. — Королевским движением он придвинул шкатулку ко мне.

Непослушными пальцами я сдвинул изящные защелки и поднял крышку.

Бриллиант покоился на черном атласе. Казалось, этот невероятно твердый камень впитал в себя весь свет комнаты и возвратил его, многократно усилив. Он слепил глаза, излучая чистый, но пульсирующий белый свет, словно северное сияние, горящее в черноте безграничного пространства. Это сияющее чудо из кристаллизовавшегося углерода, заключенное в совершенную форму, не требовало подтверждения подлинности. Ни один мастер не смог бы воссоздать это удивительное творение природы. Я лишился дара речи, но ненадолго.

— Холмс, я понимаю теперь, почему люди теряют голову из-за подобных сокровищ. Будь я проклят, если посмею осудить их!

— Холоден на ощупь, горит огнем, который не обжигает, но полон ослепительного сияния, способного иссушить душу…

Не знаю, размышлял Холмс или цитировал.

— Да, Ватсон, — продолжал он. — Это нечто.

С видимым усилием Холмс вернулся к своему обычному скептицизму и его длинные, гибкие пальцы извлекли бриллиант из шкатулки. Он подал камень мне.

— Ваш носовой платок защитит эту красоту. Когда я осторожно завернул бриллиант в льняную ткань и опустил его в нагрудный карман, мой друг захлопнул шкатулку и поставил се в тайник. Закрыв панель, он долго смотрел на меня затуманенными глазами.

— Знаете, в течение всего нашего долгого общения я придерживался прагматических взглядов. Но сейчас мне хочется верить, что у этого волшебного и совершенно уникального творения природы собственный путь, своя судьба. Разве не может быть так, что этот древний, неподвластный времени предмет, видевший крушение империи и исчезновение поколений, просто переходит из рук в руки, следуя однажды предначертанной дорогой к неведомой цели.

Я никогда не слышал, чтобы Холмс говорил в такой манере.

Наше путешествие домой проходило в молчании; каждый из нас был погружен в свои мысли.

21

НЕОЖИДАННАЯ РАЗВЯЗКА

До прибытия нашего клиента оставались считанные часы: поезд из Берлина приходил вечером. Вернувшись из Сент-Обри, Холмс не снял по обыкновению свой костюм, а вместо этого достал из ящика стола свое любимое оружие — маленький револьвер, казавшийся мне не опаснее детской хлопушки. Встревоженный этой мерой предосторожности, я тоже захватил свой револьвер. На языке у меня вертелось множество вопросов, но я сдержался, чтобы не отвлекать Холмса от размышлений. Мой друг напряженно застыл возле окна, уставившись на улицу невидящими глазами. В комнатах стояла необычная тишина. Наконец, собравшись с мыслями, я решился обратиться к Холмсу: