Баронесса молчала. Да и что тут можно было сказать? Они слишком заигрались в эти игры. Пора прекращать! Надежда на выигрыш и всегда была призрачной, а сейчас стала смехотворной. Да, вернее сказать, ее уже не осталось.
– Ну что ж, – проговорил великий герцог. – Пусть он едет в Югенхайм. Надеюсь, у вас хватит ума не сопровождать его. – И он сделал пренебрежительный жест, означавший: можете идти.
Баронесса вышла, не чуя ног. Теперь нужно было сообщить Адольфу-Людвигу, что ему разрешено ехать в Югенхайм и ни баронесса, ни Анхен сопровождать его не будут, потому что… Ну, еще предстоит придумать, почему именно не будут. Причем можно не заботиться о правдоподобном объяснении. Адольфу-Людвигу придется проглотить любое, самое неудобоваримое. Собственно, неважно, проглотит или нет. Если баронесса все правильно поняла, вернуться претенденту из Югенхайма не суждено.
Терпение великого герцога иссякло.
«Господи, за что мне, за что… Господи, ты видишь, я никогда не хотел этого. Я этого боялся до смерти. Одного желал – чтобы Никса поскорее женился и у него родился сын. Тогда я был бы спокоен. А теперь? Свершилось самое страшное… Не знаю, как я все это переживу, как справлюсь. Да, горе родителей велико: они потеряли любимого сына, но мое горе больше: я потерял друга, брата, а еще я потерял свою свободу».
Александр стоял посреди парка и угрюмо смотрел на белок, которые покачивались на ветках невысокой сосны и, видимо, размышляли, безопасно ли будет спуститься к этому неподвижному человеку, а главное, удастся ли получить от него какую-нибудь еду. В парке замка Хайлигенберг было очень много белок. Только не рыжих, а серых. И много бурундуков с пятью полосками на спинках. Сам парк был до такой степени ухожен и расчищен, что чудилось, здесь всякая случайно залетевшая муха должна испугаться и умчаться прочь, а вот белки и бурундуки почему-то смело забегали сюда из соседнего леса. Видимо, год выдался неурожайным на орехи, а здесь вон сколько лещины, да и сосны и кедры усыпаны шишками, и люди подкармливают зверушек…
За спиной раздался хруст, и Александр резко обернулся. Невысокая женская фигурка замерла у сосны.
Это была Дагмар.
– Прошу меня извинить, – тихо сказала она. – Я увидела вас и хотела уйти, но шишка… понимаете, она хрустнула.
Она чуть приподняла подол своего траурного платья и мыском черной туфельки выкатила вперед сухую еловую шишку. Александр вдруг вспомнил, как они с Никсой рассматривали фотографическую карточку Дагмар, и он сказал брату: «Может, она нарочно велела собаке лечь на подол, чтобы ножку не было видно». Или не это сказал, но нечто подобное. Или не сказал, а только подумал. Теперь не вспомнить.
Никсы уже нет. Дагмар… глупо было так невзлюбить ее, как Саша не любил ее раньше. Теперь она похожа на маленькую испуганную белочку. На нее жалко смотреть. Хочется взять ее в ладони и подышать на склоненную теплую головку. Только она не пойдет в руки. Вот… сказала же, что увидела его и хотела уйти.
Почему? Смотреть на него противно? Чувствовала его былую неприязнь? Но теперь же от этой неприязни ничего не осталось. Рядом с умирающим Никсой они сидели рядом, а смерть дорогого человека уничтожает все мелкое и мелочное. А уж после того, как Никса вдруг соединил своими слабеющими руками их с Дагмар руки, у Александра в душе что-то перевернулось.
Что означал тот жест? В те мгновения, когда Саша не оплакивал брата и не думал с непреходящим ужасом о своем будущем – готовиться к роли престолонаследника, – он постоянно пытался разгадать смысл последней, не высказанной словами, но явно обозначенной воли Никсы. Одно из двух: или он хотел уничтожить даже тень неприязни Саши к Дагмар, желал видеть их друзьями, или намекал, что младшему придется не только занять место старшего на престоле, но и посадить рядом с собой женщину, которая была предназначена ему, а теперь осталась ничьей.
Да, что говорить… положение Дагмар печально. Она овдовела, не успев стать женой. О ней будут говорить с жалостью и презрением: ни девка, ни баба, ни вдова, ни мужняя жена. Александр понимал, что никакой вины Дагмар в этом положении нет, но не мог избавиться от странного, тревожного ощущения в ее присутствии. Невольно лезли на ум ненужные размышления. А если бы Никса не был помолвлен с Дагмар, вдруг бы он остался жив? Не оказала ли на него рокового влияния поездка в Данию, а главное, те студеные купания в Схевенингеме, которые должны были его оздоровить именно для встречи с датской принцессой?
«А о чем сейчас думает отец? – размышлял Александр. – Что означают его постоянные намеки, мол, дорогая Дагмар стала нам родной, мы должны оставить ее в своей семье? Кажется, он воспринял тот жест Никсы совершенно однозначно… Он не против, чтобы невеста старшего сына перешла по наследству к младшему, как перешли ко мне все тягостные обязанности Никсы – наследника престола. Но почему никто ни о чем не спрашивает меня?»
Саша нахмурился. Жалость к маленькой печальной девушке, смиренно стоявшей неподалеку, исчезла. Он понимал, что надо говорить с Дагмар, но ему не хотелось. Она начнет плакать, ему придется утешать ее. А кто утешит его? Кому он может рассказать о том, какой безнадежной теперь представляется жизнь? Не ей… что она поймет в чужом горе, если озабочена своим? Саше захотелось оказаться отсюда как можно дальше. Но не мог же он просто так повернуться и уйти!
Эх, если бы он был простым человеком, каждый шаг которого не скован тысячами условностей! Если бы мог быть самим собой и следовать своим желаниям! Повернулся бы да отправился восвояси! И было бы ему совершенно безразлично, что подумает о нем Дагмар!
И желание этой свободы стало таким всепоглощающим, что Александр ему подчинился: повернулся к девушке спиной, не сказав ни слова, даже не простившись, и сделал несколько шагов, наслаждаясь прикосновением теплого ветерка к лицу.
Ему было безразлично, что думает о нем Дагмар, смотрит ли вслед с возмущением или даже плачет от обиды. И когда она жалобно вскрикнула, он даже не оглянулся. Однако мужской смех, вдруг раздавшийся за спиной, отрезвил его.
Саша обернулся и увидел какого-то худого, сутулого молодого человека с нечесаными космами, небрежно одетого и выглядевшего бы сущим разбойником и простолюдином, когда бы не заносчивая повадка, некая претензия на роскошь в обтрепанном костюме и дерзкий взгляд светло-голубых глаз. Он старался схватить Дагмар за руку, а та пыталась увернуться и убежать, но незнакомец оказывался проворней и с дурацким смешком преграждал ей путь, куда бы она ни повернулась.
– Что вам угодно? – холодно спросил Саша, не понимая, почему Дагмар молчит и не зовет его на помощь.