Читать интересную книгу 1968. Год, который встряхнул мир. - Марк Курлански

11 марта сотни студентов прошли маршем по центру Варшавы к серому тяжелому зданию с фасадом в стиле ар-деко, где находилась штаб-квартира Польской социалистической партии10. Здесь, на глазах партийных функционеров, взиравших на происходящее с высоты шестого этажа, вновь появившиеся полицейские обрушивали на юные головы удары дубинок, валили молодых людей наземь, тащили прочь. Некоторые демонстранты оказывали сопротивление, бросая в полицейских обломки. Схватка закончилась через два часа. Эти несколько сотен студентов являли собой немногочисленную группу по сравнению с теми, кто собирался в Берлине, Риме и других западноевропейских городах, чтобы выразить протест против вьетнамской войны, но для страны советского блока это был шокирующий случай, о нем сообщали по всему миру как об очень важном событии.

За пределами университета грузовики, полные переодетых полицейских, были встречены криками демонстрантов: «Гестапо!» В 1968 году от Варшавы до Берлина, Парижа, Чикаго и Мехико вряд ли была хоть одна демонстрация, участники которой не сравнивали бы полицию с нацистскими штурмовиками. В Варшаве эти шокировавшие толпу переодетые полицейские, привезенные на грузовиках, те, кого студенты называли «гестапо», зачастую оказывались рабочей милицией. Они говорили, что протестующие студенты — привилегированная молодежь, которая живет в лучших домах и может позволить себе поездки в Париж. Это было в значительной степени правдой. Несмотря на то что поступало немало сообщений об отказе рабочих участвовать в контрдемонстрациях, натравливание рабочих на студентов являлось удачной для правительства стратегией. 11 марта студенты и милиция почти восемь часов дрались на улицах Варшавы. Правительство раньше обычного закрыло фабрики, чтобы организовать рабочие контрдемонстрации, и объявило студентов «пятой колонной».

В тот же день, 11 марта, студенты одновременно устроили демонстрации в Гданьске, Кракове, Познани, Вроцлаве и Лодзи. Все они подверглись нападению со стороны полиции, применившей дубинки, а в некоторых случаях — водометы и слезоточивый газ. Студенты позаимствовали методы борцов за права человека в Америке, о которых им доводилось читать. Они устраивали бойкоты и сидячие забастовки. Поначалу многие студенты не понимали, что во время сидячей забастовки они действительно должны сидеть.

Правительство считало, что демонстрации в Варшаве и буржуазном Кракове происходят из-за проживания в этих городах большого числа студентов элитарных университетов. Но гораздо труднее было объяснить демонстрации в Лодзи и Гданьске с их сильными пролетарскими коммунистическими корнями. В Гданьске студенты во время демонстрации призывали рабочих присоединиться к ним. Было хорошо известно, что в США участники антивоенных демонстраций призывали людей: «Присоединяйтесь к нам!» Но студентам в Гданьске повезло с рабочими не больше, чем студентам в Вашингтоне с национальной гвардией. В Познани студенты кричали: «Да здравствуют рабочие Познани!» Но последние и здесь не примкнули к демонстрантам.

Яцек Куронь вспоминал: «Прежде чем начать действовать, мы, студенты, хотели обратиться к рабочим, но делали это очень осторожно, робко. Никто не ожидал такого взрыва И когда он произошел, правительство объяснило это тем, что студенты — избалованные привилегированные евреи, дети элиты».

«В 1968 году у студентов был лозунг: «Не бывает хлеба без свободы», — вспоминает Евгениуш Смоляр, сын влиятельного партийного работника, в те времена активист студенческого движения. — Рабочие считали этот лозунг издевательским — не бывает свободы без хлеба. Большинство из нас никогда не оказывались без хлеба. Хлеб всегда стоит на первом месте. Мы не понимали друг друга». В течение многих лет правительству удавалось сдерживать недовольство, поскольку ни рабочие не поддерживали студентов и интеллигенцию, ни студенты не поддерживали рабочих.

Демонстранты несли плакаты и выкрикивали лозунги с обвинениями в адрес контролируемой государством прессы, изображавшей студенческое движение как хулиганство, но отказывавшейся давать объективные материалы о демонстрантах или писать о результатах демонстраций. «Лживая пресса» являлась одним из главных пунктов недовольства студентов. Февральская писательская конференция, участники которой впервые попытались спокойно рассмотреть вопрос о цензуре и запрещении «Дзядов», была впервые упомянута в газете «Трибуна люду» месяц спустя, в конце марта, после нескольких недель открытых протестов, сидячих забастовок и уличных схваток. Однако сообщения о насилии распространились по всему миру. В Вене Яну Новаку понадобилось лишь проанализировать еженедельные сообщения «Монд», «Нью-Йорк тайме» и других газет, чтобы провести на польском языке радиопередачу об этих событиях, которую могла услышать вся Польша.

Яна Щесна из Лодзи была семнадцатилетней первокурсницей. Она происходила из простой семьи, была книжным червем и знала об ужасах капитализма из французских романов девятнадцатого века. «Я не считала себя несвободной. В университете я могла говорить все, что хотела. В марте студент Варшавского университета, родом из Лодзи, вернулся домой и рассказал, что варшавские студенты устроили демонстрацию против цензуры, против запрещения театральных постановок и что полиция жестоко избила их. Возможно, я жила в мире своих книжек, но я была шокирована, — рассказывает Щесна. — Я не читала газет, за исключением разделов о кино, но теперь я просматривала их, и это было так необычно. Газеты писали о хулиганах, авантюристах, детях богатых, сионистах. Это было неприемлемо. Я поняла, что не могу остаться в стороне. Что-то носилось в воздухе, атмосфера сгущалась».

Она подписала петицию и присоединилась к маршу, участники которого выражали протест против арестов студентов и требовали, чтобы пресса писала правду. Ее мать Ядвига, конторская служащая, мечтавшая участвовать в общественном движении, испугалась возможного применения насилия и настояла на том, чтобы идти с дочерью, дабы защищать ее. В качестве средства защиты она взяла с собой зонтик. Уже более тысячи человек присоединились к маршу, когда они столкнулись с рабочими, кое-кого из которых Ядвига знала.

«Что вы здесь делаете? — обратился к ней один из них.

Ядвига, взяв зонтик на изготовку, отвечала: «А вы что здесь делаете?»

Была объявлена трехдневная сидячая забастовка. Правительство отключило в кампусе телефоны, так что студенты одних факультетов не знали, что делают другие. Там, где училась Яна, разнесся слух, что остальные отделения университета прекратили борьбу. Но ее мать, Ядвига, принесшая для нее бутерброды, уже побывала в другой части университета, куда она носила бутерброды бойфренду дочери, и сообщила ее друзьям, что и на остальной территории вуза борьба продолжается. Через двадцать четыре часа, когда среди студентов пошли разговоры об отказе от сидячей забастовки, именно Яна Щесна, которая произнесла первую речь в своей жизни, настаивая, что они должны довести до конца то, о чем говорят и что делают, предложила превратить сидячую забастовку в голодовку.

«Я была взрослой, но я была также и ребенком, — рассказывала Яна. — Я хотела, чтобы наши родители присоединились к нам. Я знала, что если я продолжу голодовку, то моя мама пойдет в атаку на штаб-квартиру Коммунистической партии». Кто-то из деятелей подполья услышал ее речь и предложил ей присоединиться к ним. Таким образом семнадцатилетняя Яна Щесна стала политическим диссидентом и позднее сотрудничала с Куронем, Модзалевским и Михником.

Партия утверждала, что демонстрантами манипулировали старые сталинисты. Правительство не допускало и мысли о спонтанности действий демонстрантов. Как писала газета «Трибуна люду», «события 8 марта не возникли как deus ex machina11. Им предшествовала длительная подготовка, многочисленные кампании более мелких масштабов и калибров, но все они готовили как лидеров, так и рядовых участников к более решительным действиям». В качестве предводителей называли Модзалевского и Михника. Однако в то время как эти и другие лидеры находились в тюрьме, по всей Польше ежедневно проходили демонстрации. Их действительно никто не координировал. «Я был поражен, услышав об этом, — вспоминает Куронь, в ту пору также находившийся в тюрьме. — У меня были кое-какие связи с Вроцлавом, но речь шла только об университетах». Некоторые руководители были избраны на демонстрации 8 марта, но всех их арестовали. Большинство последующих попыток выбрать лидеров также заканчивались их арестом.

Демонстрации в Польше продолжались две недели. Многие их участники несли плакаты с лозунгами «Варшавские студенты не одни» и сжигали экземпляры официозных газет, которые не сообщали о движении.